Про поэта и хулигана Алексея Гедзевича

26 марта 2022

"Иркутские кулуары" вспоминают Алексея Гедзевича.

Он был масштабным. Для кого-то брат, а кому – приятель, наставник, любимый, отец. Соратник. Учитель. Поэт. Фантазер. Друзья говорят, что его не хватает. Каждому – по-своему.

Марина Гедзевич, сестра: Все мы родом из детства. У нас была интеллигентная дружная семья. Родители предоставляли полную возможность для самовыражения: художественная и музыкальная школы, кружки и факультативы, большая домашняя библиотека. Мама любила поэзию и запоем читала стихи. Один из наших предков по матери – поэт.

Маленький Алёша очень хорошо рисовал. В младших классах начал писать рыцарские романы, и первый его поэтический опус: «Если рыцари идут, то считай, тебе капут». А фраза из романа: «Лошадь упала и дрыгнула ногой» стала любимой домашней присказкой, мы часто со смехом её вспоминали и цитировали.

В студенчестве Алексей стал писать стихи – ну пишет стихи и пишет, ничего особенного. А как-то рассказывает: «Мой товарищ свои стихи под коврик прячет, чтобы их никто дома не прочитал, а мои стихи лежат везде, хоть бы кто-нибудь их прочитал из домашних, никто не читает!» Мы всегда к этому просто относились. Он был действительно очень талантливый человек, многое ему было дано, но он этим разбрасывался. И поэзию мы всегда считали одним из его увлечений. Конечно, Алёша – мой брат, я его очень люблю, мне очень приятно, что столько разных людей читают и ценят его стихи.

Николай Гедзевич, сын: Леша был несуразным папой, надо сказать. Но отличным другом. Я живу в Минске, но когда приезжал сюда и общался с ним, невозможно было не увлекаться его энергией, которая била через край. Каждый раз какое-нибудь безумное мероприятие, безумные идеи, которые слушаешь, за голову хватаешься, думаешь, что это он снова придумал, как это все реализовывать? Но в целом мне его очень не хватает, недоговорили мы многое, недообщались. Много времени его не было в моей жизни. Лет, наверное, 10-12 назад он вспомнил, о, у меня ж сын есть, надо его воспитывать, наверное. Попытался меня повоспитывать, не очень у него это получилось, но … мы были близкими людьми.

В конце 2021 года в галерее Лины Ермонтович прошла презентация книги произведений Алексея Гедзевича в оформлении Валерия Мошкина «Дифференциальная геометрия пространственных кривых и поверхности». Книга издана на средства друзей.

Лина Ермонтович, владелица галереи «ЛеАрт»: В книге читателю представлены малоизвестные работы Валерия Мошкина – те, что не вошли в большой альбом-каталог, в котором, казалось бы, должны быть все его произведения! Тот каталог, который появился благодаря поддержке Дмитрия Баймашева и других коллекционеров, любителей творчества Мошкина, был презентован на ретроспективной персональной выставке в прошлом году в Галерее сибирского искусства Иркутского художественного музея имени В. П. Сукачева. Валерий Мошкин не похож ни на одного нашего художника. Он – уникален! Блестящий рисовальщик. Если говорить о творчестве и о сути – это продолжатель европейских традиций средневековых художников, он чувствовал эту связь и был в постоянном диалоге, диалоге с Босхом, Кранахом Старшим, Дали. И если у них было больше визуально понятной жизни, то у Мошкина разговор происходил с другими мирами на уровне метафизики. Он и сам говорил, когда его не понимали, что это все есть, просто вы не видите, а я вижу! Еще он большой трудяга, ни дня не мог жить без творчества. Говорил: мою руку кто-то ведет. Он ставил карандаш на бумагу – и да, рука шла. Вся жизнь его была этому отдана. И при всей остроте, жесткости изображаемого мира он сам был нежный, любящий, добрый человек. Ни одно плохого слова от него не слышала ни в чей адрес, даже если его обижали.

