Лев Сидоровский: Божье дыхание Натальи Гундаревой

30 августа 2025

28 августа 1948 года родилась Наталья Гундарева. О встречах с ней вспоминает иркутянин по рождению, журналист Лев Сидоровский.

Она так властно ворвалась в нашу жизнь, что невольно казалось, будто эта актриса известна каждому уже давным-давно.

Один за другим выходили на экраны фильмы: «Осень», «Сладкая женщина», «Вас ожидает гражданка Никанорова», «Осенний марафон», «Однажды, двадцать лет спустя...» – и мы не успевали поражаться, открывая для себя все новые грани её таланта. За короткий срок сумела утвердить в искусстве свой облик – ни у кого не заимствованный, не скопированный, не приспособленный под чей-то вкус.

То же самое было и на сцене «Маяковки», где, в первую очередь, потрясла она меня трагедией лесковской Катерины Измайловой. Потом ещё не раз видел там и другие её мощные свершения. Однако, когда наконец заявился «в гости» – с репортерским диктофоном, был прямо-таки обескуражен, не обнаружив в хозяйке дома ну ни капельки от «премьерши» или «кинозвезды» – так легко и естественно держалась Наталья Гундарева.

***

Мы много говорили и тогда, и в другие разы, и вот теперь, спустя уже двадцать лет после того, как Наташенька столь безвременно нас покинула, старые кассеты всё доносят и доносят до меня её такой знакомый, такой милый голос.

– Когда я впервые ощутила в себе актрису? Трудно сказать. Может, в школе, на уроках литературы, когда читали «по ролям»? Знаете, проходим, допустим, «Ревизора», и вот читаем вслух: я – за Анну Андреевну, кто-то – за Хлестакова. Очень это любила. С удовольствием прибегала и на урок пения: наша Бронислава Яновна была почему-то уверена в том, что все мы – прирожденные вокалисты, и разубеждать её не хотелось. Потом – Дворец пионеров, ТЮМ.

Она мне тогда пояснила, что ТЮМ – это Театр юных москвичей, где сыграла маму в «Дикой собаке Динго». В ответ на моё удивление: «Маму?» – рассмеялась:

– Да, мамашеньку – ведь всегда выглядела старше своих лет, и поэтому чаще всего мне доставались вот такие «взрослые» роли.

В общем, в том ТЮМе юную актрису признали, и, казалось бы, ей после школы предстояла прямая дорога в театральный институт, но получилось всё не так просто:

– Из десятого класса ушла, разругавшись с одним педагогом. Училась в вечерней, работала в КБ, занималась на подготовительных курсах. Решила стать строителем, уже сдала два экзамена, как вдруг забегает приятель: «Наташка, это правда, что в МИСИ поступаешь?! С ума сошла! Немедленно неси документы к нам, в Щукинское!» Почему-то послушалась.

Как хорошо, что послушалась! И как же потом повезло ей в актёрской судьбе – она и сама разделяла это моё мнение:

– Конечно, повезло! В театр пригласили сразу, а спустя год – в кино. Кстати, это случилось у вас, на невских берегах, когда Виталий Мельников начал работать над картиной «Здравствуй и прощай!».

***

Однажды, беседуя с одним, безусловно, талантливым и популярным артистом, я завёл разговор о том, зачем он сплошь и рядом снимается в посредственных лентах. В ответ услышал целую «теорию» про «загадочность» кинопроцесса, невозможность заранее предвидеть результат и так далее. Однако, вот вспоминая кинороли Гундаревой, не ощутил никакой надобности спрашивать актрису о чём-то подобном. Как же всё-таки ей удавалось столь снайсперки «попадать» на хорошие роли и в добротные фильмы? Только заикнулся на эту тему, как Наташенька развела руками:

– А я-то тут при чём? Режиссерам спасибо. Кстати, в кино у меня за всё время было лишь три центральные роли, если бы в год по две-три делала, может, ничего бы и не вышло. Помню, когда предложили играть «сладкую женщину», даже страшно стало: полтора часа на экране, из кадра в кадр – «родное до боли лицо». Я же зрителям надоем! Надо что-то выдумать, чтобы им не скучно было. В каждой сцене – искать парадоксальное, чтобы обострить ощущение сути.

Вспоминают, что Алексей Дикий всякий раз, начиная репетицию, говорил: «Чем удивлять будем?».

Вот и в моей героине Анне Доброхотовой хотелось не только обнажить её эгоизм и духовную сытость, но чтобы зритель почувствовал её одиночество и страх, которые Анна прячет за ковры и диваны. После этой картины мне мучительно понадобилось сыграть совсем другую роль, совсем иной характер – открытый, человечный, надёжный, и моё сердце словно подслушали: предложили «гражданку Никанорову». Затем новый подарок - Надя Круглова: в этой картине («Однажды, двадцать лет спустя...») я низко-низко поклонилась всем мамам... Вроде бы, и роль, и весь фильм приняты хорошо, а мне тревожно.

Понимаете, наверное, в душе каждого актёра есть страх забвения. Вот предложили недавно две роли, а я отказалась, потому что показались они мне пройденным этапом. Вроде поступила по совести, но вдруг режиссёры сделают вывод: что, мол, зазналась, и перестанут приглашать сниматься! В общем, отказалась, а сердце дрожит, как овечий хвост.

