Виктор Ларионов: человек, перепутавший аксиому и теорему
03 августа 2021
«Глагол» продолжает еженедельные публикации обзоров иркутского историка и журналиста Владимира Скращука о редких книжных изданиях, многие из которых сохранились в Иркутске в единственном экземпляре.
Ларионов В. Последние юнкера – Мюнхен: «Посев», 1984. – 257 с.
Виктор Александрович Ларионов был одним из тех непримиримых врагов советской власти, кто не просто продолжал воевать на Гражданской войне после ее формального окончания, а вел свою личную войну с СССР до самой смерти в 1988 году. Эта всеобъемлющая ненависть к политическим противникам привела Ларионова сначала на путь индивидуального террора, а потом и в ряды пособников нацистской Германии. Первым он и его единомышленники гордились, а второго явно стеснялись и пытались обойти молчанием. Примечателен же Ларионов не столько тем, что в 1927 году сумел вернуться из СССР после совершения настоящего (а не выдуманного ОГПУ/НКВД) терракта, сколько оставленными им воспоминаниями.
Виктор Ларионов родился в 1897 году и после окончания гимназии в Санкт-Петербурге успел проучиться один курс в Отдельных гардемаринских классах. Российская империя, как было метко подмечено одним из участников событий, в феврале 1917 года «слиняла в три дня» в реальности, но все еще была жива в сердцах многих людей, особенно военных. Виктор Ларионов, видевший процесс разложения старой системы в своем учебном заведении, решил перейти туда, где старые традиции поддерживались – и выбрал Константиновское артиллерийское училище.
«Кого здесь только не было: кадеты Третьего корпуса, слегка копирующие пажей, строевики Второго кадетского с синими погонами, более сильные в науках кадеты Первого корпуса, более скромные москвичи, загорелые ташкентцы и тифлисцы, смуглые, слегка скуластые оренбуржцы - способные конники, кадеты Донского корпуса, киевляне, одесситы, полтавцы, псковичи, аракчеевцы из Нижнего Новгорода, сибиряки Омского корпуса, суворовцы из Варшавы и даже два вице-унтер-офицера Вольского кадетского корпуса, считавшегося местом ссылки провинившихся кадет других корпусов. Особой группой держались «сумцы», носившие на гимнастерке значок корпуса довольно большого размера и гордо называвших свой корпус «Сумская Академия», - с поразительной точностью вспоминал Ларионов.
Удивительным образом этот отрывок практически дословно совпадает с тем, как описывали выпускники Свердловского высшего военно-политического танко-артиллерийского училища события мая 1992 года. В это время в СВВПТАУ собирались со всего бывшего СССР курсанты военных училищ, решившие продолжить службу в Вооруженных силах РФ, а не во вновь создаваемых армиях бывших союзных республик. Действительно, курсанты Тбилисского, Сумского, Одесского и других училищ обладали собственными характерными особенностями: свердловцы считались более сдержанными; тбилисцы имели опыт столкновений с незаконными вооруженными формированиями; бывшие курсанты Сумского высшего артиллерийского командного училища говорили на собственном диалекте русского языка с характерным южным произношением… Спустя 75 лет история совершила неожиданный поворот, повторив на новом уровне уже происходившее в далеком прошлом.
В Константиновском училище Ларионов столкнулся с тем, что в наше время называется «неуставными отношениями». Поступавших «со стороны» (то есть солдат из действующей армии, студентов, гимназистов и других штатских) часто называли «козероги», и положение «козерогов» было нелегким - над ними смеялись и их третировали.
«Кадеты принесли в Училище свои традиции и навыки своеобразной военной бурсы. Эта военная молодежь не блистала, в большинстве своем, широким научным кругозором, но морально и физически она была гораздо здоровее, нежели молодежь многих гражданских столичных среднеучебных заведений», - отмечает Ларионов. Поведение кадетской молодежи можно смело оценить как «гопничество в погонах».
