Деревенский дневник Нины Дятловой-3
16 января 2019
«Глагол» продолжает публикацию «Деревенского дневника» учителя средней школы села Голуметь Черемховского района Нины Константиновны Дятловой, мамы известного ученого Виктора Дятлова.
Первая и вторая части текста здесь.
Отдохнувшие и отмывшиеся, мы с Эсфирью собираемся в школу. Волнуемся. Хочется иметь приличный для учителя вид. Достали свою лучшую студенческую одежду. Не бросили ее на студеной Ладоге, не променяли на хлеб в пути, хоть иногда бывало невмоготу. Сберегли для своего заветного часа.
На мне шерстяное синее платье с блестящими модными застежками на вороте и манжетах, светлые туфли на каблучках, меховая черная тужурка. Эсфирь тоже одета прилично и строго. Но неловкой, непривычной кажется прежняя одежда: платье широкое, мешковатое, пояс свободно соскальзывает вниз, чулки не обтягивают тонкую ногу, образуя просторные складки. Из-под пудры проступает землисто-серый цвет лица.
Идем по деревенской улице. Светлые туфли на каблучках кажутся нелепыми в вязкой грязи. И чувствуем мы себя одинокими. На душе смутно.
В школьном коридоре суетливо и шумно. При нашем появлении дети затихают, расступаются. Десятки зорких глаз оглядывают нас настороженно, без улыбок. Звонок разогнал учеников по классам. Прошли учителя с журналами и учебниками в руках - деловые и сосредоточенные. Шли на привычную работу.
В небольшой учительской тихо. За письменным столом сидит миловидная девушка со спокойным лицом и гладкими волосами, собранными в узел. Это завуч Вера Александровна. Завязался разговор о классах, учебных нагрузках, о расписании и передаче кабинетов. Мне предстояло вести биологию и химию во всех классах – с пятого по девятый.
Завуч говорила:
– Нагрузка хорошая: 36 уроков в неделю. Это две учительских ставки. К этому еще заведование кабинетом биологии. Будет приличная зарплата, на пропитание хватит.
Не обидели часами и Эсфирь. Предстоял напряженный труд, нелегкий и для опытного учителя с хорошим здоровьем. Но выбора не было.
Вера Александровна обратилась ко мне:
– Сегодня встретитесь с Лидией Сергеевной: она передаст планы и учебники, расскажет, какой материал проходить и как организовать повторение; в старших классах будут экзамены. Завтра еще день на подготовку к урокам, а послезавтра приступите к работе по расписанию.
Она подошла к нам, крепко обняла за плечи:
– Девочки дорогие! Как я рада, что вы приехали. Это такое чудо - встретить земляков в глухом сибирском селе, за несколько тысяч километров от родных мест! Я ведь тоже из Ленинграда, закончила областной пединститут и получила назначение в Иркутскую область. Нас, выпускников, вывезли в первые дни войны. Я заехала еще к родителям. Они живут в Ленинградской области. Немцы уже дошли до Луги, и отец поспешил отправить меня в Сибирь, на работу. Приехала в Голуметь в августе. Веду русский язык и литературу, временно работаю еще и завучем. Я ничего не знаю о том, что было в Ленинграде зимой, как живут родители. Уже несколько месяцев нет писем. В газетах пишут, что фашисты подошли к городу, отрезали железные дороги. Но подробнее узнать не удается.
Она вздохнула, задумалась. Потом добавила:
– Вы не представляете, как хочется поговорить с вами. Но сейчас у меня срочная работа: надо закончить расписание уроков. Я впервые это делаю, все время путаюсь: в школе 12 старших классов, много учителей. Закончу, будет больше свободного времени. Обо всем поговорим подробно. Да и вам нужно заниматься своими делами.
Очень скоро мы подружились. Ей как завучу приходилось все дни и вечера проводить в школе. Уроки шли в две смены, а вечерами - педсоветы, комсомольские собрания, вечера, внеклассные мероприятия, пионерские сборы, родительские собрания. Дома только ночевала. Жила при школе в маленькой узкой комнате. В углу ее стояла плита, около топки - ящик с углем. Большие окна без занавесок вечерами пугали: казалось, что весь ночной мир заглядывает в комнату из темноты. Вера заклеила окна газетами. Казенные кровать, тумбочка, шаткий стол с двумя тяжелыми кустарными стульями не создавали домашнего уюта. Только разложенные по столу книги, стопки тетрадей на подоконниках да чернильницы-непроливайки с фиолетовыми и красными чернилами указывали, что здесь живет учитель.
