Роман Ищенко о том, что пора заняться стратегией будущего региона

23 июля 2018

Как будет жить регион ближайшие 50 лет? Кто должен участвовать в разработке стратегии развития территории? Какие риски стоит учесть? Об этом журналист Анна Важенина поговорила с лидером иркутского отделения «Деловой России», одним из основателей регионального интеллектуально-делового клуба «Байкальские стратегии», предпринимателем Романом Ищенко.

– Если ты не определяешь свою жизнь, это сделает кто-то другой или случай. Это касается и людей, и государств, и регионов. Для российской истории и российских регионов определение своего будущего – это один из сложнейших вопросов: или у них своя воля, или они субъекты приложения воли федерального центра. На местах сейчас не хватает субъектности, и это большой минус в отличие от сильных и успешных стран, где региональные и муниципальные субъекты являются качественными самостоятельными центрами силы, действия, движения в будущее.

Куда наша история повернет, сложно сказать. Несмотря на всю декларативность федерализации, мы являемся унитарным государством. И будет ли дальше децентрализация или нет, вопрос нерешенный. Но это не значит, что мы на местах не должны думать о своем будущем и прилагать усилия к этому. Это наше человеческое право – строить свое будущее, вопрос только в том, что надо понимать: когда проектируешь длинное действие, его необходимо соотносить с длинными действиями вышестоящих систем.

Когда мы говорим о региональной стратегии, надо четко понимать, как она вписывается в общую структуру будущего страны, и пытаться нащупать свое место в большой стратегии. Другое дело, что страна еще недоопределилась, куда она двигается, и это создает сложности.

Если говорить о будущем для нашего региона, здесь есть принципиальная развилка, которую надо осознать и принять решение, по какой линии движемся дальше. Естественная логика событий последних 20–30 лет сносит нас в сырьевой сценарий, который чреват потерей населения. Сибирь исторически считают «кладовой» для страны, особенно в советский период это было: когда государство осваивало Сибирь, то она осваивалась в логике «кладовой», то есть места, где есть некоторые богатства, которые необходимо взять. Если продолжать метафору крестьянского дома, то в кладовую ходят что-то брать, там не живут, а живут в светлице.

При освоении Сибири всегда не хватало ресурсов на социальную сферу: был пятилетний план строительства, запуска объектов, а вопросы соцкультбыта были на периферии, финансировались по остаточному принципу. Поэтому мы получили здесь новые города, среду, но по гамбургскому счету это место в «светлицу» не превратили.

И теперь это исторический вызов для страны – превратить восточную территорию в «светлицу». Недавно на Столыпинском форуме я был на секции про освоение Сибири, и там риторика всех докладов строилась вокруг освоения сырьевых месторождений. Но ни одного тезиса не было про то, чтобы создать условия для жизни, при которых люди начнут на этих территориях «якориться» стратегически.

Сейчас мы в Иркутской области стоим перед развилкой: если оставим всё, как есть, будет падать численность населения и его качество, потому что умные отсюда бегут. И в какой-то момент мы получим малонаселенную депрессивную территорию с большими элементами вахтовизации, освоением месторождений, но не место для жизни со всеми геополитическими рисками: если территория не заполнена своим населением, начнет наполняться чужим. Политически она не станет чужой, но сценарии могут быть разными: мягкий вариант – ползучая экспансия. Это одна сценарная линия, и естественные процессы нас туда сносят пока.

 – Даже несмотря на то, что у нас есть Байкал?

– Мы еще не научились Байкал нормально использовать, грамотно сохраняя его и получая прибыль. Мы как ребенок, которому дали в руки уникальную драгоценность, а он ее ломает, гвозди ею забивает. Нам еще учиться и учиться его использовать. Пока в той логике, в которой происходит его освоение, это точно не помогает вырваться из существующего сценария.