Они с Гедзевичем похожи, почему друзьям, меценатам и хотелось сделать выставку Мошкина и – теперь вот – книгу Гедзевича. Потому что кроме личных дружеских чувств тут есть ощущение настоящести. Да, это настоящесть, пусть даже тяжелая для понимания, верность себе, своим представлениям, мировоззрению, непохожести, когда ведешь свою линию и нельзя даже подумать, чтоб чему-то или кому-то соответствовать! Быть самим собой, по-честному идти за своим призванием, за тем, что ты думаешь, без прогибаний – модно то, нужно это, тут поймут, а там надо приукрасить – нет! Внутренний стержень – он от Бога, и у Гедзевича, и у Мошкина он был – поэтому так органично они и существуют в этой книге теперь.

Дмитрий Баймашев, галерист, друг со студенческой поры: Весь его жизненный путь усыпан звездами, яркими поступками, многие его знают по этим оранжевым штанам. Он всегда такой был, большой лентяй, большой ребенок, но при этом сверхталантливый человек, с которым нам всем посчастливилось жить и общаться.

Что касается книги и почему ее оформлял Мошкин. Обычно истории о художниках и поэтах начинаются со слов: сидели мы… И решили, что книгу надо издать. Но просто так ее издать нельзя, надо, чтобы кто-то ее красиво проиллюстрировал. А кто у нас может красиво проиллюстрировать? Алексей как-то все Дюрера и прочих этих средневековых деятелей восхвалял – решили пойти к Мошкину. Было лето, приятное настроение, поговорили. Надо сказать, что Валера – это тоже перед его уходом было – как-то очень живо откликнулся и достаточно быстро, где-то в течение полугода все это изобразил. Но его иллюстрации к стихам, поэмам не всегда соответствуют текстам, потому что ну он еще более своеобразный, наверное, чем Алексей Николаевич. Потом иллюстрации надо было выкупить, мы все это дело провели, иллюстрации собрали – так образовалась эта папка. Потом папка пропала. Таинственная история.

Какие-то были переезды, возможно, из-за них… Я горевал, практически мне была доверена история, а я так пошло поступил. Потом, конечно же, оно бы все нашлось, через 200 лет, и стоило бы бешеных денег… Но как-то, в очередной раз перебирая архивы и прочие документы, смотрю: что это такое тут лежит? Открываю – боже мой, она!!! Хотя народ меня спрашивал: где папка? Гедзевич спрашивал: где папка? Ну слава богу, мы ее нашли!

Потом обратились к Сергею Николаевичу Мурзину, мы другого издателя себе, кроме как «Артиздат», и не видим в этом случае, потому что книга должна быть красивая, хорошая, достойная. Мы хотели бы в нее еще новые стихи включить – об Иркутской Венеции и другие. Гедзевич сказал: нет. Так что будет еще продолжение, стихи XXI века, которое, надеемся, будет издано к юбилею в феврале. Художницу Алексей Николаевич обозначил, он успел познакомиться с некоторыми ее иллюстрациями. Будем стараться.

А сейчас я всех поздравляю с выходом книги, особенно благодарен тем, кто привнес свою лепту, каждый взнос очень важен. Это мы к Алексею обращаемся и к его памяти. Ведь он был такой человек – если появлялся где-то, собой заполнял все.

Когда-то он в нашей группе в Иркутском политехе появился – необычный он был металлург, сами понимаете. Хотя отец у него был начальником литейного цеха на ИркАЗе, очень большой был человек, крепкий, кулак у него не сгибался, не мог – такие пальцы были огромные! Алексей им очень гордился.

Учился Гедзевич блестяще. Ощущение было, что все это он знал с детства – то, что нам там преподавали. Он называл металлургию химией высоких температур, сыпал выражениями и формулами, которых на химическом факультете поднабрался, и мы, конечно, слушали все это, и он тащил нас за собой.