Зимой плохо подогнанные рамы не удерживали тепло. Вера проверяла сочинения и изложения, диктанты и упражнения в зимнем пальто, при тусклом свете керосиновой лампы. Готовилась к урокам, подбирала художественную литературу, читала журналы и газеты до поздней ночи. Всю ночь горел в плите уголь, но очень редко на ней варился домашний ужин: продукты с каждым месяцем дорожали.
Зарплаты хватало лишь на картошку и молоко. Вера, как и все молодые учителя, не имеющие хозяйства, днем питалась в школьном буфете. Получала 400 граммов хлеба и постный суп (вторых блюд не готовили). В школу она приходила в скромном синем платье, в нем мы видели ее и на уроках, и на школьных вечерах.
Вера проработала в школе три года. За год до окончания войны уехала домой. Ее не отпускали, не выдавали трудовую книжку и документы. Но теперь уже ничто не могло ее удержать - Вера нашла своих родных. Уехала в том же синем платье, в котором неизменно приходила на работу в течение трех лет. В чемодане, кроме книг, ничего не было. Не осталось в селе ни близкого друга, ни любимого человека. Сохранилась лишь добрая память о молодой, скромной и доброжелательной учительнице.
* * *
Нас поселили в добротном доме с белеными наличниками и высоким глухим заплотом. Просторная кухня с русской печью, солнечная светлая горница. Промытые до желтизны полы застелены домоткаными пестрыми дорожками. В горнице круглый стол с венскими стульями вокруг, комод. Высокая кровать с горкой пуховых подушек застелена узорчатым пикейным покрывалом. На окнах с цветущими геранями тюлевые занавески. На стенах фотографии в застекленных рамках. Всюду чистота, порядок. Каждая вещь на своем месте. Не чувствуется, что здесь живет большая семья.
Нам выделили спаленку-боковушку. Из школы привезли на телеге две узкие кровати с ржавыми спинками, тумбочку, два стула, матрасы и подушки, набитые соломой. На этом наше устройство было завершено. Хозяйка и ее дети с недоумением заглядывали в комнату: плохо вписывалась в обжитый уют эта убогая обстановка. Мы не падали духом: деньги есть, купим в магазине простыни, одеяла, посуду. Сошьем занавески и скатерть. После долгих месяцев скитаний душа просила чистоты, домашнего тепла, тишины и уюта.
Но велико было разочарование, когда мы обошли все магазины и с пустыми руками вернулись домой. Ткани, обувь, белье, продукты, мыло, соль, спички - все по спискам распределяется райисполкомом. Никакой посуды вообще не оказалось.
Так и пришлось нам спать на голых соломенных матрасах и укрываться по ночам замасленными зимними пальтишками. Только за полгода до конца войны удалось мне выменять за два куля картошки серое покрывало и простыню, а после войны купить на рынке алюминиевую кастрюлю за 160 рублей.
Получили учительский паек за апрель: кулек сахара, соль, несколько селедок, кусок мыла, спички, литр керосина для лампы. На школьной лошади привезли с местной шахты короб угля. Ежедневно в школьном буфете получали 400 граммов хлеба и тарелку картофельного супа. Более опытные учителя поучали: «Зарплата раз в месяц. Вы будете получать по 300–350 рублей. Распределяйте их равномерно, чтобы хватило до новой получки. Ведро картошки стоит 100 рублей, литр молока - 10 рублей. Сможете купить на месяц два ведра картошки и несколько бутылок молока. Мясо и жиры так дороги, что купить на зарплату невозможно, их можно только выменять на вещи. Но какие у вас вещи?»
Цены за годы войны поднялись еще выше: ведро картошки в селе стоило 250 рублей, литр молока - 25, кусок мыла - 75, туфли кустарной работы - 2000–3000 рублей.
Жить в хозяйском доме было тягостно. Угнетали наша крайняя нищета и голодное существование. Ужасно обходиться без посуды, есть пустой хлеб, готовиться к урокам на глазах у школьников. За всеми деталями нашей неустроенной домашней жизни неотступно следили пять пар внимательных детских глаз. Трое хозяйских детей и квартиранты-школьники Галя с братом большую часть времени проводили на кухне: готовили уроки за большим обеденным столом, помогали матери. Любили сидеть на русской печке - просторной и теплой. Читали там книги, играли, разговаривали. Смотрели оттуда в нашу комнату, словно на экран занимательного кино. Вполголоса обсуждали. Наше нищенское, голодное существование разбивало их идеал учителя.
