Владимир Демчиков: ГКЧП и теплые течения

19 августа 2016

Самое интересное, что за 25 лет произошло с путчем 19 августа 1991 года и со всей историей ГКЧП – это то, что никто из остающихся пока в живых активных участников событий (как на стороне «условного ГКЧП», так и на стороне «защитников Белого дома»), влиявших на принятие решений и принимавших решения, кажется, не испытывает никакой потребности в свободном и критическом анализе того, что это было. Наоборот, стало хорошим тоном публично высказываться в духе «Всей правды я вам все равно не скажу», или, если фигурант попроще, «Всей правды мы все равно никогда не узнаем». Оставляя за скобками очевидную условность понятия «вся правда», отметим тем не менее, что ГКЧП переместился в зону умолчания, и для ключевых участников событий (для них особенно) вспоминать о ГКЧП – означает прежде всего о чем-то умалчивать.

Поэтому проще всего в такой день просто вспомнить какие-то обрывки событий, которые пока еще помнятся. Я довольно плохо помню само 19 августа 1991 года, помню только, что непрерывно смотрел телевизор, пресс-конференцию ГКЧП, новости. Помню, как в программе «Время» неожиданно вышел сочувственный сюжет С.Медведева о «защитниках Белого дома». После традиционного и вполне понятного вещания ЦТ о введении в стране ЧП и начале работы ГКЧП – появление такого сюжета в программе «Время» было совершенно фантастично. И сама пресс-конференция ГКЧП, с легендарными трясущимися руками Янаева и легендарным вопросом Т.Малкиной «понимаете ли вы, что совершили государственный переворот?» - тоже была какая-то фантастическая, они выглядели совершенно не как «комитет по чрезвычайному положению», а как растерянные мужики, которых вытолкнули на сцену. Было, с одной стороны, ощущение какой-то нависшей над страной, на манер танка над окопом, коммунистической машины (телевизор все-таки нагнетал какую-то напругу), а с другой – какой-то несерьезности происходящего. В городе не происходило ничего вообще (все, что происходило, происходило в кабинетах).

Я уже в то время не работал в школе, перебивался какими-то нерегулярными заработками, но какая-то копейка водилась, и я купил 20 августа билет в Москву. Было ощущение, что происходит что-то важное и серьезное, и надо быть там, где оно происходит. Чтобы в случае чего – если уж не защитить демократию, то хотя бы увидеть все своими глазами.

И еще, кажется, 20 августа на летней эстраде на набережной (там, где сейчас два ресторана, «Нежный бульдог» и еще какой-то) был многолюдный митинг. На митинге на сцене стоял первый секретарь обкома В.Потапов с каким-то брезгливо-напуганным лицом. Один из ораторов, политолог О.Воронин, начал выступление так: «Товарищи! Мне только что сообщили, что встал…» - тут он набрал побольше воздуху и изо всей силы крикнул, - «…Кировский завод!!!» И рубанул воздух рукой. Стоявший рядом первый секретарь Потапов, испугавшись внезапного резкого жеста, инстинктивно отшатнулся и прикрыл лицо поднятой рукой. Потом он, кажется, даже выступал – слушать его было мучительно, без бумажки он совсем не мог.

21 августа я прилетел в Москву. Еще до вылета, кажется, стало ясно, что все кончено – но я решил все-таки съездить. Вокруг Белого дома еще дотлевала сложившаяся субкультура «круглосуточных защитников», среди смешных «баррикад» из арматуры и листов железа еще горели костры, и рядом с ними сидели с гитарами заспанные молодые ребята. Но мимо них уже бежали прохожие, вокруг уже шумела жизнь, не было никаких «танков», и они просто досиживали какие-то свои внутренние сроки у этих костров, рядом с которыми провели, видимо, на тот момент лучшие ночи в своей жизни.

