Лев Сидоровский: «Иди по терниям колючим...», или к 200-летию Алексеева Плещеева
13 декабря 2025
4 декабря 1825 года родился Алексей Николаевич Плещеев. О нем журналист, уроженец Иркутска Лев Сидоровский.
В далеком, ещё довоенном, детстве, никакого телевизора у меня, как и у всех сверстников, конечно, не было, зато хороших книжек хватало. Особенно вспоминаю сейчас одну – с яркими картинками и стихами:
«Осень наступила,
Высохли цветы,
И глядят уныло
Голые кусты...»
И ещё про эту же пору года:
«Листик, листик вырезной,
Золотом украшенный,
Был зелёным ты весной,
А теперь – оранжевый...»
Строчки про «листик вырезной, который «теперь вдруг полетел с ветерком попутным», запомнились сразу.
А последнее четверостишие вообще вызывало щемящую грусть:
«Над поляною кружил
В предвечерней просини
И тихонько объявил
О приходе осени».
Такие стихи нравились мне никак не меньше пушкинских сказок – и о царе Салтане, и о Золотом петушке. И песни по радио – про «моего Лизочка» или про садик, который «свеж и зелен», где «от черёмухи душистой и от лип кудрявых тень», детскую душу почему-то волновали тоже. В общем, совсем не случайно с той поры вошло в мою жизнь имя человека, который всё это сочинил, – Алексей Николаевич Плещеев.
***
А вообще-то этого нежного поэта друзья называли «автором русской "Марсельезы"». Позднее он скажет о своём поколении:
«Мы были юны, мы любили,
И с верой вдаль смотрели мы;
В нас грёзы радужные жили,
И нам не страшны вьюги были
Седой зимы».
Юный современник Пушкина, Лермонтова, Гоголя. Почти ровесник Тургенева, Островского, Некрасова, Достоевского, он прожил трудную жизнь, полную надежд и катастроф.
Его первые стихи появились в ту пору, когда русская литература потеряла Рылеева, Веневитинова, Грибоедова, Дельвига, Одоевского, Полежаева. Потом прозвучали роковые выстрелы: первый – на Чёрной речке, второй – у подножия горы Машук.
***
Год рождения Алексея Плещеева - 1825-й, место - Кострома. А детство прошло в Нижнем Новгороде, где отец служил губернским лесничим. Увы, в 1832-м отца не стало, и воспитанием сына занялась мама. Учась дома, овладел тремя языками. Затем по желанию Елены Александровны поступил в Петербургскую школу гвардейских подпрапорщиков, где, как позже признавался, «отупляющая и развращающая атмосфера николаевской военщины» навсегда поселила в его душе «самую искреннюю антипатию». Наконец опостылевшую службу оставил, чтобы продолжить учение в Петербургском университете «по разряду восточных языков».
Свою самую первую подборку стихотворений Плещеев направил ректору Университета Петру Плетнёву, издававшему журнал «Современник». И тот вскоре написал академику Якову Гроту: «Видел ли ты в "Современнике" стихи с подписью А.П-въ? Я узнал, что это наш студент ещё 1-го курса, Плещеев. У него виден талант. Я его призвал к себе и обласкал его. Он идёт по восточному отделению, живёт с матерью, у которой он единственный сын."
Постепенно у молодого поэта появились знакомства в литературных кругах, сложившиеся в основном на званых вечерах в доме издателя «Отечественных записок» Андрея Краевского: Иван Гончаров, Дмитрий Григорович, Михаил Салтыков-Щедрин. К тому же в доме Валериана и Аполлона Майковых, где царили искусство и литература, в его судьбе приняли горячее участие братья Бекетовы, особенно Андрей Николаевич, будущий дед Александра Блока, крупный учёный («отец русской ботаники»!), а также автор рассказов и стихов. На собраниях у Бекетовых неизменно раздавался «негодующий, благородный порыв против угнетения и несправедливости».
Вдобавок формированию социалистических идеалов Плещеева содействовали, конечно, знаменитые «пятницы» у Михаила Буташевича-Петрашевского, где встречались и литераторы: Фёдор Достоевский, Николай Спешнев, Сергей Дуров, Александр Ханыков. Особенно по сердцу новичку оказался Спешнев – как человек «сильной воли и в высшей степени честного характера».
