Лев Сидоровский: «Моё поколение - пулю прими и рухни...» - строки, опаленные войной

27 апреля 2025

Он был сухощав и угловат, в жестах и суждениях страстен. Из-под густых сросшихся бровей глубоко запавшие каре-зелёные глаза на собеседника глядели пытливо и оценивающе.

Не только песни и фильмы в дни Великой Отечественной помогали нам выдюжить, победить, но и стихи поэтов - фронтовиков.

Он знал наизусть сотни стихотворений самых разных поэтов, не считая своих собственных. Он жил поэзией. Таким друзья запомнили Павла Когана.

Я ветром мечен. Я ломал
Судьбу. Я путь тревогой метил.
Не многих ветер целовал,
Но редко ошибался ветер.

Он сам, как ветер, пронесся по своей недолгой жизни...

Я, наверно, родился поздно
Или рано.
Мне – не понять.
Эти слишком домашние звёзды
Не тревожат меня, не манят.
Не разбить им и не нарушить
Надоевшей своей синевой
Устоявшийся на равнодушии,
Утомительный мой покой...

В 1936-м поступил в Институт истории, философии и литературы – знаменитый ИФЛИ. Но этого Павлу было мало: спустя три года, продолжив там заочное обучение, стал вдобавок студентом и Литературного института. В поэтическом семинаре Игоря Сельвинского, где оказалось немало молодых талантов, Коган был особо заметен.

Еще шестнадцатилетний, он писал нежно и целомудренно:

Ну скажи мне ласковое что-нибудь,
Девушка хорошая моя...

В ярко-радостных, вихрастых мальчишеских стихах возникли грусть и тревога, горестная взволнованность – в общем, первая счастливая и первая несчастная любови, первые ссадины от первых обид:

У земли весенняя обнова,
Только мне идти по ноябрю.
Кто меня полюбит горевого,
Я тому туманы подарю.
Я тому отдам чужие страны
И в морях далёких корабли,
Я тому скажу, шальной и странный,
То, что никому не говорил.
Я тому отдам мои тревоги,
Лёгкие неясные мечты,
Дальние зовущие дороги,
Грустные апрельские цветы...

Однако рядом с глубокой нежностью в его сердце уживалась и жесткая непримиримость. Не любил людей, по его собственному определению, «промежуточных». Когда во время одного юношеского разговора кто-то из приятелей графически изобразил свою жизнь в виде овала, Павел поперёк овала резким росчерком карандаша нарисовал остроконечный угол и прочитал стихи про грозу, которые заканчивались так:

Я с детства не любил овал,
Я с детства угол рисовал.

Да, у него и характер, и талант оказались «остроугольными». Пошлость во всех проявлениях ненавидел до болезненности. Самодовольных мещан – и в жизни, и в поэзии – презирал. Воспитанный в атмосфере «межвоенного» сталинского СССР, был, как говорится, «плоть от плоти» своего поколения:

Мое поколение –
это зубы сожми и работай,
Мое поколение –
это пулю прими и рухни.
Если соли не хватит –
хлеб намочи потом,
Если марли не хватит –
портянкой замотай тухлой...

В 90-е годы прошедшего века, размышляя о тлетворности сталинщины, Евгений Евтушенко, в частности, заметил, что «Коган принадлежал к детям Великой Утопии, обманутым ею». Наверное, так. Но сколько же было в Павле и других мальчиках того поколения истовости и веры, которые помогли им в борьбе с фашизмом отстоять свои «утопические» идеалы. Думая о мальчиках будущего, Коган писал:

Мы были всякими, любыми,
Не очень умными подчас.
Мы наших девушек любили,
Ревнуя, мучась, горячась.
Мы были всякими. Но, мучась,
Мы понимали: в наши дни
Нам выпала такая участь,
Что пусть завидуют они.

И пусть я покажусь им узким
И их всесветность оскорблю,
Я патриот. Я воздух русский,
Я землю русскую люблю,
Я верю, что нигде на свете
Второй такой не отыскать,
Чтоб так пахнуло на рассвете,
Чтоб дымный ветер на песках...
И где ещё найдешь такие
Берёзы, как в моем краю!
Я б сдох как пёс от ностальгии
В любом кокосовом раю...

Вот характеристика, которую дал своему другу Георгий Лепский:

«Безудержный фантазер и мечтатель, забияка и атаман. Его облик поразил меня, может быть, по контрасту, какой-то стремительной мужественностью, решительностью. Но более всего он был поэтом и романтиком, видящим жизнь возвышенно и взволнованно». Именно Лепский придумал мелодию к его стихотворению про Бригантину – и возникла песня, которая стала воистину гимном юности и студенчества:

Надоело говорить и спорить,
И любить усталые глаза...
В флибустьерском дальнем синем море
Бригантина подымает паруса...

Предстоящую войну – в отличие от некоторых известных тогда поэтов – Павел в радужных красках не рисовал. Не сочинял строк насчет «малой крови» и скорой победы – этот «сладкий сироп» ненавидел. Твердо знал: мы победим, но крови прольётся много:

Нам лечь, где лечь,
И там не встать, где лечь.

И, задохнувшись "Интернационалом",
Упасть лицом на высохшие травы
И уж не встать...

Его приятель Алексей Леонтьев спустя годы вспоминал, как весной 1941-го, когда зашёл разговор о предстоящей войне, Павел сказал просто и тихо: «Я с неё не вернусь, с проклятой, потому что полезу в самую бучу...»

Так и вышло. О нападении гитлеровской Германии узнал, находясь в экспедиции. С трудом добрался до Москвы и сразу в военкомат. Но из-за плохого зрения получил отказ. Поскольку прилично владел немецким, в тот же день определился на краткосрочные курсы военных переводчиков. На фронте сначала допрашивал пленных, потом стал помощником начштаба стрелкового полка по разведке.

Из письма (в 1942-м, 12 марта) своей любви и жене, которую мы хорошо знаем – тоже как воина, переводчицу, дошедшую до Берлина, Елену Ржевскую:

«Мне хочется отослать тебе кусочек этой фронтовой ночи, простреленной пулемётами и автоматами, взорванной минами. Ты существуешь в ней рядом со мной. И спокойная моя бодрость наполовину от этого… А в трёхстах метрах отсюда опоганенная вражьими сапогами земля. Край, в котором я родился, где в первый раз птиц слышал. Так вы и существуете рядом – любовь моя и ненависть моя».

Возглавив поисковую группу на сопке Сахарная Голова, что под Новороссийском, лейтенант Павел Коган был сражён пулемётной очередью. Это случилось в 1942-м, 23 сентября. Ему было двадцать четыре года...

Автор: Лев Сидоровский, Иркутск - Петербург

На снимке: Павел Коган, 1940-й.

Возрастное ограничение: 16+