Старшеклассница Галя говорила нам:
- К нам раньше учительницы приезжали из далеких городов, где никто из деревенских не бывал. Они были из другого мира: лица красивые, умные, одежда модно сшитая, туфельки на каблучках. Говорили не так, как деревенские, и все на свете знали. Читали интересные книжки, могли ответить на любые вопросы. Мне казалось, что учителя - люди особые, что они не едят, не болеют, не стареют, что и дома у них все особенное, не такое, как у простых людей.
- Ну а теперь?
Галина смутилась, покраснела, закрыла лицо руками.
- Я не знаю, как сказать. Мы живем вместе и видим совсем другое: утром умываетесь, а полотенца нет, едите пустую картошку без хлеба прямо из чугунка без тарелок и вилок, спите на соломе без подушек и одеял. Даже уроки готовите, словно школьники: читаете учебники, задачки решаете, в тетрадках пишете. А мы-то думали, что учителя все знают, дома только отдыхают да книги интересные читают, патефон с хорошей музыкой слушают. Я с детства мечтала учить детей. Хотела после школы поступить в педучилище. Теперь решила, что учительницей не буду.
Сама хозяйка с нами мало разговаривает. В глазах ее не видим сочувствия или жалости. Однажды услышала отрывок ее разговора с соседкой:
- Чалые да драные понаехали. Не знаю, откель их только понавезли. Из-за них хлеба не стало: нам по двести грамм выдают, а они по четыреста отхватывают. Наш хлеб едят.
- Дак ты не работаешь, своим хозяйством управляешь, а они ребятишек наших учат.
- Почто не работаю? Ворочаю как конь, чтобы семью прокормить. Коровы, свиньи, огород - все догляда требует. Зато ребята и сыты, и одеты. Мясо есть, молоко, яички к Светлому дню накопила. Деньги на налог требуют - картошку продам.
В начале мая хозяйка предупредила:
- Буду пускать других жильцов. Что мне ваши двадцать рублей? Я вас пускала в дом не ради денег - директор обещал подвозить дрова, а весной запахать огород. Надеялась, что вывезу на школьном коне сено с покоса. Теперь вижу, что зря надеялась. Вместо дров привозят уголь, а огород когда еще вспашут? Теперь все учителя берут землю, хотят садить картошку. А их в школе около трех десятков. Когда еще дойдет очередь? Лошаденка - худая, изработанная. Пронадеешься, да и останешься ни с чем. Придется других жильцов пускать.
Мы с Эсфирью прожили в этом доме до лета.
* * *
Биолог Лидия Сергеевна - звезда школьного коллектива, стройная, жизнерадостная, смелая. Ее серые глаза в упор смотрели на собеседника, лицо оживляла открытая, слегка насмешливая улыбка. Одевалась с большим вкусом, часто меняла наряды. Школьницы подражали ей в походке, манере держаться, перенимали фасоны. Дети любили ее, а проказники и лентяи побаивались острых шуток и насмешливых замечаний. Лидия Сергеевна имела десятилетний стаж работы, любила детей и считалась хорошей учительницей. Сейчас, в конце учебного года, она увольнялась, а я принимала ее предметы: биологию и химию с пятого по девятый классы. Чтобы заниматься передачей дел без помех, Лидия Сергеевна пригласила меня домой. В небольшой светлой комнатке чисто, уютно. Тюль на окнах, коврик на стене, скатерти, салфетки, ковровая дорожка. В углу горка объемистых чемоданов. Занавеска прикрывает вешалку с одеждой.
Мы сидим за столом, листаем учебники, просматриваем планы работы. Лидия Сергеевна знакомит меня с тонкостями учительского труда. Для меня все ново, неведомо: теоретические знания институт дал хорошие, но педпрактики в школе не было. Все ограничилось тремя пробными уроками на третьем курсе. Опыта общения с детским коллективом не было. Предстояло делать первые шаги самостоятельно, без умелых методистов и заботливых наставников.
Потом спросила о причине ее срочного отъезда. Лицо Лидии Сергеевны оживилось радостной улыбкой.