«Например, по одной из старых традиций, должен был состояться ночной «парад»: в полночь надо было подняться с кровати, снять рубашку и на голое тело надеть пояс и шашку, на ноги - шпоры и на голову - фуражку. В таком виде отделения батареи идут в коридоры, где проводится «парад», который заканчивается воинственными криками и бегом сотни голых со шпорами и шашками по коридорам. Дежурный офицер, знающий училищные традиции, не выходит в эту ночь из комнаты и делает вид, что ничего не слышит. …Не принявшие участия в «параде» несколько юнкеров «со стороны» были, по возвращении с «парада», выброшены из кроватей», - рассказывает Ларионов, не понимая, насколько глупо и безобразно все это.
До самой революции кадеты устраивали друг другу различные пакости и вообще вели себя не как взрослые люди, будущие офицеры, а как мелкая шпана, будущие криминальные авторитеты: «Юнкера из кадет в массе своей остались по характеру кадетами. Их шалости, шутки, остроты и песни были типичны для закрытой военной школы. Неотъемлемой природой кадета было «ловчение»; например, «ловчение» на кухне состояло в том, что назначенный дежурным по кухне юнкер должен был своровать максимальное количество котлет для всего своего окружения, то есть «компашки» такого-то кадетского корпуса».
Еще более усиливает впечатление организованной преступной деятельности уточнение Ларионова: «Надо сказать при этом, что дело обставлялось кадетами так, что ни один юнкер не из кадет в дежурные по кухне не попадал». Вы искали истоки «Республики ШКИД», «воров в законе», «лихих 90-х» и запрещенного в РФ движения АУЕ? Так вот они, в традициях кадетских училищ…
В воровстве котлет был хоть какой-то практический смысл, но одной из «традиций» был так называемый «перпендикуляр»: «Поставить его, это значило поднять кровать намеченной жертвы резким рывком вверх с таким расчетом, чтобы голова жертвы оказалась на полу, а тело находилось бы в нелепой позе, заваленное матрасом, одеялом и досками кровати». Применялся этот отвратительный прием и как наказание за провинности перед коллективом, и как выражение презрения к бывшим «шпакам», и «просто если какой-нибудь веселой компании не спится и захочется развлечься».
Стоит ли удивляться тому, что значительная часть офицерского корпуса в 1917-1918 годах перешла на сторону новой власти и без всяких сомнений воевала в рядах Красной армии против бывших однокашников? Сам Ларионов подсчитал, что из всего Константиновского училища на Дон для участия в Гражданской войне прибыли не более 200 юнкеров (и никто из офицеров), из Михайловского и Павловского артиллерийских училищ – по несколько десятков и лишь один офицер, то есть незначительное меньшинство.
Набор юнкеров 1917 года отличался от прошлых лет тем, что среди поступивших были не только выпускники кадетских училищ, а люди с настоящим фронтовым опытом, унтер-офицерскими званиями и Георгиевскими крестами, полученными на поле боя. Эти курсанты, к удивлению «физических сильных, но не слишком образованных» кадетов, вполне понимали и даже отчасти оправдывали революцию. «Кадеты отрицали и ненавидели революцию все как один, но не любили разговаривать на политические темы. Отрицание революции считалось аксиомой, не требующей разъяснения или доказательств», - признает Ларионов, и этой фразой во многом объясняет причины поражения белых в Гражданской войне.
Революция и Гражданская война не могли быть чем-то очевидным ни для кого из очевидцев, и тем более для тех, кто хотел принимать активное участие в определении судеб страны. Сторона, желавшая победить, должна была объяснять свою позицию, доказывать свою правоту. Не стоит думать, что большевики победили только благодаря постоянному насилию и принуждению: в канун февральской революции они были одной из самых малочисленных партий, а весь аппарат насилия был в руках противоположной стороны. Сборник дневников, писем и мемуаров участников Гражданской войны с обеих сторон (Ермоленко, Т.Ф., Морозова, О. М. «Погоны и буденовки: Гражданская война глазами белых офицеров и красноармейцев») включает множество упоминаний о сомнениях в победе, которые испытывали сторонники советской власти даже в 1920 году. Но сторонники революции смогли убедить сначала вооруженную часть народа - армию, а уж потом при ее поддержке подчинили себе остальное население империи. Белые, при всей убежденности в своей правоте, ни разу не убедили в своей правоте ни одну группу, ни одну территорию. Они мыслили аксиомами и не учились на чужом и собственном опыте.