Он был вождем и в то же время мог быть вроде как в стороне, наблюдателем. Мы его секретарем комитета комсомола в цехе выбирали, проводили с ним разные политбои – тогда это было сильно распространено. И он всегда проявлял какие-от невероятные познания в политике, а раньше же все было прямо, «как нужно». Его спрашивали: так можно говорить? Он говорил: не знаю, из политеха меня уже точно не выгонят, в отличие от университета! Потом мы окончили политех с прекрасными отметками и поехали на Братский ордена Ленина алюминиевый завод, и там он проявил себя в полной красе. И вот в нашей книге, которую мы с друзьями издали, в поэме «Псевдогеометрия» есть такие строки:

Диспетчер

Диспетчер слушает

Параметры технологического режима в норме

Мое право дремать, следя за показателями контрольно-измерительных приборов

и средств автоматики

Аналитики

Анализаторы

Ассенизаторы трансформируемой информации

Мы отрицаем друг друга в вялой беседе

о характеристиках руднотермического процесса

переползая в ночь

Это ночная смена на рудно-термической печи электротермического цеха кристаллического кремния. Все в журнале записывается.

Внешний осмотр аспирационной системы В-15

Обратные выстрелы рукавных фильтров

Конвейерные ленты несут шихту в бункера РТП-1 и РТП-2

Раскаленные механизмы прошивают колошник

Ими управляют люди, ждущие рассвет.

Рёв субокислов разрушает их сон

Металлурги поймут. Для других там, конечно, много таких слов непонятных: РТП – это рудно-техническая печь, колошнИк – это то, что сверху, машинки такие опиковочные. Серьезные люди там работают. И у Алексея нет четверостиший, ничего такого. Он пишет:

Я заполню сменный журнал и вспомню что я

Ненавижу себя

Отвечая за две цифры в таблице

Вот так он заканчивает этот кусок. А однажды он такой эксперимент сделал, по нынешним деньгам миллионов на 15 он там всего загробил. Хотел усовершенствовать процесс и остановил печку, где выплавляли кремний. Это ночью все происходило, я утром прихожу:

– Леха, что это такое?

Он говорит:

– Ты знаешь, привезли такой хороший лигнин, я подумал увеличить навеску лигнина. И там электроды пошли на посадку, а потом все переломалось к чертям.

Суток двое весь цех стоял…

А в общежитии мы играли в карты. На деньги. Он блестящий был картежник. Играл в преферанс, но особенно любил храп. Мы вечером собирались в коридоре общежития, жены провожали нас в мужской клуб, и Леха часто выигрывал, он всегда был при деньгах.

Я думаю, по сути он был счастливым человеком, потому что был свободен в своих мыслеизъявлениях, волеизъявлениях, делах, никто ему потом сильно не был нужен. Я его приглашал иногда на рождественские обеды, чтобы в семье побыл. Он же мог на неделю уйти в виртуальную реальность и всех победить в компьютерных играх. Прошу прощения, что долго рассказываю, но я его сильно люблю. И очень рад, что он у меня есть!

Виталий Бессольцев, однокурсник по университету: Я дружу с Алексеем с 1979 года. Мы вместе поступили на химический факультет Иркутского госуниверситета. Алексей был яркий, шумный, постоянно что-то выдумывал, затевал, громко хохотал, искромётно шутил. Уже тогда он был широк, широк чрезвычайно. Стихиен. И только подружившись с ним ближе, я понял, что за этой внешней шумностью скрывается очень тонкий, застенчивый, тактичный, великодушный человек.

Мы с ним постоянно спорили. Обо всем – науке, поэзии, литературе, устройстве Вселенной, истории… о сургуче, о королях и капусте. Это было время, когда мы смотрели на мир широко распахнутыми глазами… Только-только пробовали на вкус имена: Ницше, Фрейд, Камю, экзистенциализм, сюрреализм…

Алексей, натура ищущая и неуёмная, любил эффектные взрывы и увлекался химией взрывчатых веществ. Бризантных и инициирующих. Впрочем, этим увлекались все мальчики-химики. Плох тот химик, который ни разу не синтезировал на первом курсе гексаметилентрипероксиддиамин и не поджёг его у себя на ладони с громким хлопком, поражая воображение нехимических девушек.