- Еду к мужу на Дальний Восток. Он кадровый военный. Мы все время жили вместе, никогда не разлучались. В первые дни войны семьи командиров эвакуировали из военного городка - ожидали нападения Японии. Так я оказалась в Голумети. Сразу устроилась на работу в школу - я ведь педагог, очень люблю детей. Куда бы мы ни переезжали с мужем, я везде старалась работать по специальности. Но по нескольку лет подряд не удавалось задержаться ни в одной школе. Вот и сейчас уезжаю, не доработав до конца учебного года. Муж добился разрешения на мой приезд, выслал нужные документы. Очень хочется быстрее выехать, быть рядом с ним. Уже год мы живем вдали друг от друга. Я очень люблю мужа. Детей у нас нет, он у меня один. Время сейчас смутное, тревожное. Могут в любой момент отправить его на фронт. Нужно торопиться с отъездом, чтобы побыть вместе сколько возможно. Но не отпускали без замены. А где найти учителя-предметника в конце учебного года? Это редкая случайность, что вы приехали. Это огромное счастье!
Она с благодарностью обняла меня. Потом отстранилась, с удивлением оглядела:
- Девочка моя, какая ты худенькая! Одни косточки! Я даже испугалась: никогда не встречала такую худобу. Ты болела?
Пришлось рассказать о блокаде, о пережитом. Лидия Сергеевна слушала жадно, плакала. Жалела искренне, от всей души. Я чувствовала, что душа у нее добрая, отзывчивая, и была благодарна.
Потом она приготовила обед. Собрала на стол хлеб, вареную картошку, огурцы, рыбные консервы. К чаю поставила вазочку с конфетами, молоко. Принесла с кухни сковородку с глазуньей. По комнате пронесся чудесный аромат кипящего сливочного масла. От картошки, облитой маслом, поднимался душистый пар. Все это великолепие потрясло изголодавшийся организм. Мне стало худо, к горлу подступила тошнота. Я смотрела на кипящую ароматную глазунью с жадностью, не было сил оторвать глаз от золотистого чуда. Лидия Сергеевна придвинула мне сковородку, положила горку картошки, огурец:
- Ешь хорошенько, не стесняйся. Может, и мои сестры с матерью так голодают. Я ведь родом с Украины. О судьбе родных ничего не знаю.
Она смахнула слезы, вышла на кухню. А я ела глазунью... Какая это была глазунья! Никогда в жизни - ни до войны, ни после, когда жизнь наладилась, я не ела ничего вкуснее. Это было великолепное, неповторимое чудо! Только изголодавшийся до предела человек может так обостренно воспринимать вкус и ощущать тончайшие оттенки запахов еды. Я чувствовала, как организм успокаивается от сытной пищи, как отступает, исчезает чувство голода, постоянно томившее тело и мозг. Происходило чудо выздоровления от дистрофии. Но чудо было непродолжительным - до конца войны я не ела ни яиц, ни сливочного масла, ни мяса...
Прошло сорок лет, но я и сейчас с благодарностью вспоминаю доброту Лидии Сергеевны и ее чудесную, целительную глазунью.
За чаем я спросила, как она покупает продукты: на рынке все очень дорого.
- Мне это не трудно. Денег хватает, зарплату трачу на себя, да еще муж высылает каждый месяц деньги и продукты. Очень выручают вещи, что привезла с собой. При эвакуации велели вывозить все, что есть. Мебели мы не заводили, а всякой одежды, отрезов накопилось много. Денег было в достатке, а снабжение в военной части хорошее. В швейных мастерских нас обшивали лучшие мастера. Все жены начальства были отлично одеты, следили за своей внешностью. Сейчас освобождаю чемоданы от лишних тряпок: меняю их на мясо, масло, картошку, яйца. На нормальное питание хватает, да и много ли мне одной надо? Той одежды и обуви, что завели с мужем, хватит на несколько лет. Это меня не тревожит. Страшно за мужа.
Ночью не спалось, мучили заботы и сомнения. Всего день оставался на подготовку к урокам: просмотр учебников и классных журналов, составление планов, отработка деталей пяти уроков первого рабочего дня. Страшно. Страшно потому, что провела за годы учебы всего три пробных урока. Потому, что не дали нам передышки после блокадных мучений и изнурительного двухмесячного пути. Потому, что никто не понимает да и понять не хочет, насколько мы больны, слабы, измучены. От того, что буду вести уроки после прекрасной, жизнерадостной, здоровой и нарядной Лидии Сергеевны, любимицы учеников. Как отнесутся они ко мне? Как примут? Примут ли?
Продолжение следует.
На фото Нина Белоблодская (Дятлова) в 1940 году
Возрастное ограничение: 16+
В наших соцсетях всё самое интересное!