Еще сильнее проявились любовь к традициям и нежелание учиться в главном деле юнкеров – в обучении военному делу. Имея перед собой практический опыт трех лет Первой мировой войны (когда линия фронта месяцами не двигалась с места), они мыслили практикой едва ли не XVIII века: юнкера «…не очень любили расчеты с панорамами и буссолями. Стрельба с закрытых позиций – «не наше дело», как они говорили. «Наше дело - прямая наводка с карьера». Прямая наводка с карьера под прицелами немецких или австрийских снайперов и пулеметов, ведущих огонь по пристрелянным заранее квадратам с укрепленных огневых позиций – прямая дорога всем составом батареи на тот свет. Даже во время Второго Кубанского похода в Добровольческой армии доверяли командование батареями офицерам, которые считали стрельбу на дистанции более полукилометра «напрасной тратой снарядов». А ведь простая винтовка Мосина в руках опытного стрелка позволяет вести на такой дистанции вполне эффективный огонь, выбивая расчет орудия - что часто и случалось.
Ничуть не лучше были и опытные, вроде бы, офицеры и даже генералы, прошедшие русско-японскую и Первую мировую. Форму украшали не только заметные издалека погоны и награды, но и разноцветные нашивки и эмблемы, что при использовании минимальной оптики позволяло противнику на выбор уничтожать командиров по старшинству.
«Цвета полков были выбраны не произвольно, а были как бы их символами: черно-красный цвет корниловцев отражал зарождение полка в пламени революции; черно-белый цвет марковцев был символом памяти о настоящей судьбе России и надежды на ее возрождение; голубой цвет Алексеевского полка был выбран в честь молодежи, гимназистов и студентов, последовавших призыву ген. Алексеева; алый цвет дроздовцев был отблеском боев и пожарищ их похода от Ясс до Новочеркасска», - повествует Ларионов. Очень мило, но речь идет о событиях, происходящих через 20 лет после того, как военные во всех странах мира осознали значение защитного цвета формы на поле боя. Генерал Корнилов имел обыкновение выезжать на поле боя под трехцветным знаменем, которое, по воспоминаниям Ларионова, привлекало самое пристальное внимание красных пулеметчиков – и, вероятно, стоило белым множества смертей, ничего не добавляя ни к моральному духу, ни к победному результату сражения.
В Новочеркасске командовать сводной ротой юнкеров был назначен капитан Шаколи, который «ввиду своей учебной и академической деятельности, не знал войну в действительности, а о пехотных строях и боевых развертываниях не имел представления». Капитану, по крайней мере, хватало знаний и опыта, чтобы беречь своих юнкеров от использования в качестве простой пехотной роты, а вот юнкера не понимали, что специалистов (каковыми они должны были стать) нужно использовать по назначению. Командир 1 армейского корпуса генерал Кутепов советовал своим подчиненным не надеяться на помощь иностранных союзников: «Не надейтесь на танки, - говорил он, - дело не в технике, а в силе духа». Силы духа белым хватило лишь на наступление до Орла – а на взятие Москвы уже нет.
Ларионов мог сколько угодно пенять на «специально подготовленные» дивизии Красной армии во время штурма Перекопа, но если с одной стороны классовая ненависть и единственный шанс выжить в случае победы, а с другой – лихость и традиции, то результат можно предсказать заранее. И действительно, вся книга Ларионова до самого конца – перечисление боев, потерь и поражений. В этой череде провалов, завершившихся катастрофой, отдельные успехи даже сами белые объясняют удачным случаем, Божьей волей и чем угодно еще, только не собственной правотой, знаниями и военным опытом. Не потому ли, что во всей этой книге нет главного: за что именно воевали последние юнкера?
Владимир Скращук, для «Глагола»
Возрастное ограничение: 16+
В наших соцсетях всё самое интересное!
