Уходя, оставьте Свет: иркутские дворы довоенные и послевоенные
08 декабря 2025
Мы не живем на показ, а показываем жизнь. Эти слова Елены Свижак стали основой проекта Глагола38 и сервисной компании «Колымская», посвященного исторической памяти.
Фото жилого дома по улице Сурикова из архива Валерия Щербина, 1970-е.
Герой сегодняшней истории – учитель, краевед Анна Геннадьевна Садовская, которая нам уже рассказывала про жизнь на улице Ударника.
Когда пошла в первый класс, мы переехали на «Сурикова, 9, квартира 2» – до сих пор помню этот адрес.
Дворы довоенные и послевоенные – это целый мир, осколок ушедшей эпохи. Уже потом, разгороженные и обнажившие свои внутренности, они продолжали жить своей жизнью, хранили особый микромир. «Своими» были не только родные. Соседи и все, кто жил во дворе, были «своими».
Мы поселились на втором этаже деревянного дома. Парадный вход для первого и второго этажа был с улицы. Палисадника, о котором напоминали деревца во дворе, уже не существовало, двор был просторный и пыльный.
Ко времени нашего приезда во дворе шла стройка, слева надстраивали каменный дом, превращая его в довольно сносное, по тем временам, жилье для рабочих дрожзавода: длинный светлый коридор, в нем небольшие квартирки в одну-две комнаты с крошечными кухоньками и уборными.
Вход в квартиру был со двора возле помойки, парадным с уличной стороны пользовались лишь две семьи, и это тоже никого не удивляло и не возмущало.
Жизнь в коммунальной квартире на Богдана Хмельницкого
За все годы жизни в коммуналках я почти не помню ссор с соседями. А поводов, наверное, было немало, чего стоила уборка общего коридора и кухни, помойные ведра, которые выносились не каждый день и иногда отнюдь не благоухали. Наверное, это был мамин характер, удивительно доброжелательный и уживчивый.
Мы попадали в свою квартиру через черный ход. Лестница была довольно узкой. Одной из «общественных повинностей» была ее уборка. Дежурили по неделям, за это время лестницу надо было каждый день убирать. С весны до глубокой осени мыли, с наступлением холодов мыли горячей водой, а зимой мели и скоблили наледи, которые постоянно образовывались от воды, что невольно капала с ведер.
На площадке второго этажа стоял большой ларь, рядом с ним большая дверь открывала тамбур. Направо - крошечная кладовочка. В старые времена это была уборная, но мы использовали ее как холодные сени, даже пельмени зимой морозили. Наверное, это повелось еще с «германской» (Так называла моя прабабушка первую мировую) войны. Прямо вела дверь в большую общую кухню, а слева довольно длинный коридор, в который выходило четыре двери.
Первыми соседями сначала было большое семейство, позднее переехавшее в одноэтажный каменный дом во дворе, который мама называла «каменушкой». Его возглавлял «дядя Ваня», побельщик, которого приглашали раз или два в год. Потом там поселилась бабуся, сдававшая угол студентам. Это две крошечные комнатки, большую часть первой занимала печь. Потом две печки объединили и топку вывели в коридор. Топили с соседкой по очереди.
Вторую дверь в коридор закрывали стоявшие в ряд ящики с картошкой, бачки с водой и умывальники. Когда я подружилась с соседскими девочками, жившими по другую сторону коридора, оказалось, что у них целых две комнаты, но выглядели они как одна: в центре был дверной проем, занимавший почти всю стену. Но ко времени нашего переезда, там жило семейство: мама, папа и две девочки, старшая была моей ровесницей.
Наша комната, по сравнению с прежней 12-метровой, казалась большой. В ней смогли разместиться и обеденный стол, и крошечный письменный, доживающий свой век на даче, и кровать родителей, и наша с сестрой общая тахта, купленная у бабушкиных знакомых-профессоров. Она много лет служила нам и кроватью, и сундуком. От тех же знакомых появилась деревянная родительская кровать, которая пережила все переезды и до сих пор жива, слегка переделанная по моде 60-х годов. Уже не надо было ставить на ночь раскладушку, только тахту отгораживали ширмой. Со временем появилось пианино - мамина мечта и мое мучение, с которым мы так и не полюбили друг друга.
Фото дома по улице Сурикова, 11 из личного архива Татьяны Кузнецовой, 1970-е.
Два окна смотрели на высокий забор с колючей проволокой. Там был склад «Роскультторга». Оттуда и пришло пианино, купленное по знакомству, а вначале купили в комиссионке крошечный «инструмент» (мамино слово) «Красный октябрь».
Еще одна ушедшая бытовая деталь: для сохранения тепла внутренние рамы не имели створок. Каждый год на зиму их приходилось вставлять, потом замазывать и заклеивать, так на зиму исчезали подоконники, а весной вынимать и куда-то убирать, для чего и служила, наверное, бывшая уборная. Для цветов на окнах места не оставалось.