Как-то раз Алексей сделал перекись ацетона, но, вероятно, вследствие кипучести натуры плохо её промыл. И положил себе в портфель. И вот прямо во время химического практикума этот портфель взорвался. Очень громко. Я, помню, упал на пол и с ужасом смотрел, как сверху летят какие-то клочки – потом выяснилось, клочки кожи портфеля. Поскольку не было оболочки, серьёзно никто не пострадал. Но отчислили его не из-за этого, а, кажется, из-за незачета по физкультуре – такой была официальная версия. Думаю, если бы Алексей захотел, он остался бы в университете, но его уже манило что-то новое… А дружба осталась до конца жизни.

Помню, он приезжал из Братска, приходил ко мне в гости и взахлёб читал свои новые стихи. К этому периоду и относится «Святой Иероним», которого он посвятил мне. О его поэзии также можно говорить много. К форме верлибра Алексей шел долго, исписав, наверное, тонны бумаги рифмованной силлаботоникой. Перепробовав самые разные метрические и строфические каноны, разочаровался в них и, наконец, остановился на форме слабо ритмизованного свободного стиха. Тем не менее в его верлибрах часто возникает мотив грусти по утраченному классическому канону. В ранней поэзии Алексея чувствуется влияние французского сюрреализма, которым он тогда увлекался. Поэмы его насыщены размышлениями о смысле и сущности бытия и состоят из разрозненных, пунктирно намеченных, иногда странных образов, сплетающихся в прихотливую гармонию.

Потом наступила перестройка, и Алексей бурно занялся бизнесом. Я тогда сидел в Москве во ВНИИ генетики, пытался завершить экспериментальную часть диссертации, но все уже расползалось, перестали закупаться необходимые реактивы. Я голодал, прилетал великий Гедзевич, кормил, развлекал, выводил в свет. Он был тогда крут, очень быстро поднялся как бизнесмен. Завел черную «Волгу» с шофером, красными бархатными чехлами. Был эпатажным, мог в окно выбрасывать мелкие купюры, с газовым пистолетом ходил, но не пользовался им, а так-то добрейшей души человек. Женщины его очень любили. Да и богатство ему шло, он был красив невероятно! А фееричная история его разорения требует отдельного повествования. Впрочем, о нём можно рассказывать бесконечное количество историй …

А где-то в 1993-1994-м он стал руководителем издательства ИГУ – тоже отдельная веха в его жизни. Первым на новом посту его предложением было: а давайте писать энциклопедию! Каждый из друзей напишет по десятку статей, и мы издадим энциклопедию. Что нам стоит? У него постоянно были идеи настолько монументальные, насколько невыполнимые, но он в них искренне верил и какое-то время горел.

Алексей был ярчайшей личностью. От природы ему было дано очень много.

В Красноярске, выступая как представитель Иркутска на Всероссийском поэтическом слэме, совершенно спонтанно принял участие и в прозаическом слэме. И так потряс своим рассказом жюри, что был награждён какой-то специальной медалью. Остались фотографии, где он позирует с этой медалью, приколотой к животу. Потом, естественно, он эту медаль потерял.

Живя в Таиланде, лепил скульптуру слоника. Хотел, соединив западную и восточную культуры, создать особенного слоника и подарить его тайскому королю. Слоником он продолжал заниматься и дома, время от времени покупая глину, пластилин, всё это лежало в коридоре его квартиры. Потом нашел, где он будет этого слоника отливать в бронзе – в какой-то итальянской деревне, там живут мастера, собирался поехать туда. Там и оливки хорошие. Оливки были отдельной темой его изысканий. Когда он перешёл на работу на Иркутский масложиркомбинат, занимая там должность ведущего специалиста отдела маркетинга и выполняя специальные поручения руководства, он постоянно думал, как и что можно усовершенствовать. Масложиркомбинат жмет масло из сои, в ней масла мало, а в оливках много – значит, надо вывести морозоустойчивый сорт оливок и жать масло из них! Или купить землю в Узбекистане и засадить ее оливковыми деревьями. Или поехать на Кавказ, собрать там вино – комбинат как раз купил завод розлива вин, и его нечем было заполнить. Поехал, со всеми дружил, и там были этому рады, налили цистерну, он ее сюда доставил. Некоторые свои гигантские проекты он успешно осуществлял!