– Второй сценарий в этой развилке – это суметь, как в рассказе про барона Мюнхаузена, «вытащить себя за волосы из болота»: найти квалификацию, волю, намерение, чтобы на этой территории начать строить жизнь «с большой буквы», превращая ее, эту территорию, в «светлицу». И вот здесь, конечно, вызов крайне серьезный: советская власть с ним не справилась, царская Россия тоже, хотя исторически действовала более последовательно, но много веков просто вывозила ресурсы.

Но сам Иркутск как исторический феномен показывал, что такие вызовы решались. Ведь что, по сути, сделало купечество пару веков назад? В глухой тайге построило европейский город высочайшего класса. Для европейца, который попадал в Иркутск, это было просто невообразимо: в дали мировой, на границе с Азией – красивый цивилизованный европейский город. Иркутск того времени – это прецедент того, как местное сообщество выстраивает феномены мирового масштаба, это был третий по бюджету город Российской империи, Москва не понимала, как это произошло.

– За счет чего это было сделано?

– За счет экономических дисбалансов. Ведь по сути сухопутная торговля иркутских купцов с Китаем – это то же самое, на чем Ост-Индийская компания делала деньги, завозя по морю товары в Новый и Старый Свет, достигая рентабельности в тысячу процентов. И в Сибири рентабельность торговых и производственных процессов зашкаливала. Что примечательно: как свидетельствуют исторические данные, купцы Демидовы, в свое время организовав на Урале сталелитейный кластер, жизнь свою вынесли в Турин – он был просто куплен ими. Наши иркутские купцы вкладывали деньги здесь и обустраивали красивую жизнь вокруг себя и в итоге сформировали удивительный город, который до сих пор демонстрирует региональную субъектность и волю: вот решили люди – и сделали это здесь. Конечно, это было следствие и интеллектуальной прививки, сделанной декабристами.

Мы, к сожалению, сейчас всё растеряли, советская власть всё снесла, уничтожив задел, положенный теми людьми с высоким интеллектом, силой воли и внутренней ответственностью. Да, была масштабная история с комсомольскими стройками, но потом кто-то остался, кто-то уехал, просто заработав денег. И сказать, что возникло плотное сообщество, которое бы относилось к территории как к Дому с большой буквы, я бы, наверное, не решился сегодня. Если бы оно возникло, территория бы иначе развивалась.

И это понятно, ведь даже пертурбации 1990-х годов точно так же всё разломали, разнесли, люди выживали и воспитывались в концепции «одного шага»: что делать завтра, что – в течение недели. Не до концепций было, не до «светлиц» с «кладовками». И это не плохо и не хорошо, просто такой был тогда экономический период, который каждый преодолевал, как мог, – и человек, и регион.

Сейчас же, на мой взгляд, сложилась ситуация, время подошло, когда мы можем концептуально работать с вопросами будущего.

– Какие предпосылки для этого вы видите?

– Немного. С одной стороны, более сытая жизнь стала. В отличие от 1993 года мы чувствуем себя лучше, можно думать не только о куске хлеба, но и о системных стратегических вещах. С другой стороны, подходит новое поколение. Если наше поколение было воспитано в хаосе 1990-х годов, когда идеология Дома с большой буквы на повестке просто не стояла, то и сегодняшние состоявшиеся люди из того времени даже об этом не задумываются.

А вот новое поколение разное, мне сложно сказать, что оно всё живет в едином порыве, но у меня ощущение, что большая часть этих людей космополитична, им все равно, как и где жить. Они могут работать из любой точки земного шара. Но в то же время я знаю много людей, кто говорит, что нам тут нравится, хотим тут что-то делать. Так новая энергия начинает пробиваться. Это одна предпосылка. 

Вторая предпосылка – это смена глобальных технологических платформ, промышленная революция, которая разваливает старые схемы, бизнесы, производственные и рыночные конструкции. И является угрозой, вызовом, вынуждающим людей начинать делать ставку на новое. Например, я общаюсь с предпринимателями, которые, всю жизнь занимаясь традиционными сферами (кто-то – небольшим производством, кто-то – торговлей), упершись в границы рынка, сильно озабочены тем, что делать, куда двигаться в новой экономической реальности. И когда они видят мир новых технологий, венчурных стартапов, рискованных или нет, но таких, которые открывают новое окно возможностей, многие начинают в эту сторону понемногу разворачиваться. Этот тренд сейчас касается всей нашей страны, которая начинает догонять мир, живущий в таком ритме давным-давно.

