Хедрик Смит: приключения иностранца в стране воплощенного анекдота
18 мая 2021
«Глагол» продолжает еженедельные публикации обзоров иркутского историка и журналиста Владимира Скращука о редких книжных изданиях, многие из которых сохранились в Иркутске в единственном экземпляре.
Чаще всего это книги эмигрантского, диссидентского толка, хотя встречаются и советские издания.
Смит Х. Русские: в 3 томах. – Иерусалим, Scientific Translations International LTD, 1978 – 928 с.
Имя Хедрика Смита, к сожалению, практически ничего не говорит большинству россиян, и, скорее всего, известно только узким специалистам по истории СССР и журналистики. Между тем, это тот самый человек, который придумал выражение «новые русские» - пусть даже как кальку с давно известного римского выражения homo novus и его более позднего французского аналога nouveau riche. Следует особо отметить, что если оба исторических термина имеют явную негативную оценку, то Смит, опубликовавший книгу «Новый тип советского человека» («The New Russians») в 1990 году на материале, собранном за два предыдущих года, не имел в виду ничего плохого – он просто констатировал факт свершившихся перемен.
В еще более узких и еще более специализированных кругах Смита должны знать как сотрудника газеты «Нью-Йорк Таймс», в которой он прошел путь от репортера в СССР и странах Восточной Европы до редактора-издателя. Начиналась эта карьера почти 60 лет назад, в 1962 году, когда Смиту исполнилось всего 19 лет, а через полтора десятилетия увидел свет трехтомник «Русские». Разумеется, все это время он работал под постоянным присмотром сотрудников Комитета государственной безопасности (этому присмотру в книге посвящено немало страниц), но ухитрялся общаться и со многими известными диссидентами (начиная с академика Сахарова, которому 21 мая исполнилось бы 100 лет), и с огромным количеством обычных граждан. Эти наблюдения, собранные в период между отменой волюнтаризма и до начала застоя, и стали основой книги.
Хотя книга написана с вполне обоснованной претензией на аналитику, с большинством собеседников Смиту удавалось общаться не более нескольких часов подряд – именно столько, сколько может продолжаться разговор в вагоне поезде, следующего из Москвы на Кавказ, в Прибалтику или на Урал. В поездах и чуть реже в самолетах ослабевал контроль со стороны бдительных сопровождающих, а советские граждане теряли присущую им скромность и начинали рассуждать о своей жизни, беседуя с иностранцем. В Москве, где Смит жил большую часть времени, его подданство и профессию знающие люди могли «считать» по одному только внешнему виду машины: «…специальные черно-белые номера на машинах для иностранцев, чтобы сразу было видно, кто едет (наш индекс был К-04, где К означает - корреспондент, а 04 - американский)».
Замысел Смита раскрывается в названии глав книги – «Привилегированный класс», «Потребители», «Коррупция», «Частная жизнь», «Женщины», «Дети», «Молодежь», «Деревенская жизнь», «Люди и производство», «Сибирь» и так далее. Очевидно, что замах был на без малого энциклопедию советской жизни, но вне той сферы официальной политической, научной и экономической жизни, которую хотели показать Западу в Политбюро. Возможно, это была и не та область реальности, которую от Смита хотел увидеть его редактор в газете, потому что видел он вовсе не то, чего ожидали на Западе.
«Я обнаружил, что, несмотря на воинствующий государственный атеизм, в СССР вдвое больше верующих, чем обладателей партийных билетов; что в обществе, где провозглашен культ государственной собственности, больше половины жилой площади находится в частном владении; что при системе строго коллективизированного сельского хозяйства около 30% сельскохозяйственной продукции производится единоличниками, и что большая часть этой продукции сбывается на официально разрешенных свободных рынках…», - констатирует Смит, и его выводы могут оказаться сюрпризом и для многих наших современников. Собственно, ради этих «сюрпризов», подкрепленных ссылками на официальные источники и свидетельства непосредственных участников, книгу стоило бы даже переиздать в наши дни и для нашего читателя. Иерусалимское издание, надо думать, в СССР не читал практически никто.
Не стоит думать, что Смит являлся типичной «акулой пера» и писал в погоне за сенсационными разоблачениями. Он не стремится «показать то, что скрыто», скорее старался понять, как обстоят дела на самом деле. И находил такое, о чем не думали, или старались не думать, лучшие специалисты по СССР, работавшие в Госплане и Совете Министров: «Как оказалось, в России не одна экономика, а целых пять - экономика оборонной промышленности, тяжелой промышленности, производства товаров широкого потребления, сельского хозяйства, подпольная «контрэкономика», и каждая из них имеет собственные законы».