Еще одна веха – поступление в литературный институт. Имени Горького. Сдал экзамены блестяще. В планах было устроиться по вечерам подметальщиком в «Новый мир», подружиться со всеми литераторами, пить с Пелевиным…. Но уже до первой сессии он недотянул, ему стало скучно, начали манить иные города… В Польшу поехал учить польский язык, решил, что будет гражданином Польши, у него дед – он поднял архивы – то ли поляк, то ли литовец. У него был расписан весь план, как он будет по всей Европе оттуда ездить. Ходил на курсы неделю, наверное, потом ему стало всё скучно, он прокатился автобусом по Европе и вернулся домой. Польский не зашел, и как-то мысль о том, чтобы ехать в Польшу, сама собой утихла.

Насколько я знаю, он писал практически всегда, в детстве писал прозу, романы, которыми все друзья зачитывались и были в восторге. В одном из его романов такой был сюжет: в Древнем Риме юный патриций едет расследовать смерть Христа. Был даже разработан повествовательный план. В 2008 году вышла первая и единственная прижизненная книга его стихов «Псевдогеометрия».

В юности у него было прекрасное тело, он занимался спортом, плавал, туристом был. А потом – диван его все больше привлекал. И как-то он даже сходил в какой-то спортивный зал, ему сказали: боже, какое тело! Ты походишь к нам месяц и станешь Шварценеггером!!! Он нам, своим друзьям, сказал: вы сейчас на меня не смотрите, я через месяц буду другим человеком! Сходил в тот зал, по-моему, еще раз…

У него был прекрасный голос, он мощно пел. И хотел оперы писать, либретто и музыку, с Володей Антиповым обсуждали эти возможности. И «Женитьбу Фигаро» мечтал поставить совсем по-другому, чтоб там пели нормальными голосами.

В школьном театре в 9-м классе играл Гамлета.

Кроме искусств Алексей так же горячо увлекался науками, прекрасно разбирался в физике и математике, принимал близко к сердцу судьбы Вселенной. Размышлял над «Теорией всего» – теорией совмещения гравитационного, электромагнитного, сильного и слабого взаимодействий, и даже утверждал, что решил эту проблему. Я просил написать хотя бы тезисы, но он так и не собрался осчастливить человечество. Мечтал о собственной металлургической печке, чтоб апробировать на ней свои идеи из области химии металлов.

Человек-стихия. Он ярко загорался, пылал, заражал своей энергией и фантазией окружающих. Многие принимали его идеи всерьез, как руководство к действию, и потом недоумевали: а почему мы ничего не делаем? Давай дальше! А он уже терял интерес, исчезал, переставал трубку брать. Кипел новыми идеями. И любим мы его за всю совокупность граней его личности. И без его выдумок, энергии, большой души и доброго сердца мир стал гораздо более пуст.

Андрей Родионов, куратор общероссийского слэма, драматург (Москва): Алексей Гедзевич был добр и радостен! Он был Сибирский большой человек. В его стихах было много джазовости! Как и в голосе, как и в пластике губ, щёк, век.

Анна Асеева, друг, поэт: Оказалось, что писать воспоминания – сложная штука. Начать со знакомства? Я не помню, как мы познакомились с Гедзевичем. Видимо, в том же 2007-м, как и с Игорем Дроновым, на фестивале поэзии на Байкале. Дронов тогда меня взялся опекать, и едва ли не первый Лёшин вопрос ко мне был: «Подружка есть?» Потом он меня этим вопросом допекал ещё лет 5. Иногда было трудно понять, где он шутит, а где говорит всерьёз. Но его большие голубые глаза за очками очень часто выдавали его ранимость и даже неуверенность в себе. Он был практически частью нашей семьи – мог приехать в пять утра или остаться ночевать с вечера (но тогда его нужно было класть в отдельной комнате, потому что он необыкновенно громко и художественно храпел), он звонил нам с каждым новым стихотворением, потому что ему было очень важно наше с Дроновым мнение. Для него поэтический слэм стал отдушиной, он всерьёз готовился к выступлениям, а потом начал писать стихи именно к слэму. И это хорошие стихи, Лёша очень талантливый поэт. Причём стихи эти – интеллектуальны. Он очень не любил стихи по типу «Что вижу – то пою», и в его формулировке это звучало «Пошла за кефиром» (мне кажется, он был в некотором смысле шовинистом и считал, что женская поэзия – это про «вижу – пою»). Лёша несколько раз участвовал во всероссийском слэме как победитель иркутского, и мы ездили с ним в качестве группы поддержки: Дронов выступал тренером (они честно обсуждали, что читать и как вести себя на сцене, хотя Гедзевич всегда читал стихи просто великолепно).