И такого рода предприниматель, который решил на новых технологиях строить свой бизнес, должен задуматься о том, а как ему на этой территории всё это делать. У нас есть IT-компания, которая работает по всему миру, а центральный офис находится в Иркутске. Или компании, у которых фронт-офис – в Калифорнии, а бэк-офис – в Иркутске. Находясь в Иркутске, они вынуждены задавать себе вопрос: мы – мировая компания, а в какой среде мы работаем? С какими специалистами? И они озабочены тем, как организовать процессы, чтобы поднимать территорию.

Третья важная предпосылка – наша история. Сам факт, что наши купцы из Иркутска управляли Аляской, Калифорнией и Гавайями, говорит о том, что в этом месте, где мы живем, заложена колоссальная энергия. Дух великих свершений, витающий в этом месте, играет свою роль. Да, пока мало, но главное, что он не угас. Алексей Петров рассказывает об этом в «Прогулках по Иркутску», Анатолий Казакевич показывает в историко-географической экспедиции «Байкал – Аляска», повторяющей путь купцов 150-летней давности. Какие гигантские свершения в сложных условиях делали те люди, настоящие титаны.

Или, например, еще исторический факт – советские стройки, показавшие гигантские успехи. Каскад ГЭС с точки зрения инженерно-технологических решений – это был хай-тек своего времени. Братско-Усть-Илимский комплекс выиграл мировой конкурс самых крутых проектов мира. Его проводила Саудовская Аравия, в финале конкурировали наш и комплекс дельты реки Теннесси. Братск выиграл с серьезным отрывом, потому что он был на порядок выше американского. Когда мы видим сегодня эти сооружения, можем представить, какого уровня люди это делали. Нам есть, на кого равняться.

– Итак, развилка в том, что можно уйти в сырьевую схему, опустынивание, потерю присутствия на территории, и второе – найти стратегию и ходы, чтобы превратить область в цветущий оазис посреди тайги. Для первого пути ничего не надо, второй требует огромных ресурсов. Где их взять?

– Делая ставку на любую сферу экономической активности, надо четко понимать: за счет каких ресурсов мы будем строить комфортную конкурентоспособную среду? Какова база процессов, которая обеспечит финансирование и окупаемость высококачественной среды, чтобы людям захотелось здесь жить?

Представим себе такую картину через 50 лет: весь мир знает, что Байкал – это крутое место, что там вокруг чистые комфортные города, что там работают крутые специалисты, которые занимаются наукой, инженерией высокого класса, при этом они это всё еще и экспортируют по всему миру. И все будут завидовать, говоря, что с удовольствием бы там пожили. Если получим такую ситуацию, это будет достойный результат большой долгой работы.

Шансы получить его есть. Байкал благодаря развитию, пусть пока и недостаточному, туристической сферы встроен в мировую экономику: к нам едут со всего света. По научной линии к нам стремятся люди с мировыми именами, потому что Байкал – это не только рекреационный подарок Иркутской области, но и в научном смысле он уникален своей эндемичностью, это кладовая для исследований.

Возвращаясь к среде: нам надо поставить в центр человека и посмотреть, что мы можем для него сделать, чтобы он очень сильно захотел здесь жить. И тогда мы упираемся в ряд направлений, очевидных, но которые мы для себя должны четко понять и на них сделать ставку и упор. Если не сделаем, все разбегутся.

– Какие это направления?

– Первое направление – это урбанистика: городская среда должна быть высочайшего класса во всех смыслах – архитектурном, инновационном, цифровом, транспортно-логистическом. Второе направление – медицина: если продвинутый человек посмотрит на статистику и увидит, что здесь люди живут по 60–70 лет в среднем, а в Сочи 75, он сделает выводы об уровне жизни и тоже захочет жить там, кому лишние 10 лет? Поэтому медицина играет крайне важную роль в этом смысле, потому что, например, Москва не самый экологичный город, но из-за высокого уровня развития медицины он выигрывает, так как находится в лидерах по продолжительности жизни.

