Лев Сидоровский: Прости, Байкал...

13 сентября 2020

Сегодня, в День озера Байкал, мой рассказ про академика Григория Ивановича Галазия, который всю свою жизнь посвятил его защите.

В мае 1987-го стоял я на берегу Байкала, ждал Галазия... Накануне в Иркутске имел разговор с, пожалуй, самым популярным тогда в стране литератором Валентином Распутиным, которого, как и тоже молоденького его друга – драматурга Александра Вампилова, за семнадцать лет до того, после очередной командировки в город моего детства, открыл для читателей «Смены»: прежде оба на невском берегу были еще совсем не известны. И вот теперь Валентин Григорьевич, ставший уже «классиком», увенчанным Золотой Звездой Героя Соцтруда, с горечью говорил:

– Откуда у нас берется грабительское отношение к природе? Может, оттого, что забываем свою историю, обычаи, то, чем народ столетиями жил и дорожил. Стали придумывать себе новую нравственность, как будто могут существовать две нравственности, – и ведь уже заразили этим как минимум два поколения. Вот меня поздравляют с победой в деле защиты Байкала. А ведь победы-то и нет. Есть половинчатое решение вопроса об одном из главных загрязнителей озера – Байкальском целлюлозно-бумажном комбинате. Там собираются построить трубопровод для отвода промышленных стоков в реку Иркут. Но давай прикинем: каждую секунду БЦБК сбрасывает три кубометра своих отработанных стоков. Расчеты на разбавление делают, исходя из минимального расхода Иркута в шестнадцать кубов. Однако воды там бывает и вдвое меньше. Так что нетрудно предвидеть, что за «рассол» пойдет в сторону Иркутска, а затем и дальше по Ангаре – в Братское и Усть-Илимское водохранилища... Поезжай к директору Лимнологического института академику Галазию: в бескомпромиссной битве за Байкал Григорий Иванович ни разу не поступился ни своим научным авторитетом, ни совестью. Низкий ему поклон!

И вот поджидал я на байкальском берегу Галазия, который в это время бороздил озеро на научно-исследовательском катере «Обручев». И вспоминал...
Что мы, иркутские мальчишки, тогда, сразу после войны, знали о Байкале? Ну, конечно, «великий памятник природы, равного которому нет на всем земном шаре». Отвечая на уроке географии о «славном море», так и сыпали подробностями: по площади – почти вдвое обширнее крупнейшего в Европе Ладожского озера, по глубине вообще нет ему равных, а воды в Байкале побольше, чем во всех пяти Великих американских озерах вместе взятых... Еще непременно добавляли про рыбу-голомянку, которая «состоит из одного жира» и поэтому запросто может растаять на солнце...

Преодолевать шестьдесят километров от нашего города до Байкала тогда было непросто (удобную дорогу построят лишь в 1960-м, специально к так и не состоявшемуся визиту в СССР американского президента Эйзенхауэра), но кое-кому из мальчишек это удалось, и потом в их рассказах звучали диковинные названия прибайкальских селений: Большие Коты, Бугульдейка, Листвянка, Слюдянка, Култук, Танхой, остров Ольхон… Нам казалось, что флора и фауна Байкала вечны, что его богатырский организм легко справится с любой напастью, впрочем – какая напасть? Что вообще может угрожать этому озеру-морю, при одном только виде которого у тебя захватывает дух? Заводов и комбинатов на этих берегах тогда еще не существовало, слово «экология» в обиход еще не вошло, и разве что в самом фантастическом сне могли мы представить, что скоро запросят о помощи и Арал, и Ладога, и Байкал...

Наконец суденышко причалило к миниатюрной пристани, расположенной как раз против сияющего белизной институтского корпуса, и я увидел человека поистине богатырских размеров. Ступал крупно, слегка посеребрённая шевелюра развивалась на ветру... И спустя три минуты просторный директорский кабинет от присутствия хозяина, от его мощного баса сразу показался тесноватым:

– Родом я с Харьковщины, работал в Краматорске. Когда разразилась война, завод эвакуировали в Иркутск. После предельно вытоптанного Донбасса природу здесь встретил почти девственную. В Донбассе, как известно, воды мало, да и та, что есть, плохая: высокоминерализированная, жёсткая... А здесь, в Байкале, в Ангаре – нектар! Но тогда, в войну, восторгаться природными красотами было нам в общем-то некогда: как и все, напряженно трудились на Победу...