Очень скоро я познакомилась с кухней. Большую ее часть занимала печь. Это был целый агрегат, печь-универсал. Самой ходовой деталью этого «универсала» была плита, на которой по вечерам готовили и во время стирок кипятили белье. Рядом с плитой - духовка, где стряпали по праздникам. Еще дальше, у самой двери, стоял котел для воды, которым не пользовались, потому что он треснул, и у другой стены – русская печь. В ней стряпали куличи и печенье по большим праздникам те самые соседки-бабули, что ходили через парадную. Только один раз одна из них объяснила отцу, как эту печь растапливать, и мама в ней испекла вкуснейшие пироги. А обычно мы пользовались духовкой, с которой, на мой детский взгляд, не было никаких проблем. Года через три провели газ, но печь осталась.
Топили и дровами, и углем. Сараи были во дворе, они примыкали к одноэтажному каменному домику. Сестра с отцом пилила и даже колола дрова, у меня же пила выскальзывала из рук, я только приносила наколотые дрова. Лишь однажды мы вместе пилили. Тогда я разглядела внутренность дровяника: деревянные ворота, за ними деревянную решетку, что-то вроде коридорчика и еще одно помещение, где хранились наши дрова и уголь. Почему-то представилось, что это была конюшня.
По малому возрасту мы, конечно, не варили, а вот разогревать обед, мыть посуду, стирать воротнички-ленточки было нашей обязанностью.
А еще была вода, которую я носила не в ведрах, а в молочном бидоне. В основном носили ее родители и сестра, но и мой вклад в это довольно трудное дело поощрялся.
Колонки были на соседних улицах Бограда и Сурикова. На Сурикова ходить было ближе, но с Бограда воду можно было захватить вместо молока, которое не всегда было в магазине. Там в мою жизнь вошли магазин и его неизменная советская спутница - очередь. Цены много лет были одни и те же: хлеб – 18 копеек, батоны, сайки – 7, булочки – до 3, молоко – 22 копейки летом и 24 зимой, бутылка молока – 30 копеек полулитровая и 50 – литровая, за 15 и 20 копеек можно было сдать пустую бутылку или обменять пустые на заполненные. Сахар-песок стоил 90 копеек и 92. Это то, что нам поручали покупать. Из более позднего: пирожное – 22 копейки, шоколадный батончик свердловской фабрики – 33 копейки.
Немало времени проводили на улице. Я часто играла во дворе одна с резиновым мячом, скакалкой и или прыгала в «классики» за углом. Все игры знала от старшей сестры, но в компании терялась, сбивалась и уходила в сторону, предпочитая наблюдать. Большинство игр назывались «девятки-десятки»: надо было выполнить определенную фигуру с мячиком или скакалкой от десяти до одного раза. Чем ближе к единице, тем сложнее становилась фигура. Мяч можно было ударять о стену или подбрасывать вверх, а пока он летит, хлопать, крутить руками, кружиться.
Двор моего детства на улице Марата
В «классиках» чертили на асфальте большой прямоугольник, делили его на десять частей, в конце дугой отмечали дугой место отдыха, писали: «Сочи», а потом одной ногой переталкивали плоский камешек, осколочек плитки или даже баночку от ваксы в следующий квадратик, следом прыгали сами на той же ноге. Все это требовало ловкости и сноровки: промахнулся, попал не в тот квадратик – «пропал», встал на две ноги, оказался на черте – пропал. Был и более простой вариант, там, не переталкивая плитку, надо было кинуть ее и прыгать то на одной ноге, то на двух. Но это считалось «детством», и 10-12-летние так не играли. А прыжки через скакалку, когда участвовал весь двор или класс – это было зрелище! Но я чаще всего была наблюдателем или крутила скакалку.
Видимо, потому я полюбила просто ходить по улице. Взрослыми это не поощрялось, но мы убегали или отпрашивались «пройтись вокруг квартала».
Вот он и начинается, мой квартал. Обогнув деревянный домик, замыкавший наш двор, выходили на улицу Бытовую. Справа шел асфальтовый тротуар до самого дрожзавода, а слева за несколькими деревянными домами начинались строения Курбатовских бань, возле которых частенько продавали орехи. Большой стакан стоил два рубля, маленький – рубль, после 1961 года – 10 и 20 копеек. Можно было попросить у родителей мелочь и купить. Большую часть радости составлял сам факт покупки.
На фото бани Курбатова и Русанова, из архива центра по сохранению историко-культурного наследия Иркутской области, начало 1980-х.
Про бани говорили именно во множественном числе. Сначала, со старых еще времен, было два отделения: общее и «номера». В «общую» можно было прийти в любое время, а в «номера» надо было покупать талончик на время, что нам и иногда поручали. По праздникам в «номера» - очередь. Какой был интервал, не помню, а вот стук «Время!», после которого в спешке вытирались, натягивали одежду и выходили, не застегнувшись, памятен до сих пор. Позднее появилось душевое отделение, которым мы почти всегда пользовались.