Достается, впрочем, и советологам из американских и других западных центров по изучению СССР: «…понятие «тоталитарное государство», удобное может быть, для исследователей политики, рассматривающих советское общество «с птичьего полета», не учитывает человеческий фактор, создавая представление о людях как о роботах, живущих в казармах». Большинство граждан, признает Смит, выполняет все требования и внешне соблюдает все правила. Однако в частной жизни они прилагают огромные усилия, проявляют изобретательность и умение, чтобы обойти правила и прорваться сквозь них для достижения своих личных целей. «Обходить правила - наш национальный спорт», - сказала Смиту женщина-юрист. Это был комментарий к истории про то, как некая семейная пара из провинции развелась, заключила фиктивные браки с жителями Москвы, прожила установленный срок в столице, развелась с фиктивными супругами и воссоединилась вновь, имея на руках московскую прописку. Разве это спорт? Это высокое искусство, с элементами стратегического планирования…
При чтении книги у вас рано или поздно возникает вопрос: зачем она написана, кому адресована? Смит вряд ли рассчитывал на советского читателя, иначе не стал бы объяснять очевидное любому человеку в СССР. Значит, это написано для западного читателя. Зачем, к примеру, так рваться в Москву, чтобы разводиться и заново заключать брак? «Американцам, воспринимающим Советский Союз как целый материк, вдвое превышающий по размерам Соединенные Штаты, это трудно понять. В Америке центр автомобильной промышленности находится в Детройте, кинопромышленности - в Голливуде, сталелитейная промышленность сосредоточена в районе Питсбурга, промышленность, связанная с использованием атомной энергии, - в Аламосе и Ок-Ридже, Вашингтон - политическая столица, а Нью-Йорк - центр финансовой жизни, издательств и телевидения. В Советском Союзе Москва - центр всей жизни во всех областях», - объясняет Смит. Коротко, емко и абсолютно точно.
Многое в СССР и США, по мнению Смита, выдает какое-то внутреннее сходство двух стран. Многочисленные лозунги с упоминанием Ленина (Смит работал в СССР как раз в период празднования 100-летия его рождения) он сравнивает со столь же назойливыми плакатами «Иисус любит вас» в южных штатах. В обеих странах любят все большое – самый большой мост, самая длинная железная дорога, самое высокое здание и так далее. Но в СССР эти проекты описываются не так, как в США - не столько с точки зрения конкретной экономической пользы от них, сколько с точки зрения тех перемен, которые они принесут. «Все эти стройки имеют скорее идеологическое, чем экономическое значение. Без мероприятий такого рода не осталось бы идеализма. Без таких грандиозных проектов, откуда мы бы знали, что «строим коммунизм?», - цитирует Смит своего собеседника из Ленинграда.
В Иркутской области, где Смиту удалось побывать в Иркутске и в Братске, он обнаружил иное отношение к жизни. «Я не люблю Запада,- сказала мне молодая специалистка в Иркутске, имея в виду не Лондон, Париж или Нью-Йорк, а Москву. - У меня там уйма друзей, но я ее не люблю. Люди там черствые, живут в вечной спешке, в вечном напряжении. Здесь люди дружелюбнее, им свойствен широкий сибирский размах» . «Они там бюрократы,- презрительно говорил резкий на язык инженер из Братска,- а у нас здесь демократии больше: мы все чувствуем себя здесь товарищами по работе».
В Братске же некий преподаватель марксизма-ленинизма Александр Гуревич оказался едва ли не единственным на все три тома искренним романтиком советской идеи. Он приехал в Братск добровольцем и работал на строительстве ГЭС бурильщиком (именно от него Смит услышал «Партия сказала: «Надо», комсомол ответил: «Есть» и позднее дразнил этими словами московских знакомых); не любил фильм «Андрей Рублев», потому что в нем было показано поражение Руси; называл период строительства Братской ГЭС «наш Октябрь» и считал молодежь начала 70-х безыдейной. Энтузиазма в нем было столько, что даже Смита он пытался распропагандировать в советскую идеологию – впрочем, безуспешно.
