«Красный граф» Алексей Толстой
11 января 2023
140 лет назад, 10 января 1883 года, родился Алексей Николаевич Толстой. Об этом в очерке журналиста Льва Сидоровского.
Несколько лет назад, оказавшись во Флоренции, я там мигом повстречал не только вполне ожидаемые творения Микеланджело и Ботичелли, Джотто и Донателло, но и длинноносого Буратино. Впрочем, это был его «предтеча» Пиноккио, сказку про которого именно здесь, на берегу Арно, когда-то для итальянских мальчишек и девчонок придумал Карло Коллоди, а потом для наших на свой лад пересказал Алексей Николаевич Толстой.
Вот с этого деревянного человечка в далёком сибирском детстве и случилось моё знакомство с творчеством «красного графа», как именовали автора «Золотого ключика» недруги. Потом увидел знаменитый, с Николаем Симоновым в главной роли, фильм «Пётр Первый», в основе которого лежал одноименный его роман; зачитывался «Аэлитой» и «Гиперболоидом инженера Гарина»; на уроке литературы «проходил» обязательную по школьной программе «просталинскую» повесть «Хлеб» – о выдающейся роли «отца народов» при обороне Царицына. Однако взаправду волновали меня трагические судьбы героев трилогии «Хождение по мукам»...
Спустя годы, уже под питерским небом, про какие-то подробности из жизни Алексея Николаевича неоднократно слышал и в доме на Карповке, где жил его старший сын, физик, профессор ЛГУ Никита Алексеевич, и в доме на Чёрной речке, где обитал младший, Дмитрий Алексеевич, композитор, профессор консерватории, заслуженный деятель искусств России. Наше знакомство с Дмитрием Алексеевичем, пожалуй, даже переросло в дружбу. И однажды, когда в Доме актёра отмечали его юбилей, я выступил с такой "одой":
Правду я ничуть не приукрашу,
Если тезис выскажу простой:
Ой, похож на своего папашу
Дмитрий Алексеевич Толстой!
Посмотрите на его причёску,
Поглядите на его живот:
До фига папашиного лоску
В этом композиторе живёт!
Тоже сердцеед он экстра-класса,
Тоже у него весёлый нрав,
Тоже ест и рыбу он, и мясо,
Как любил поесть покойный граф.
Да, отец имел красивый локон,
Да, писал романы без труда,
Да, «Петра» придумать ловко мог он,
Но «Концерт с фаготом» – никогда!
Ну а сын не отдыхал ни мигу,
Жизни никогда не знал пустой,
И – вдобавок к нотам – выдал книгу
Дмитрий Алексеевич Толстой!
Он для нас давно уж – как Мессия!
И сегодня заявляю я:
Не погибнет матушка-Россия,
Коли есть подобные графья!"
Да, до конца дней он творил с большой творческой отдачей, к тому же преподавал в консерватории. И вдобавок выдал отличную книгу мемуаров под названием: «Для чего всё это было», работая над которой, порой на мне проверял кое-что из только что написанного.
Старая магнитофонная плёнка и сегодня из начала девяностых доносит его голос:
– Я всегда восхищался отцом. Он был художником с головы до ног, до мозга костей. Большой, шумный, весёлый. Мне казалось иногда, что в общении с людьми он часто играл, но артистизм его не был предназначен для того, чтобы пленять. Это была необходимая для него самого работа. Ему, вероятно, нужен был создаваемый им в разговоре образ. Впоследствии, я убедился, что отцовский артистизм многое определил в его судьбе. Может быть, благодаря тому, что он обладал дарованием актёра, остался жив сам и все мы, его домочадцы, не погибли в лихолетье.
По отношению ко Льву Николаевичу Толстому Алексей Николаевич был четвероюродным внуком и «великого Льва» обожал. Рождённый в Самарской губернии тоже графом, потом, уже на невском берегу, сочинял стихи и одновременно учился под крышей нашей «Техноложки». Но защищать диплом не стал: решил целиком посвятить себя литературному труду. Не разгибая спины, писал рассказы, сказки, повести, романы, пьесы, которые у читателя и театрального зрителя имели успех.
