Сергей Тащилин: дом моего детства
09 апреля 2018
Я родился на улице Франк-Каменецкого (бывшая Мясницкая) в доме, которому был присвоен номер 18, на углу с улицей Карла Маркса (бывшая Большая улица).
Дом находился за бывшей вечерней школой (ныне - музей истории города Иркутска). Он был построен в 1916 году на деньги, которая подарила купчиха Христина Яковлевна Колыгина. Вдова в своё время благотворила и всячески помогала моему прапрадедушке Иннокентию Николаеву, была крестной моей прабабушки. Владелица Дома офицеров, почетный гражданин нашего города. Мой прапрадед работал у нее приказчиком. В интернете нет фотографий Колыгиной, но тут в домашнем альбоме оказалась одно её фото, которое она подарила своей крестной. На эту фотографию указывала моя прабабушка.
Прапрадед женился два раза, и у него родилось официально четверо детей. От первой жены два мальчика - Яков Инокентьевич и Сергей Иннкентьевич, от второй - Иннокентий Иннокентьевич и девочка Зинаида Инокентьевна, моя прабабушка. О первых двух мне только рассказывали, что Якова убили, а Сергей, который очень хорошо рисовал, и его картины до сих пор есть у моих родственников, то ли утонул в Ушаковке, то ли погиб.
Как известно, у Христины Яковлевны муж умер, детей не было, о чем говорит памятник в Знаменском монастыре. Прапрадед работал у Христины управляющим делами и ходил на работу в нынешний Дом офицеров. Чтобы его дочь получила образование, Христина Яковлевна дала денег прапрадеду на обучение Зинаиды в открывшемся к тому времени Томском университете, за что ей скажем большое "мерси". Потом прабабушка вышла замуж и привела в этот дом моего прадеда Иосифа Абрамовича Чернобородова. Тесть очень любил зятя и, как говорила моя бабушка, посвящал его во все свои дела.
Дом был большим. Его площадь была почти двести квадратных метров, а стоял он на лиственничных опорах с огромными венцами. По обе стороны дома находились два двора. Один рабочий, грузовой для подвозов, а другой - парадный. У парадного двора были огромные красивые ворота. Въезжая в парадный двор, в дом можно было войти или через парадное крыльцо, или через второе крыльцо, которое вело на кухню.
Деловой двор, находившийся слева от дома, включал в себя ряд двухэтажных амбаров, склады и дом для прислуги. В амбарах находилась мука, бакалея и много чего еще, а за амбарами находился "зимник", естественный глубокий холодильник, сложенный из песчаника и глубокого уходящий под землю. Сейчас вход в него занимает фирма с левой стороны дома. Ранее там лежали огромные куски льда, которые практически не таяли весь год, а на них мясо, из которого делали в том же дворе полуфабрикаты, колбасы и многие другие вкусности и деликатесы. Там же находились баки с молоком, из которого делали масло и сметану.
Позднее, в годы СССР, когда деловой двор забрали в пользу ВостСибНИИГИМСа и отделения внутренних дел нашей славной милиции, ледник был переоборудован в вытрезвитель, из которого теплыми летними вечерами мне в окна доносились крики и песни "уставших и заблудившихся" граждан под струей освежающей воды...
Дед занимался скупкой продукции с близлежащих сел продукции, а потом перерабатывал и продавал их в трёх имевшихся магазинах или прямо из дома. Продажа из дома в те времена была повсеместной практикой. Как купец третьей, по-моему, гильдии, он еще и помогал Христине Яковлевне вести её хозяйство в бильярдном клубе для офицеров. Был похоронен на территории Знаменского монастыря, и к большому сожалению, его могила не сохранилась.
Когда я был маленьким, то всё, что находилось в доме, казалось мне большим, огромным, значимым. Мы жили с бабушкой и дедом. Они познакомились на войне во время Дальневосточной операции против Квантунской армии в 1945 году. Дед был водителем ЗИС-5, возил снаряды и патроны. Их перебросили туда после Будапешта и он, не побывав дома в селе Каменка Пензенской области, провоевал еще до конца войны с Японией. Бабушка служила в зенитном полку, куда дед подвозил снаряды.