В начале пятидесятых, завершив аспирантуру в Ленинградском ботаническом институте имени Комарова, он поспешил сюда, на Байкал, и скоро возглавил Лимнологическую станцию. Всё их имущество помещалось в куцем деревянном домишке – это потом под его началом вырастет институтская махина с обширным хозяйством, включая уникальный музей. С чего же он здесь начинал?

– В то время проектировалась плотина будущей Иркутской ГЭС. Чтобы определить ее оптимальную высоту, передо мной поставили задачу – рассчитать «поведение» Байкала минимум за последние сто лет: как менялся его уровень? Ключ к решению был найден, причем удалось выяснить «поведение» озера не за сто лет, а за... десять тысяч! Таким образом, и необходимую высоту плотины определили, и берегоукрепительные сооружения рассчитали, удешевив работу проектировщиков на сто миллионов рублей. В общем, сразу оказался в самом горячем месте...

Да, в самом «горячем» и, по его убеждению, еще и в самом красивом... Впрочем, разве кто-то может придерживаться иного мнения? Вот и Чехов в 1890-м писал: «Байкал – это одно из живописнейших мест, какие я когда-либо видел». Интересная подробность. Известное стихотворение Давыдова начиналось так: «Славное море – привольный Байкал...». Слово «священный» появилось позднее, когда стихи стали песней, и это слово в песню вложил народ. «Священный Байкал» – тут и любовь, и почитание, и поклонение могучей природной силе... В народном сознании Байкал стал символом кристальной нравственной чистоты, правды, справедливости, свободной доли, высоких стремлений...

Об этом говорил мне Григорий Иванович. А еще – об уникальных качествах озера. Например, весной, после освобождения ото льда, монетку на дне видать сквозь сорокаметровую толщу! Что ж, тогда, в мае, я и сам мог любоваться этой особенной, звонкой синью байкальской воды... Рассказывал Григорий Иванович о бухте Песчаной с ее грандиозным «архитектурным» ансамблем (мысы Большой и Малый Колокольные, гора Зубчатая, зубец Будда, «ходульные» деревья, пещера-грот). О ветре по имени «сарма», который, срывая гребни волн, поднимая в воздух и закручивая в «смерчи» столбы водяных брызг и пыли, дует поперек озера, от западного берега к восточному. (А еще есть «верховик», «култук», «баргузин» и другие, всего около тридцати названий, ведь Байкал – одно из самых бурных озер на земном шаре). О жаркАх, дивных оранжевых, ароматнейших цветах (я сам их в детстве обожал!), которые нужно было бы изобразить на гербе Байкала, если бы таковой потребовалось создать. О знаменитом омуле... Кстати, а что приключилось с омулем? Мой собеседник нахмурился:

– Всё началось с азовских рыбаков. В свое время в Азове так активно увеличивали планы промысла, что в результате осталась одна килька, которую народ метко окрестил «ишковкой» – в честь тогдашнего министра рыбного хозяйства Ишкова. Оказавшихся без работы рыбаков решили переселить на Байкал. Естественно, привезли они с собой и орудия лова. Но Азовское море, известно, мелкое: кидай невода, где только пожелаешь! Байкал же глубок, и для неводов годится только прибрежная полоса. Вот и поставили вокруг озера больше ста сетей, фактически перекрыв омулю все миграционные пути... Если раньше здесь ловили по 80-100 тысяч центнеров, то после усиленных промыслов гостей добыча сократилась аж в пятнадцать раз! Пришлось в 1969-м срочно наложить на это запрет. Спустя десятилетие промыслово-экспериментальный лов под строгим контролем науки возобновили. Результаты обнадёживали, рыбы стало больше. Однако именно в то время на Байкале и Селенге вступили в строй комбинаты... К тому же некоторые новые предприятия Улан-Удэ тоже стали сбрасывать промышленные стоки в Селенгу, а там как раз основные нерестилища. В результате, хотя численность омуля относительно и возросла, зато резко ухудшились его биологические качества: вес снизился в два раза, плодовитость – в полтора...