Вообще, меня эта троица всегда поражала – Дронов, Гедзевич, Бессольцев. Мы довольно часто собирались на «посидеть», и начиналась настоящая «заруба» – бабы и рыбалка? Да нет, что вы! – здесь нужно было просто развешивать уши и впитывать: химия, физика, литература, философия, история... Невероятная память, грандиозная эрудиция, и всё это с цитатами, датами, ссылками на какие-то труды. Однажды мы решили ввязаться в игру «Квиз», собрали команду: Алексей Гедзевич, Игорь Дронов, Виталий Бессольцев, Светлана Макарова, Ваня (не помню фамилию), который хорошо разбирался в современном кино, и я, потому что у меня почерк разборчивый. Ну, Иркутск знает, что такое квиз. Команда наша называлась «Боевые хомячки». Если не ошибаюсь, придумал это Лёша. Мы с первого захода заняли пятое место из 20 с лишним команд, чему ведущий был удивлён и нас похвалил. Играли мы примерно с полгода, возможно больше (ежемесячно). Потом уехал Ваня, а мы вообще мало что знали о современном кино, потом у нас с Дроновым просто не стало хватать денег (условием квиза было набрать в ресторане на определённую сумму, а мы при этом ещё тратили на такси и платили няне). Ну и разбрелись боевые хомячки, чтобы мериться эрудицией в кафешках да подворотнях.

После смерти Дронова Гедзевич остался для меня частью семьи. Лёха очень тяжело переживал смерть Игоря – он просто в тот момент «слился с радаров» и отсутствовал в моём эфире почти три месяца, а потом мы, как обычно, поехали с ним в Красноярск на всероссийский слэм. Мне кто-то из наших перед этим говорил: «Он сейчас боится тебе звонить, поскольку не пришёл попрощаться с Игорем». Но всё же позвонил перед поездкой и сказал, мол, Асеева, я не мог, не хотел это видеть.

Однажды мы с детьми смотрели мультик «Ну, погоди!», где морж в шубе, и один из мальчишек ткнул меня в бок и закричал: «Мама, смотри, это же дядя Лёша!» Ну вот. Устами младенца...

Гедзевичу

Какая музыка – звучит аккордеон

Я слышу запахи и хруст французской булки

и помню вдруг: в иркутском закоулке

шуршат стаканы весело, и гулко

два дурака орут на весь район –

громкоголосый о литературе гон

возьми меня с собою на прогулку

ведь ты такой же ё…нутый, как он

ты так же можешь ручками махать

читать стихи во всё воронье горло

так чтоб ментов и чтоб бомжей пропёрло

и в этом нет геройства и греха

есть только джаз. Пускай он остается

на этом дне иркутского колодца

французский не приклеится шансон

а наш-то смотрит сверху и смеётся

поскольку мы теперь - немножко он.

Александр Скальд, друг, поэт: Генералиссимуса всегда было очень много! Он был велик и грандиозен! И это не про его рост, вес или огромную физическую силу! Он был явлением мощи интеллекта, иронии и тончайшего такта, при безразмерном желудке, способном поглощать алкоголь в промышленных объемах! Сам о себе он шутил, что когда он умрет, то, вспоминая его, люди будут говорить: «Этот мощный старик!», и это была чистая правда.