И вот встреча с поэтессой Наталией Крандиевской. Её наставником был Иван Бунин, который вспоминал: «Она пришла ко мне однажды в морозные сумерки, вся в инее – иней опушил всю её беличью шапочку, беличий воротник шубки, ресницы, уголки губ – я просто поражён был её юной прелестью, её девичьей красотой и восхищён талантом её стихов». Ну а теперь, в 1913-м, у Наталии Васильевны уже вышла книжка. И она была замужем, да и Толстой женат – однако могло ли это помешать взаимно вспыхнувшему чувству? Когда в начале Первой мировой он, став военным корреспондентом «Русских ведомостей», часто уезжал на фронт, а она пошла работать в госпиталь сестрой милосердия, всё равно каждый день писали друг другу. Потом бракоразводные процедуры изрядно попортили обоим крови, но они всё выдюжили.
В 1917-м родился Никита (ещё в семье были её сын Федор и его дочь Марианна). Но тут большевистский переворот! С волной беженцев оказались в Париже. Толстой там много пишет, однако издать не удаётся почти ничего. Поэтому она, срочно выучившись на портниху, зарабатывает для семьи шитьём.
«Идеологическая верхушка» русской эмиграции к «графу-писателю» настроена столь враждебно, что семья перебирается в Берлин. Здесь он работает одновременно над несколькими большими вещами, она за свой счёт издает третью книжку стихов. В 1923-м рождается Митя.
Дмитрий Алексеевич:
– Мама рассказывала, что стало последней каплей в их решении вернуться в Россию. Мой брат Никита, которому было четыре года, как-то с французским акцентом спросил: «Мама, а что такое сугро-о-об?» Отец разом помрачнел: «Боже! Он же никогда не будет знать, что такое сугроб!»
Летом 1923-го пароход «Шлезиен» доставил их на родной берег. Привезённые из эмиграции романы «Аэлита» и «Сёстры», повести «Ибикус» и «Детство Никиты» были сразу изданы и принесли Толстому всесоюзную славу. Он, по собственному определению, сильный, вполне готовый «взять жизнь за горло мёртвой хваткой». А вот Крандиевская – слабая, её удел – уход в монументальную тень мужа, поэтическая немота.
Толстой быстро доказал, что умеет делать деньги из воздуха: вместе с пушкинистом Щёголевым спешно сочинил бойкую пьесу «Заговор императрицы», творчески переработав дневник Вырубовой, приближённой последней императрицы, в «идеологически правильную» вещь. Сразу же поставленная во многих театрах, она принесла автору денег куда больше, чем собственная проза. Такое многих коллег раздражало. Особенно ненавидел «красного графа» («который пока мы здесь кровь проливали за советскую власть, там по "Мулен Ружам" прохлаждался, а теперь приехал на всё готовенькое») драматург Вишневский, служивший революции не только пером, но и маузером. А Толстой продолжал работать – напряжённо, талантливо, непрерывно, точно чувствуя и время, и конъюнктуру «рынка». И в любом жанре – от исторической эпопеи до фантастики и детской сказки – ощущал себя как рыба в воде.
Эта одарённость мужа Наталию Васильевну восхищала. Она не скрывала перед ним преклонения и помогала, как могла, в ущерб собственному творчеству. К тому же, все силы отнимало устройство быта на новом месте: сначала жили в Ленинграде, а потом перебрались в Детское (переименованное из Царского) Село; а также забота о разросшейся после женитьбы старших сыновей семье, творческая лаборатория мужа.
Дмитрий Алексеевич:
– Но в тридцать пятом случилась беда: отец из семьи ушёл. Новая очередная жена, молоденькая Людмила Ильинична Крестинская, уже занимала все его мысли и чувства. Мама рассталась с ним гордо: как бы спасала от угрызений совести.
В те дни она горько писала: «Но если ночью иль во сне // Взалкает память обо мне // Предосудительно и больно // И, сиротеющим плечом // Ища плечо моё, невольно // Ты вздрогнешь, – милый, мне довольно! // Я не жалею ни о чём!»
А сыну сказала: «Что бы ни произошло у меня с ним, тебя это не должно касаться. Это твой отец, и ты должен видеть его как можно чаще». Поэтому каждый год, до самой войны, Митя на зимние каникулы ездил к отцу на дачу, в подмосковную Барвиху.