За бани мы почти не ходили. Очень редко летом доходили до моста, это уже в 3-4 классе. Обычно мы огибали дрожжзавод и выходили на берег Ангары. Частенько просто стояли на берегу и наблюдали, как по Ангаре плывут баржи, груженные песком или углем. Изредка они приставали к одному из дебаркадеров, которых от моста до ТЭЦ-2 было, наверное, три-четыре. Почему-то мы никогда не разглядывали дома. Только недавно я увидела, как красиво здание дрожзавода, как своеобразны дома на углу улицы Бограда. Ничего этого в детстве мы не замечали.
Постояв на берегу, или побросав камешки с обрыва, мы спешили домой мимо «водниковского» детского садика, колонки и клуба «водников».
Со второго класса я стала сама ходить в 11-ю школу. Путь лежал по прямой: мимо клуба водников, «чаепрессовка», ТЭЦ – все воспринималось как один длинный каменный забор. Позднее возле проходной чаепрессовочной (потом чаеразвесочной) фабрики сделали симпатичный дворик с чайником из растений и цветов. Дальше стояла толстенная ТЭЦовская труба, возле нее довольно красивая лестница в клуб ТЭЦ (там мы не бывали, раз как-то, когда в 1961 году меняли деньги, заглянули, увидели часового и юркули назад) и снова каменный забор, который заканчивался у решетки детского парка.
На фото детский парк из личного архива Евгения Гаврилова, 1958
Это был симпатичный парк с аллеями и фанерным Гулливером, ракушкой-эстрадой и лодками-качелями. Зимой в парке заливали каток, и все окрестное население, особенно дети, с удовольствием катались. Наш отец тоже водил нас на каток. Сначала были коньки на валенках. Потом были куплены две пары «хоккейных» коньков на ботинках, а третью пару сделали из «снегурочек», которые привинтили к обычным ботикам. Ходили чаще втроем, а иногда и с мамой. Потом мы сами, узнав дорогу, стали прибегать после уроков.
Недолгой была наша радость. В шестидесятом году достроили «серый дом», и шпальную ветку, что шла с Куйбышевского завода до Иркутска-Сортировочного, отодвинули, она прошла как раз по моим любимым лодкам-качелям.
На фото угол улиц Чкалова и Ленина из архива Бориса Демьяновича, 1975
Парк заглох, в заросших аллеях возле загороженной Спасской церкви (Я ее совсем не помню, будто и не было) студенты готовились к сессии и загорали. Они прозвали парк «собачьим», видимо, из-за того, что там обитало множество беспризорных собак. Одна выпускница иркутской гимназии, уже старушка, с горечью восклицала: «Ну, почему они называют парк «собачьим»? Это же сукачевский (с ударением на первом слоге) садик! Они что думают, что Сукачев от слова…». «По незнанию, Юлия Александровна», - утешала ее я, сама еще не будучи краеведом и ничего не зная о В.П. Сукачеве.
На другой стороне улицы Сурикова, от Бытовой до Бограда, был квартал деревянных домов, окруженных яблонями. Дома как-то незаметно снесли, и на их месте вырос родильный дом, где потом появлялись на свет наши дети.
На фото дом на углу улицы Чкалова и Черемховского переулка, начало 1980-х
За родильным домом через улицу Бограда был симпатичный скверик, который примыкал к жилому дому чаеразвесочной фабрики. В этот дворик-скверик мы никогда не ходили играть. А из «дома чаеразвески» у меня появились попутчицы, сестры-близняшки на год-два старше меня.
С этого времени я стала сворачивать на улицу Марата. Как любила я эту улицу весной, утопающую в яблоневом цвету. За пожарной частью и сейчас стоит детский сад, а напротив него был длинный барак розового цвета, который в один несчастный день взорвался от газа. Тогда это было действительно ЧП, ходило много слухов о несчастной женщине, которая зажгла спичку в своем погребе.
На улице Российской и сейчас стоит «промтоварный» магазин, куда было так интересно заглянуть, посмотреть разные безделушки, ни одна девчонка не миновала этого. Дальше от Дома политического просвещения распахивалась площадь, на которой еще намечались контуры будущего сквера. Позднее, с третьего класса, я стала сворачивать во двор Госбанка, стучала в окно подружке-попутчице, Тане Дриц.
Большая коммуналка, уже советских времен: подобие вестибюля, круглый стол и хрустальные вазы, подаренные Таниной маме учениками, (почему-то учительницам в то время обязательно дарили хрустальные вазы от каждого выпуска) старый продавленный диван с полочками.
Еще пять минут, и мы были в школе. Ходили в любую погоду, особой удалью считалось прийти, когда температура падала до минус сорока, и объявляли «актировку». Это уже другой школьный мир, и другие истории.
Воспоминания как дерево: от ствола отойдет веточка, от нее другая, а там и про ствол забудешь.
А «потеряиху», те кварталы у моста, мне жаль. Они всегда оставались в поле зрения, ведь дорога на вокзал проходила только через мост. Они устояли и в советское время, и в «перестройку», и лишь недавно стали стремительно исчезать, как быстро тающий сахар. Только усадьба Попова, двор моего детства, еще стоит, разгороженный и расцвеченный заплатами современных покрытий.
Партнер проекта – сервисная компания «Колымская».
Возрастное ограничение: 16+
В наших соцсетях всё самое интересное!