Я любил этого «мощного старика» как Деда Мороза, приходящего с мешком подарков, как хорошую погоду или как откровение, от которого замираешь – «вот оно что, оказывается?!». Он собирал вокруг себя толпы незнакомых людей, мог часами читать бомжам лекции по творчеству Бодлера, и те его не перебивали, лишь взглядами обозначая внимание к движениям руки, разливающей водку по пластмассовым стаканчикам. Он разгонял гопников, вздумавших отобрать девайсы у китайских туристов, прямо в центре Иркутска, и тут же, разгоряченный после боя, звонил мне: «Малыш! Это была славная битва! Приезжай, отметим это событие!» Он выдавал прожекты быстрого обогащения с высокой частотой, и темы варьировались от онлайн-трансляций чемпионата Англии до выпуска 3D фигурок по лично изготовленным из пластилина моделям. И тут же охладевал к ним. Он играл во всё! Он мог по памяти назвать основные отличия «Цивилизации-5» от «Цивилизации-4;» или особенности геймплея за женского перса в «Киберпанке», играл годами 24/7/365. Он захватывал Европу и весь мир, играя за Рим, за Аттилу, за эскимосов и за неизвестные племена, сидя голышом в липком и влажном зимнем Таиланде. Он мечтал купить остров и избавиться от влияния государства, от «всех этих б…!», предсказывал миниатюризацию вооружения и гибель цивилизации от встречи с инопланетным разумом. По его мнению, никакой Высший разум не может быть заинтересован в таком ничтожестве, как «человечество», и при этом он восхищался отдельными гениями, знал детали биографий великих ученых, творцов, вникал в тонкости их жизни.

Лешечка был Велик и Прекрасен, как не всякому Гению дано!

Владимир Михайлов, друг: Все говорят о талантах Алексея, вы как хотите говорите, а я думаю, он был талантливым человеком, он был талантлив во всем! Не только в стихах, не только в прозе, не только в рисунке. У него были такие сумасшедшие идеи! И самое главное – он умел слушать чужие идеи и добавлять что-то в них. Он просто был глыба. Огромное спасибо Лешке, что, помимо нашей памяти, он остался в стихах и своих делах. Он и других легко увлекал за собой. В свое время, когда Леша работал в издательстве, мой папа, профессор Борис Николаевич Михайлов, академик Международной художественной академии, издавая очередную свою методичку, пришел к Леше как к редактору. И их собеседование закончилось только под утро. Папа вернулся и занялся не методичкой, а формированием других каких-то своих записей. И через три месяца издал сборник стихов! Он всегда стихи писал в стол, никогда этого не афишировал. А вот решился и вместо методички, а может, и вместе с ней, издал и свои стихи! Не знаю, если б не Леша, случилось бы это? Спасибо ему, что он был – он там знает и улыбается!

Анжела Базарон, дизайнер: Как Лёша победил в Красноярске. На второй день литературного фестиваля «КУБ 2019» в Доме искусств появился Лёша Гедзевич. Шло выступление иркутских поэтов, они все разные, каждый со своим голосом, отчитали замечательно.

Лёша сказал, что приехал на слэм. Мы пофографировались возле Дома искусств и поехали в бар на слэм. Там полно народу, много разной молодёжи, гламур и андеграунд вперемешку. Зал большой в стиле лофта, почти все ряды уже заняты. Кто-то здоровается с Лёшей, но он не отвлекается на людей.

Мы садимся во второй ряд, из Иркутска с нами – поэт Артём Морс. Остальные наши поэты куда-то делись. Первый тур, участников много 15-17 человек, точно не помню, все с группами поддержки. Лёше выпало читать где-то в середине, ближе к концу.

Выходит молодой парень москвич и читает полную графоманию, помнится на политическую тему, и получает так много очков, что следующие за ним известные поэты и слэмеры еле догоняют. Мы сидим, офигеваем. Молча слушаем, Лёша концентрируется. А публика – такая, как обычно на слэмах, ей нравится.

Выходит наш Лёша. Читает великолепно, срывает аплодисменты. По итогам 1-го тура у Лёши и москвича – равное количество баллов. Выходим покурить, вижу, у Лёши поднимается давление, лицо краснеет, он допивает свой коньяк. Подходит красноярский парень с ДЦП, он тоже читал, Лёша тепло похвалил его стихи, что-то сказал по делу, про подачу.