Что ж, в Москве у Толстого началась совсем новая жизнь – с этой самой привилегированной Барвихой, шикарнейшей квартирой в центре столицы, кремлёвскими пайками, званием академика, депутатством в Верховном Совете, орденами и двумя Сталинскими премиями (третьей, за незаконченного «Петра Первого», его отметят посмертно).
Да, у Иосифа Виссарионовича «красный граф» был в большом фаворе. И сына спустя годы это весьма коробило.
Дмитрий Алексеевич:
– Есть известная картина Петра Кончаловского: Толстой за столом, уставленным яствами. Тут неполная правда об отце. В страшные дни сталинских репрессий, когда страна была объята ужасом большого террора, он изображён этаким беспечным сангвиником и наводит на мысль о «пире во время чумы». Как жаль, что многие люди, которые отца мало знали, отождествляли этот портрет с его личностью. Да, отец любил весёлую игру красок, любил дары земли, любил всё, что должен любить человек, дышащий полной грудью, может быть, слишком жадно и страстно. И только в этом отношении картина верно передаёт его образ. Но отец был ещё и великим тружеником, служил искусству почти фанатически. Даже самый злой критик отца, бывший ему и другом, и врагом одновременно, Иван Алексеевич Бунин, в своём эссе «Третий Толстой» отдал дань его трудолюбию и профессионализму.
Однажды семнадцатилетний сын спросил отца: «Почему ты, такой замечательный писатель, написал такую плохую повесть "Хлеб"?» Отец помолчал, потом лицо сделалось лукавым, и он сказал: «Художник имеет право на ошибки». При этом придвинулся к сыну ближе и подмигнул. Спустя многие годы, вспомнив про это, Дмитрий Алексеевич размышлял:
– Конечно, он продал душу дьяволу, не то чтоб по сходной цене, а по самой дорогой. И получил сполна. Однако ж всё-таки продал. Это не будет забыто. Пусть его осуждают. Но я не стану. Во-первых, потому, что вообще некрасиво выглядит сын, осуждающий умершего отца. А во-вторых, потому что отец спас жизнь не только себе, но и всем нам. Я прекрасно знаю, какой была судьба детей и родственников «врагов народа» и от чего мы были избавлены.
В дни Великой Отечественной Толстой сначала из Куйбышева, а потом из Ташкента, где ему предоставили пятикомнатную квартиру, пламенным словом призывал солдат Красной Армии бить фашистов без всякой пощады. А Наталия Васильевна, которая вместе с Митей в осаждённом Ленинграде получала сто двадцать пять граммов хлеба и хоронила близких, писала пронзительные стихи: «Отдохни, мой сынок, // Сядь на холмик с лопатой, // Съешь мой смертный паёк, // На два дня вперёд взятый».
Наступил 1945-й. Газеты и журналы вовсю публиковали новые, великолепные главы из третьей части «Петра Первого». И вдруг, в начале февраля, родные на невском берегу узнают: Алексей Николаевич умирает от саркомы лёгких. По телефону из Москвы передали: просит привезти «Войну и мир», потому что у него этот томик Льва Николаевича кто-то умыкнул.
Дмитрий Алексеевич:
– Книгу повёз я, понимая, что еду прощаться. Папа лежал на спине. Он был очень похудевший, нос заострился и резче обозначился, лицо было землистого цвета. Я поцеловал его и сел рядом. Он сказал: «Плохо. Чуть было не задрал копыта. Но сейчас лучше». Я смотрел на него и знал, что вижу отца в последний раз. Через две недели я, мама и Никита прощались с ним в Колонном зале Дома Союзов.
Стоя у гроба, Наталия Васильевна сквозь слёзы шептала: «Всё сохранится, что было, // Прошлого мир недвижим. // Сколько бы жизнь не мудрила, // Смерть мне тебя возвратила // Вновь молодым и моим».
Она оплакивала его в стихах до самой своей кончины в сентябре 1963-го.
Автор: Лев Сидоровский, Иркутск - Петербург
На фото: Пётр Кончаловский изобразил «красного графа» в его излюбленный момент застолья. 1941-й.
Возрастное ограничение: 16+
В наших соцсетях всё самое интересное!