В те минуты, когда она рассказывала о «сладкой женщине», мне почудилось, будто актриса и сочувствует своей «отрицательной» героине. Гундарева тут же сие предположение подтвердила:

– Я вообще любую, даже самую «разотрицательную» свою героиню пытаюсь хоть как-то оправдать, ищу в ней доброе начало. Например, предложил мне Губенко эпизодическую роль в «Подранках». Прочитала сценарий – и даже содрогнулась. «Коля, – говорю, – отчего ж она такая злая?» Губенко поясняет: «Она мне и нужна как символ зла». Начались съёмки. Обрядилась я в японский халат, загримировалась, пробую, круть-верть – не получается. Не могу, и всё! Не даёт покоя мысль: ну отчего она такая злая? Наконец придумала: у неё муж – инвалид и своих детей нет. Одна в такой ситуации чужого ребёнка готова зацеловать, а другая – начинает ненавидеть. В общем, для себя её «оправдала» и тогда уже смогла сниматься. И так мучаюсь всякий раз. Для меня очень важно, чтобы зритель любой моей героине поверил, именно – любой. И если я играю, допустим, злого человека, но при этом раскрываю в нём что-то хорошее, то, окажись в кинозале среди зрителей злой человек, он, уверена, станет это хорошее искать в себе тоже. Потому что убеждена: нельзя зло в человеке выжечь злом – от этого он ещё больше ожесточится, особенно если сильная личность.

***

Конечно, собственная биография в работе над очередным сценическим или экранным образом Наташеньке помогала. Или какое-то внезапное жизненное наблюдение.

– Как-то на вокзале я случайно увидела, как двое прощались. В её глазах была жуткая тоска, но женщина всё время закидывала голову и улыбалась. Об этой улыбке я вспомнила сразу, лишь прочитала сценарий «Вас ожидает гражданка Никанорова», потому что и у моей Катьки всю жизнь будет именно так: голова, закинутая в смехе, а в глазах – невидимые другим слёзы. Вот откуда в ней и залихватскость, и отчаяние.

Она так сливалась со своими героинями на экране, что порой и в жизни от них всё не могла освободиться. К примеру, под влиянием «сладкой женщины», этой разухабистой дамочки, у Наташи даже разговорная манера изменилась («Стала, знаете, такой "трамвайной", открытым звуком») Впрочем, она их всех «обживала» заранее – и на улице, и дома, чтобы получше свыкнуться и потом, на съёмке или на сцене, об этом уже не думать. Но происходило такое чаще всего бессознательно. Допустим, чистит картошку, а в мыслях – на спектакле: вбегает, произносит монолог. А как, кстати, экран и сцена в ней сочетались? Однажды спросил её об этом – и услышал:

– Есть такое понятие – театральность. Часто его произносят с ироническим оттенком, но я, будучи ярой сторонницей современной манеры игры, в то же время вот эту самую «театральность» обожаю. В телефильме «Дульсинея Тобосская» есть несколько кусков, где я почувствовала, что распахнулась, как в театре! Если бы так всю картину, получился бы хороший мюзикл...

Ну, в театр, известно, зритель идет избранный, подготовленный, а вот в кино иначе. Какому, по её представлению, зрителю в кино она была интересна прежде всего? Тут Наташенька не сомневалась:

– Мой главный зритель – это, конечно, бабы, простые женщины. Особенно, видно, понимают моих героинь на селе. После картины «Осень» на киностудию пришло письмо из-под Курска: «Передайте режиссёру Смирнову, что он молодец, потому что снимает не только профессиональных артистов, но и нас, простых людей. Крестьянка Гундарева прекрасно сыграла доярку Дусю».

Много писем получила после фильма «Однажды, двадцать лет спустя...» Одна признаётся: «Вы мне напомнили мою маму...» Другая: «В войну у меня погибла сестра, она была такая же добрая, как вы...» Как-то в метро подходит женщина: «Мы всегда от вас очень многого ждём...» Как это страшно, когда от тебя всегда многого ждут.

***

Когда вдруг выкраивался совсем-совсем свободный день, первым делом мчалась в бассейн: воду любила так, что часто видела во сне, будто плавает – на глубине, без маски, как человек-амфибия. Потом непременно что-то вязала. Если же оказывалась в Питере, снова спешила в Русский музей, чтобы опять постоять у шагаловской «Прогулки». Ещё любила рисовать акварелью цветы, и, между прочим, эти цветики у неё получались какие-то не настоящие: допустим, гвоздика могла совсем не походить на гвоздику, но для Наташеньки это была её гвоздика.

***

Шли годы. Всё росла её слава. Но однажды случилась беда. В «склифе» поставили безжалостный диагноз: обширный ишемический инсульт.

Почти четыре года боролась за жизнь, однако 15 мая 2005 года прекрасная её жизнь оборвалась. На Троекуровском кладбище во время прощания Иосиф Кобзон сказал: «Это последний аншлаг Наташи...» Потом – Татьяна Догилева: «Наташа была женщиной выдающейся во всех смыслах...» И кто-то вспомнил её слова:

– Каждое утро, когда встаю, желаю себе одного – сохраниться. Потому что мы появляемся на этот свет, и Бог даёт нам все возможности, и – пока нас не растаскивают извне – мы сохраняем вот это Божье дыхание...

Она это Божье дыхание в себе сохранила.

Автор: Лев Сидоровский, Иркутск - Петербург.

Фото автора. Такой он запечатлел Гундареву в 1982-м году.

Возрастное ограничение: 16+