Дед, Василий Арсентьевич Тащилин, и бабушка, Елизавета Иосифовна Чернобородова, жили в маленькой комнате в нашем доме. Насколько помню, я сначала жил в комнате с мамой и папой, и только после смерти прабабушки Зины меня переселили в её комнату.
Двухсотметровый дом разделили на две равные по площади части, одной из которых владела моя прабабушка, а другой - её брат Кеша. У нас было четыре комнаты, одна большая кухня, сени и чулан. У соседей - же кухня и три комнаты. Сени делили нашу половину на две части. Направо - столовая, комната родителей и моя, а налево - кухня и комната бабушки с дедушкой.
Чтобы пройти из комнаты на кухню зимой, в самые самые январские морозы, я соблюдал целую церемонию одевания и закутывания в шаль, теплые тапки или валенки. И пробежать надо было быстро-быстро, ударяя как регбист в дверь, прыгая через сени и повисая на массивной ручке двери на кухню, как отвес, дернув её на себя, прокатится на ней и забежать на ужин. Весь дом отапливался пятью печами, не похожими друг на друга.
У нас на кухне стояла огромная русская печь, которая осталась со времен прислуги, в ней, в основном, и готовили всю пищу. Эта печь для меня была как печь, явившаяся из сказки про Алёнушку и братца Иванушку. На печь можно было залезть, спрятаться ото всех, подслушать, что говорят взрослые, правда, по дороге встретить и разгрести немножко тараканов. У лица печи снизу был настоящий рот, в который мы выкладывали наколотые во дворе дрова для просушки. Там же жили и кошки. Там постоянно пахло кошачим.....,. за что кошаков родители нещадно наказывали, выставляя их на мороз.
Огромная, как мне казалась, топка, к которой категорически было запрещено приближаться, но, как водится, запретный плод сладок, и я вечно обжигался то пальцами, то еще чем-нибудь о створку печной двери. Печь топили постоянно дровами, углем, потому что дрова было легче достать по знакомству, чем платить за электроэнергию. В печи была духовка, в ней, когда печь была холодной, лежал узват и увесистая деревянная лопата, которой клали и вынимали противен с пирогами.
В маминой комнате топили "голландку". Высокая, стройная печь, в которой со стороны комнаты находилась топка, а, с другой стороны, со стороны столовой к печи был пристроен камин. На камине обычно лежали письма и газеты, стояла хрустальная ваза для фруктов. На камин можно было лазить, как альпинист, по маленьким, скользим уступочкам, барельефу, подтягиваясь на своих ручонках и разглядывая то, что туда интересного положили взрослые. Камин топился редко, только по праздникам, на Новый год или Пасху. Однажды я лег спать в гостиной (столовой), а утром на стенках камина обнаружил нарисованного на саже чёрта. Это было сильно! Я долго верил, что в ту ночь ко мне через трубу залезал чёрт, но почему-то их не боялся. а очень сожалел, что проспал бездарно эту ночь.
Самая красивая печь, облицованная расписной кафельной плиткой, была у наших родственников - соседей. Это была немецкая печь с изразцами. А посередине дома была шикарная печь, которую можно было топить от соседей, но вот выгребать золу только с нашей стороны, и поэтому её не топили. Печи не давали столько тепла, сколько было необходимо, потому что после смерти прапрадеда дом разгородили на две половины стенами - перегородками, две двери замуровали, и получилось так, что моя комната не отапливалась, а ту печь, что должна была греть мою комнату, не топили. Вот и приходилось ночевать у мамы с папой, мешая им, наверное...
Фото дома и Иннокентия Николаева из личного архива автора
Возрастное ограничение: 16+
В наших соцсетях всё самое интересное!