Когда начали создавать БЦБК, их мнения никто не спрашивал. Галазий и его сподвижники настояли на экспертной оценке проекта. Заключение межведомственной комиссии не оставляло сомнений: очистные сооружения безвредность стоков не обеспечат. Было предложено либо серьёзно их усовершенствовать, либо отвести промстоки за пределы Байкала. Решили: уж лучше пожертвовать рекой Иркутом, чем загубить озеро. Однако в министерстве лесной, целлюлозно-бумажной и деревообрабатывающей промышленности против второго варианта восстали, начали трубопроводу набивать цену. Правительство соглашалось на любые затраты. И тут случилось самое непонятное: при Госплане образовалась комиссия под председательством академика Жаворонкова, которая заключение межведомственной комиссии перечеркнула начисто – мол, хватит паниковать, природа от комбината не пострадает. Комбинат пустили – и началось непрерывное загрязнение Байкала.

Вспоминая все перипетии этой возмутительной истории, Григорий Иванович не мог укротить свои чувства:

– Признаки беды мы заметили сразу: начал изменяться видовой состав организмов, погибала эпишура – основной фильтратор байкальской воды, появился сероводород. Пришлось забить тревогу. Что же мы имеем сегодня? С полной ответственностью утверждаю: к сегодняшнему дню более половины объёма байкальской воды для нормальной жизнедеятельности организмов непригодно... Даже если загрязнение озера прекратится, уверенности, что Байкал сможет восстановиться полностью, нет. Ведь водообмен в Байкале идет очень медленно: раз в триста восемьдесят восемь лет. Значит, всё, что сюда попало, будет существовать почти четыре столетия! К тому же водообмен происходит отнюдь не равномерно – это не то, что в ванне: всю грязную воду вылил, чистую налил. Нет, данный процесс будет влиять на жизнедеятельность организмов и наверняка плохо отразится на их наследственной основе... Так что только мой природный оптимизм помогает надеяться, что обойдётся.

В общем, думы Григория Ивановича были тяжелы. Хотя тогда дело с мертвой точки чуть сдвинулось – и в производственном, и, так сказать, в моральном плане. Например, стало известно, что после опубликования дающего надежду партийно-правительственного постановления по Байкалу группа академиков обратилась к президенту АН СССР Марчуку с предложением рассмотреть вопрос о личной ответственности академика Жаворонкова. Но всё равно в «священное море» ежегодно попадало семьсот миллионов кубометров сточных вод. А суммарный выброс в атмосферу вредных веществ от предприятий Ангарско-Иркутского промышленного района за год превышал семьсот семьдесят тысяч тонн. И гибла из-за плохого ухода, да и вырубки прибайкальская тайга, где почти полностью исчезли соболи, лоси, маралы, и лишь несколько гнёзд красной утки можно было обнаружить у берегов и островов Малого Моря… И разговоры о воздушной трелёвке древесины, о перевозке ее по озеру в баржах оставались только разговорами... И всё это не позволяло директору Лимнологического института, как и его надёжному помощнику Валентину Распутину, считать, что сражение за Байкал выиграно.

Кстати, «лимнология» – это по-гречески «озероведение». На невском берегу есть Институт озероведения, изучающий Ладогу и озера всего Северо-Запада, но комплексные исследования в Лимнологическом внушительнее. Приехав в таежный край, люди душой к Байкалу прикипают быстро и покидают эту жемчужину Сибири, за редким исключением, только по чрезвычайным обстоятельствам. Один из таких местных «новичков» мне там признался: «Да разве уедешь от байкальских закатов!..»