Следующее системообразующее направление – это образование. Вообще говоря, «вытащить себя за волосы из болота» – это породить такой класс специалистов, живущих на территории, которые смогут задачу такого уровня решить: сделать так, чтобы регион вошел в сотню мирового «табеля о рангах» по качеству жизни. Чтобы таких людей породить, их надо воспитать и образовать. Можно, конечно, и заимствовать в других регионах (как поступала, например, советская власть, привезя сюда профессоров, создав отделение Российской академии наук), но сложно рассчитывать только на такой вот импорт мозгов на территорию.

Поэтому, если сумеем сделать образование мирового уровня, автоматически породим специалистов мирового уровня. Да, потом часть разъедется, но это не страшно, главное не терять с ними связи. А кто останется на территории – сможет решить задачу. Например, появление высокотехнологичных клиник на берегах Байкала с точки зрения мировой конкуренции – это неплохое ассортиментное предложение. Если мы смотрим на ситуацию глазами крупной корейской компании, то понимаем: у них есть клиника в Израиле, Китае, и когда они думают о России, то понимают, что им интересно на российском рынке тоже сделать свою собственную корпоративную инфраструктуру. А байкальская рекреация может иметь преимущества, например для восстановления после операций. Появление таких клиник даст сервис и местным жителям.

Сумеем в этих секторах выстроить высококлассные бизнесы и экономические инициативы – у нас есть шанс.

– Кто это должен делать?

– У кого больше энергии и кто готов потратить ее на длинные стратегические вещи. Мне было бы интересно понять, что мотивировало Григория Шелихова, как он выстраивал свои жизненные стратегии, что смог реализовать гигантские исторические проекты и добиваться результатов. Надеюсь, Байкальский регион способен порождать людей с таким уровнем пассионарности. Если бы у нас появились сто таких человек, мы бы справились со всеми задачами.

– Вы таких людей хотите собрать в клубе «Байкальские стратегии»?

– Я был одним из идеологов заложенной в этом проекте идеи собрать и вырастить пассионарную прослойку людей. Организационно-практически это наисложнейшая задача. С точки зрения социальной инженерии это невероятно непросто разобраться, как выстроить процесс и довести до результата, всё необходимо продумывать. Пока идем опытно-экспериментальным путем. Иркутск же порождает звезд: Вампилов, Мацуев, наши космонавты, все герои вертолетной промышленности. Соответственно, и сейчас появляются такие люди, как Шелихов, надо их найти и удержать.

– Это одна из первых попыток создать такой проект?

– Были похожие по форме и содержанию. Например, Геннадий Фильшин создал похожий деловой клуб в начале 90-х годов, но это было на переломе социальных эпох, крушения Советского Союза. Тогда многие тоже задумывались, как жить дальше. И в какой-то мере переход страны из социализма в капитализм они обеспечили своими мозгами. Та задача была более жесткая и краткосрочная, операционно-тактическая, сейчас же она стратегическая. Для нас вопрос не в том, чтобы что-то удержать, а как нам в течение ближайших 35–50 лет не оказаться на задворках цивилизации.  И он сложнее гораздо.

– Вы говорили, что регион должен сверяться с тенденциями в стране, насколько Иркутская область делает это? 

– Межрегиональной аналитикой я не занимаюсь, но, участвуя в различных форумах, понял, что регионов со сложным общественным субъектом в стране нет. Есть такие, где стержень этнический есть, где много лет один губернатор и может что-то делать. А регионов, где бы субъект был распределенным, как купечество XIX века, таких нет. Ведь чем было характерно купечество в Иркутске: это было крупное сообщество одинаково мыслящих людей и смотрящих в одном направлении, и эта синергия и кумулятивность давали невообразимые эффекты. Сейчас в стране такого нет, и мы – одни из пионеров, кто пытается это сделать.