Интересно было бы увидеть открытую дискуссию между Гуревичем и его земляками-братчанами, которые жаловались иностранцу на жизнь: в течение пяти зимних месяцев свежих фруктов и овощей не найдешь в магазинах, мяса совсем мало, полное отсутствие культурной жизни. Больше всего Смита удручало «орвелловское» однообразие одинаковых серых блочных жилых домов во всех восьми микрорайонах Братска – жилые районы были построены на пространстве, полностью очищенном бульдозерами от леса. «Мне говорили, что городскому начальству нагорело от Косыгина за мертвящее уныние архитектуры города и за полное отсутствие в нем зелени», - констатирует Смит.
Недовольны своим положением были даже люди внешне успешные. «При советской системе деньги - ничто. Нужно иметь возможность их тратить», - цитирует Смит жалобу некого писателя, получившего высокие гонорары, но не разрешение выезжать на Запад. Эта возможность ценилась так высоко, что Смит фиксирует удивительный для тоталитарной страны факт: дети советских лидеров «проявляют удивительно малую склонность к политической деятельности или необходимые для такой работы способности». Журналист нашел всего два исключения: сын министра иностранных дел СССР Громыко Анатолий занимал высокий пост в посольстве СССР в Вашингтоне, а зять председателя Совета министров СССР Косыгина Джермен Гвишиани был заместителем председателя Государственного комитета по науке и технике. Остальные предпочитали занимать посты пониже, но зато без секретности, без «допуска» и без запрета на выезд за границу.
Помимо хитрости и изворотливости, советскому человеку требовалась устойчивая психика, а ее могло подарить только чувство юмора. Например, специальную полосу, выделенную для специального транспорта советских и партийных руководителей, называли «дорожка Чайки» - по ним ездили в основном именно эта модель машин. Или мини-анекдот о спецполиклиниках для членов ЦК: «Полы - паркетные, врачи – анкетные». В нем даже нет особой зависти, поскольку «анкетный врач» безупречен только в политическом отношении, а вот специалист мог быть и не ахти какой.
Коммунистическая идея в начале 1970-х выглядит для иностранного корреспондента как пародия сама на себя. Казалось бы, Маркс, как основатель коммунистической идеологии, должен быть фигурой значимой, но когда некому американскому дипломату для мероприятия с участием советских представителей среди прочего реквизита потребовался бюст Маркса, его нельзя было найти нигде, ни за какие деньги. Барельеф с профилями Ленина, Маркса и Энгельса удалось взять на время у какого-то иностранного посла, а продавцы в московских магазинах удивлялись, что кому-то потребовался бюст или статуэтка Маркса. «У нас их никогда не бывает, - сказала мне одна озадаченная продавщица. - Никто их не спрашивает».
Что Маркс, если личность Ленина померкла на фоне дефицита! Даже для иностранного корреспондента не было секретом, что участники автобусных экскурсий в Музей Ленина на самом деле едут по магазинам и заходят в музей лишь на полчаса. В результате экскурсовод ставит галочку о проделанной работе, музей – о росте числа посетителей, участники закупают необходимое, а в проигрыше – только идеология. Тому же Смиту рассказывали, что некий советский ученый советовал своему сыну-студенту не цитировать Ленина слишком точно: партийные деятеля знают работы Ленина гораздо хуже и могут почувствовать угрозу со стороны молодого карьериста.
«Я никогда не видел и не слышал, чтобы из миллионов изображений Ленина по всей стране хотя бы одно было испорчено или обезображено непочтительными надписями или рисунками, ни к одному никогда даже не пририсовывали усов. В этом смысле Ленин неприкосновенен. Только однажды я был свидетелем публично выраженного саркастического отношения к культу Ленина. К тому времени я сам уже настолько подвергся обработке советского политического окружения, что немедленно испугался за людей, которые были замешаны в увиденной мной сцене», - признается Смит. И тут же цитирует анекдот про Московский часовой завод, выпустивший часы «Ленина на броневике». В нужный час на броневике открывался люк, появлялся Ленин, вытягивал руку и говорил «ку-ку».
Смит был бы очень доволен, если бы знал, что это не анекдот. В Тольяттинском краеведческом музее хранятся часы, изготовленные местным кулибиным примерно в те же годы – в 12 часов в них открываются дверки, появляется фигура Ленина и звучит «Интернационал»…
Владимир Скращук, специально для «Глагола»
Фото из музея Алексея Паевского
Возрастное ограничение: 16+
В наших соцсетях всё самое интересное!