Петрашевцы объединились «под знаменем науки», то есть идей утопического социализма, что Плещеев выразил в поэтических строках:
«Вперёд! Без страха и сомненья
На подвиг доблестный, друзья!
Зарю святого искупленья
Уж в небесах завидел я!
Смелей! Дадим друг другу руки
И вместе двинемся вперёд,
И пусть под знаменем науки
Союз наш крепнет и растёт…»
Это стихотворение петрашевцы назвали «русской "Марсельезой"». Заканчивалось оно так:
«Внемлите ж, братья, слову брата,
Пока мы полны юных сил:
Вперёд, вперёд, и без возврата,
Что б рок вдали нам ни сулил!»
В другой раз он тоже обратился к единомышленнику:
«По чувствам братья мы с тобой,
Мы в искупленье верим оба,
И будем мы питать до гроба
Вражду к бичам страны родной.
Когда ж пробьёт желанный час
И встанут спящие народы –
Святое воинство свободы
В своих рядах увидит нас.
Любовью к истине святой
В тебе, я знаю, сердце бьётся,
И, верно, отзыв в нём найдётся
На неподкупный голос мой».
Для петрашевцев Плещеев был «свой Андре Шенье» (так звали знаменитого поэта и публициста французской революции). Оба стихотворения, вошедшие в его первый поэтический сборник, стали гимнами революционной молодёжи. В рецензии на эту книжку Валериан Майков писал: «В том жалком положении, в котором находится наша поэзия со смерти Лермонтова, г. Плещеев бесспорно первый наш поэт в настоящее время. Он, как видно из его стихотворений, взялся за дело поэта по призванию, он сильно сочувствует вопросам своего времени, страдает всеми недугами века, болезненно мучится несовершенствами общества».
В общем, Плещеев фактически первым из российских литераторов откликнулся на совсем недавние революционные события во Франции. Спустя сорок лет Алексей Николаевич вспомнит об этом в письме к Чехову: «Для нашего брата – человека второй половины 40-х годов – Франция очень близка сердцу. Тогда во внутреннюю политику не дозволялось носа совать – и мы воспитывались и развивались на французской культуре, на идеях 48 года. Нас не истребишь. Во многом, конечно, пришлось разочароваться потом, но многому мы остались верны».
И как прозаик он уже тоже выступал, причём в рассказах «Енотовая шуба», «Папироска», «Протекция» чувствовалось явное влияние Гоголя, а в повести «Дружеские советы» развил некоторые мотивы другой замечательной повести, «Белые ночи», которую Достоевский посвятил именно герою моего повествования.
***
Весной 1849-го, находясь в Москве, отправил Фёдору Михайловичу копию «вредного» письма Белинского к Гоголю. Полиция послание перехватила, и по доносу провокатора Плещеев был арестован. Далее – восемь месяцев в Петропавловской крепости. Приговор, как и другим петрашевцам, к расстрелу.
Вместе с сотоварищами ждал казни на Семёновском плацу, однако в последний момент Николай I своё решение изменил. Плещееву определили четыре года каторги, но потом направили рядовым солдатом в Оренбург, где он и провёл восемь лет. Позже вспоминал: «Эта безбрежная степная даль, ширь, чёрствая растительность, мёртвая тишина и одиночество – ужасны».
Но, заброшенный в солдатскую казарму, ссыльный, оторванный от товарищей и единомышленников, Плещеев, по его же выражению, остался «верен тем идеям, в которые уверовал однажды». Слава Богу, ближе к концу срока сдружился с интеллигентной семьёй подполковника Дандевиля. Также его общество составили польские ссыльные и томящийся по соседству Тарас Шевченко.
Затем, участвуя в осаде и штурме кокандской крепорти Ак-Мечеть, за храбрость был произведён в унтер-офицеры. После получил чин прапорщика, значит возможность перейти на гражданскую службу, в канцелярию оренбургского губернатора. Отсюда стал отправлять в «Русский вестник» и другие журналы стихи, родившиеся в «краю печального изгнания». Они составили первый после ссылки сборник, эпиграф к которому автор позаимствовал у любимого Гейне: «Я долго был в тисках и не в силах был петь».