Одна из гипотез, которая как раз связана с включением в общероссийские тенденции, заключается в том, что Байкальский регион может стать одним из узлов цифровой экономики на мировом уровне, то есть регионом, где цифра будет производительной силой, сильной отраслью, которая станет кормить регион и экспортировать услуги и софт. Обсуждая гипотезу, мы начинаем сверяться с программой «Цифровая экономика России», взаимодействовать с другими программами, обсуждая свое место внутри общероссийской стратегии. И выдвигая идею, что Байкал может стать мировым центром цифровых кочевников, фрилансеров, мы понимаем, что в России таких центров сегодня нет. И мы претендуем на то, чтобы занять это место, занять уникальную функцию, стать окном в мир фриланса. Представьте: вся Россия будет понимать, что на Байкале сконцентрированы все мировые фрилансеры. Так, мы договорились с российскими коллегами в других регионах, что мы такую нишу отрабатываем. Это правильный пример того, как регион может входить в федеральную повестку, находить в ней свое место, усиливать ее, а не разрушать.

– Какова роль «Байкальских стратегий» в этих процессах на краткосрочную перспективу?

– Я всегда разделяю форму и содержание. Дело не в названии, а в тех людях, которые вокруг этой идеи объединяются. Это может быть любое образование, клуб или не клуб. Важно говорить о сути процесса. Нам нужно в ближайшие десять лет заниматься следующими вещами. С одной стороны – целенаправленным коллекционированием звезд. Вернулся Михаил Просекин – сильный специалист по инновационному образованию, и нам надо сохранить его здесь, квалификацию мирового класса применить к территории.

Другая задача – выращивание культуры широкой кооперации. Все знают, что у нас регион постоянных войн всех со всеми. Это следствие низкой договороспособности. И если мы замахиваемся на глобальные задачи, то в одиночку это не делается. Для этого нужен широкий фронт кооперации, умение находить терпение «вдлинную» друг с другом работать, соблюдая правила. Для этого надо сознание менять или дождаться смены поколений. Все-таки 1990-е годы дали нам людей, которые умеют воевать, чтобы выживать, но не умеют слышать и договариваться, чтобы добиться большего. Если подождать, придут следующие люди – более позитивные, конструктивные.

Нужно приземлять инновационную повестку на конкретную практику. Одно дело – говорить про всё хорошее против всего плохого, другое дело – внедрить конкретную инновацию в конкретном регионе в конкретной ситуации. Это сложный процесс, высокая предпринимательская культура требуется. Но уже есть люди, которые это делают.

– Почему вам интересно этим заниматься?

– У интереса было несколько предпосылок. Так, я с детства обожал фантастику. Жил ею, всё перечитал, что можно. Это породило отношение к будущему: обыденность – это не то место, которое меня мотивирует, а будущее очень интересно.

Другая – однажды с друзьями в 1999 году разговорились о предсказаниях Артура Кларка, он как раз накануне умер. И он описал, что в 2050 году будет то-то и то-то. И в какой-то момент один из нас сказал: «А сколько нам-то будет в 2050-м?» Посчитали и поняли, что мы это будущее можем увидеть. Это для меня был момент переключения, когда я свою жизнь начал воспринимать целиком. До этого планировал на три месяца бизнес, какие-то поездки. А когда осознаешь весь горизонт, совсем по-другому начинаешь видеть жизнь.

Третья предпосылка – в силу ряда удачных обстоятельств я попал в одно из самых сильных у нас в стране сообщество методологов, с мощной исторической и философской школой. А философы рассуждают о вечном, для них горизонт событий – тысяча лет. Когда ты такими категориями тоже начинаешь мыслить, это воспитывает работу с будущим и способность бежать на длинную дистанцию.

Анна Важенина, Право выбора

Возрастное ограничение: 16+

В наших соцсетях всё самое интересное!
Ссылка на telegram Ссылка на vk
Читайте также