Второй тур. Нашему Тёме Морсу дают оценки, уже хорошо, по крайней мере – чуть спокойнее. Читают лучшие, читают страстно. Лёша волнуется молча, скоро его выход, на лбу выступают капельки пота, глаза становятся всё больше. Его выход – Лёша читает одно из лучших своих стихотворений. Высокие баллы. Тёма Морс, конечно, ставит 5. Это победа!

И момент славы! Интервью берут высокие красивые девушки, телевидение снимает! Не момент – а часа полтора, стендапы – он их выдержал, хоть и устал. Конечно, Леша купил много коньяка и еды. Был вечер в отеле с новыми и старыми друзьями, читали стихи по кругу, говорили о литературе. Веселились и поздравляли Лёшу, все его обожали и, возможно, завидовали его свободе.

Андрей Гедеон, музыкант: Очень большим он был, тёплым и разговорчивым. На лету рождались безумные идеи, стихи и планы. Мы были соучредителями Иркутской епархии Русской пастафарианской церкви макаронного пастиархата. Это отдельная история! Да, больно сейчас вспоминать. У нас каждая встреча была, каждый звонок – это ураган идей, проектов. Сценарии, стихи на лету рождались. Персонаж Байкалозавра с ним за день придумали. Очень мало таких людей, которые фонтанируют фантазией, легко входят в творческий резонанс. И все громко, весело. Не хватает мне его.

Виктор Перевалов, поэт, писатель: Наша с Гедзевичем общая тема – американская поэзия, творчество бит-поколения, Аллена Гинзберга и французский сюрреализм. Его привлекали философы, он их вскользь упоминал, хотя в основе этого лежало глубокое понимание и чувствование. Он всегда говорил, что Иркутску не хватает нового Гинзберга, который в Америке вместе с рядом авторов в 1920 году совершил литературную революцию, избавившись от цензуры, предлагавшей катологизированную поэзию. И у Гедзевича тоже есть работы, структура которых похожа на крутые американские образцы того времени. Он вдохновлялся музыкой, картинами, философскими движениями, был очень разносторонним, хоть и работал металлургом – странный тип работы для такой масштабной личности. Есть в его поэзии выверенные размеры, учился же он на заочном литинститута им. Горького, но иногда он посылал все эти размеры и писал джазово, драйвово. И читал так, озвучивая всю эту синергию, что бар раскачивался и все были просто в восторге!

Григорий Хенох, библиофил: Ни один фестиваль поэзии невозможно было без него представить! Невозможно ни один слэм представить без Гедзевича, Дронова и Книжника. Были три абсолютно разных полюса. Он зажигал молодежь. Они с Якобсоном были первыми, кто соединил слэм взрослых со всеми литературными тусовками молодых, сошлись с рэперами. Петрович отвел Якобсона и Гедзевича в «Смореброд», где тусовались «Перо андеграунда», «Лихое слово», 20-летние рэперы. Гедзевич – это литературное явление, он был тем взрослым поэтом, который зажигал 20-летних. И это было абсолютно органично. Началось слияние поколений и культур. Было потрясающе наблюдать, как они с этими 20-летними взаимодействуют, потом Гедзевич их перетащил в слэм Дронова, и там появилась новая кровь. Вот именно эти последние пять лет за счет Гедзевича шло объединение возрастное. Гедзевич – это мост между молодыми и опытными. Он вдохновил многих молодых поэтов. Он несколько раз представлял Иркутск на всероссийском слэме. Фишка слэма же в чем? В том, что каждый раз разные судьи, которые совершенно разные люди, а он мог понравиться всем…

Из «Лао Цзы»

Сентябрь холодными туманами струится.

И каждый вечер в дымных деревнях

Мне подают похлебку у огня –

Куда бредешь старик?

К границе?

Мой вол ползет вдоль рисовых долин,

Свои бока вминая в чьи-то судьбы.

Я пью беседы глиняных сосудов,

Храня молчанья хрупкий каолин.

Гонцы в погоне.

Во дворцах огонь.