***
Наконец поселился в Москве, стал активным сотрудником прежде всего «Современника», где ему благоволили Некрасов, Чернышевский, Добролюбов. Кроме поэтических строк, опубликовал во многом автобиографические повести – «Буднев» и «Две карьеры» (герой в них – «мечтатель по природе», восторженный и благородный, но пасующий перед жестокой реальностью). Одновременно возглавил «Московский вестник», в котором переводил стихи Шевченко. В свой дом на литературные вечера постоянно приглашал Толстого, Тургенева, Писемского, Чайковского, актёров Малого театра. Создал журнал «Иностранное обозрение». С болью откликнулся на кончину Аксакова:
«Он был из тех, кто твёрдою стопой
Привык идти во имя убежденья;
И сердца жар, и чистые стремленья
Он уберёг средь пошлости людской.
Он не склонял пред силою чела
И правде лишь служил неколебимо...
И верил он, что скоро край родимый
С себя стряхнет оковы лжи и зла...»
Ратовал за гражданина-бойца, и поэт в его понимании был «воином революции»:
«Иди, послушный до конца
Призывам истины могучим;
Иди по терниям колючим,
Без ободренья и венца.
И будь бестрепетным бойцом,
Бойцом за право человека;
Не дай заснуть в пороках века
Твоей душе постыдным сном».
Неудивительно, что в отчётах тайной полиции он по-прежнему фигурировал как «заговорщик», который вот так обращался к «честным людям», которые «дорогой тернистою» к свету идут «твёрдой стопой»:
«Пусть не сплетает венки вам победные
Горем задавленный, спящий народ, –
Ваши труды не погибнут бесследные;
Доброе семя даст плод».
***
Потом, с 1868-го, он снова в Петербурге: вместе с Некрасовым выпускал «Отечественные записки», а после кончины друга стал заведовать стихотворным отделом. Когда журнал закрыли, создал «Северный вестник». Помогал утвердиться в литературе Гаршину, Серафимовичу, Надсону, Апухтину. Много значил в судьбе Мережковского. Сердечно дружил с начинающим Чеховым. До конца дней хранил любовь к Пушкину:
«Мы чтить тебя привыкли с детских лет,
И дорог нам твой образ благородный;
Ты рано смолк, но в памяти народной
Ты не умрёшь, возлюбленный поэт!»
Много переводил с немецкого, французского, английского и славянских языков (например, «Чрево Парижа» Золя и «Красное и чёрное» Стендаля были изданы именно в его варианте). Переработал для русской сцены около тридцати комедий зарубежных драматургов и сам написал тринадцать пьес...
А для детей, с чего я начал свой рассказ, творил трепетно. Особый успех имели сборники «Подснежник» и «Дедушкины песни». И, например, хрестоматийное: «Дедушка, голубчик, сделай мне свисток» или вот это стихотворение, про весну, которое, наверное, все мы давным-давно знаем, сочинил тоже он:
«Уж тает снег, бегут ручьи,
В окно повеяло весною...
Засвищут скоро соловьи,
И лес оденется листвою».
Его стихи так напевны, столь лиричны, что на них написано больше ста романсов и песен Римским-Корсаковым, Мусоргским, Кюи, Гречаниновым, Варламовым, Аренским, Рахманиновым. Особенно поэзия Плещеева пришлась по душе Чайковскому – вспомните хотя бы такие романсы: «Ни слова, о друг мой», «Лишь ты один...», «Нам звёзды кроткие сияли...» Ну и четырнадцать из «Шестнадцати песен для детей» Пётр Ильич создал на стихи, которые прочёл в его «Подснежнике».
***
Осенью 1893-го Алексей Николаевич отправился на лечение в Ниццу, но 8 октября по дороге скончался. Когда с ним прощались на Новодевичьем, Бальмонт сквозь слёзы произнёс:
«Его душа была чиста, как снег;
Был для него святыней человек;
Он был всегда певцом добра и света;
К униженным он полон был любви.
О, молодость! Склонись, благослови
Остывший прах умолкшего поэта».
А мы, дорогой читатель, к нашему стыду, этого замечательного поэта и вообще благороднейшего Человека знаем очень плохо.
Автор: Лев Сидоровский, Иркутск - Петербург
Возрастное ограничение: 16+
Все статьи автора
В наших соцсетях всё самое интересное!