Конечно, очень красивы на Байкале и закаты, и восходы – туристы давно это оценили. Однако с туристским сервисом – беда. Галазий сокрушался:

– Сколько миллионов долларов здесь, на Байкале, могли бы мы черпать от зарубежных гостей! Ну, например, уже четверть века ржавеют рельсы на бывшей кругобайкальской железной дороге – уникальнейшем собрании путевых инженерных сооружений, настоящем музее строительного искусства. Представьте себе: на протяжении восьмидесяти четырех километров, от порта Байкал до станции Култук, – пятьдесят пять тоннелей! Самый длинный (восемьсот метров!) пронзил мыс Половинный. И всё это – у самой байкальской волны! Красоты из вагонного окна открывались удивительные... Разве сейчас нельзя пустить здесь паровозик со специально оборудованными для туристов старенькими вагончиками – какой популярностью бы пользовался этот маршрут!.. В нашем институте ежегодно сто пятьдесят тысяч посетителей, среди которых очень много иностранцев. Японцы предложили по нашим исходным данным построить корпус-аквариум, где будут созданы условия для изучения глубоководных организмов. Нетрудно рядом – специально для туристов – возвести и океанарий, причем валюты он даст гораздо больше, чем все здешние предприятия, столь активно губящие окружающую природу...

И вот с той нашей встречи минули годы… В начале 90-х наступили новые времена. Владельцем основного загрязнителя байкальской воды стал миллиардер Дерипаска, а Комитет всемирного наследия ЮНЕСКО в 1996-м признал Байкал «объектом всемирного природного наследия». В 2008-м БЦБК по требованию «Росприроднадзора» приостановил выпуск беленой целлюлозы и начал производить менее рентабельную небеленую с использованием технологии замкнутого водооборота, которая полностью исключает выброс даже очищенных стоков в озеро. Однако поначалу получалось это плохо, потому что очистные сооружения городка Байкальска, где расположен комбинат, к подобной «переориентации» оказались не готовы: там все хозяйственно-бытовые стоки проходили через очистные сооружения предприятия. Вскоре из-за кризиса комбинат остановился... К августу 2009-го численность рабочих здесь сократилась почти наполовину, а долги предприятия составили 1,2 млрд рублей. Затем сменился собственник, и разразилась борьба за возрождение производства (ведь БЦБК в Байкальске – градообразующее предприятие). А защитники природы – вопреки постановлению правительства России – наоборот, сражались за сохранение уникальных байкальских вод. Наконец в 2013-м, 25 декабря, комбинат закрыли.
Но теперь там другая страшная проблема – его отходы. Да, четырнадцать гигантских бетонных бассейнов-накопителей, заполненных до краёв чёрной жидкостью (шлам-лигнин) общей массой 6,5 миллиона тонн, да ещё огромный резервуар с чёрным щёлоком – 160 000 кубометров – лежат себе спокойно на самом берегу, в нескольких метрах от воды. Металл проржавел, и вся эта отрава медленно проникает в Байкал.

Впрочем, главная опасность сейчас даже не в этом. Примерно раз в пятьдесят лет, по наблюдениям метеорологов, именно в этом месте сходит большой сель. Последний был в 1971-м: тогда грязевыми потоками в озеро смыло железную дорогу, мосты и всё, что было на берегу. И ныне, спустя сорок девять лет, на пути у стихии – эти самые миллионы тонн отходов… Ужас!

Академик Галазий скончался в 2000-м. Из всех мечтаний Григория Ивановича пока что осуществилось лишь одно: по старой кругобайкальской железной дороге наконец-то пошел туристский ретро-поезд. Ныне Лимнологический институт возглавляет академик Андрей Петрович Федотов, среди сподвижников которого битву за Байкал, вероятно, несмотря на возраст, ведет и мой одноклассник – доктор географических наук Игорь Борисович Мизандронцев...

Ну а мне уж, видно, никогда не забыть тот немыслимо синий простор, о котором его певец и защитник, хороший писатель Валентин Распутин сказал взволнованно и точно: «Байкал славен и свят своей чудесной животворной силой, духом не былого, не прошедшего, как многое ныне, а настоящего, не подвластного времени и преобразованиям, исконного величия и заповедного могущества, духом самородной воли и притягательных испытаний...». Спасибо, Байкал! Прости, Байкал...

Автор: Лев Сидоровский. Фото автора

Возрастное ограничение: 16+