Новый Арбат был перекрыт, по нему, как по пешеходному проспекту ходили люди. Помню, как от Белого дома в сторону Кремля быстрым шагом порывисто бежал популярный демократический депутат Олег Румянцев, гордо откинув назад свою симпатичную бородатую голову. На улицах было много народу, я пил «Фанту», звонил московским знакомым – им было по большей части довольно все равно, они не особенно радовались победе «демократических сил». Тогда я вдруг впервые ощутил, что, живя в Иркутске – я жил в этом постоянном потоке новостей из Москвы и отлично знал, что сказал Ельцин Горбачеву, а Горбачев Янаеву. Но стоило мне попасть в Москву – как я начисто выпал из этого новостного потока, просто потому, что перестал смотреть телевизор. Я вдруг понял, что, оказавшись в Москве, я перестал быть в курсе, что здесь происходит – вернее, что происходит «в Москве в телевизоре».

Я был на похоронах Комаря, Кричевского и Усова. Выступал с балкона Белого дома Ельцин, его загораживали бронежилетами. С балкона стоявшие там радостно махали вниз своим знакомым. Вообще главным местом, символическим центром России стал Белый дом, а Кремль таким местом быть перестал – там снова хозяйничал вернувшийся из Фороса Горбачев, но было ясно (и видно), что инициатива и сила за Ельциным. Который уже открыто хамил Горбачеву в прямом эфире.

Было, с одной стороны, здорово, что распугали и турнули этих старых коммуняк, от которых давно тошнило. И было уже ясно, что Советский Союз – в той форме и в том виде, который мы все знали – заканчивается, истлевает на наших глазах. А с другой – мне как-то не хватало конкретных поводов для радости, по крайней мере в Москве. Скептические московские знакомые, открытые, но довольно смешные народные депутаты РСФСР (я там даже с одним познакомился, хороший был парень, даже не знаю, где он сейчас), грустные ребята с гитарами у никому уже неинтересных костров и баррикад, похороны погибших «героев обороны Белого дома» (про которых сейчас уже никто не вспоминает) – все это скорее вызывало какую-то эйфорическую меланхолию.

Я бродил по центру, пил «Фанту», думал, что когда-нибудь где-то почитаю очевидцев и участников, кто-то должен будет рассказать, как и почему это все произошло. А потом улетел домой, даже не забежав напоследок к скептическим московским знакомым, не разделявшим мой энтузиазм.

С той поры были опубликованы сотни свидетельств, мемуаров, интервью, и про обстоятельства подписания нового Союзного договора, и про установленные у Горбачева накануне подписания подслушивающие устройства, и про его разговоры в Форосе с гэкачепистами, и про переговорщиков Ельцина, звонивших по всей стране, пока гэкачеписты выпускали свои бессильные циркуляры. Все обо всем подробно вспоминают – правда, при этом или занимаются художественно-пристрастным украшением картины, или уточняют: «Всей правды я вам все равно не расскажу», набивая себе цену и загодя продавая свое следующее интервью. И я, честно говоря, уже давно перестал ждать каких-то внятных и интересных слов от тех, кто еще жив.

ГКЧП оказался отодвинут в зону умолчания и забвения не только потому, что перестал быть политически нужен нынешнему руководству (хотя и поэтому тоже, конечно). Он оказался и в самом деле не столько переломом, сколько эпизодом. Мне, тридцатилетнему, например, казалось тогда, что провал ГКЧП – это начало какой-то нового этапа нашей истории. Потом я стал думать, что скорее, это было все-таки окончание старого ее куска. Теперь я думаю, что это было даже не окончание – а продолжение этой самой старой истории и старой жизни, так сказать, непроизвольная и неконтролируемая судорога больного, который в результате все-таки выжил.

После 1991 года страна пережила неизбежный для социалистического хозяйства экономический коллапс, уменьшилась в размерах, произошло перераспределение собственности и ресурсов, обновление правящей группы, за 10 ельцинских лет были созданы какие-то условно новые институты, и только сейчас мы можем увидеть настоящий результат путча 1991 года – то есть увидеть отсюда не «что это было», а чем этот эпизод оказался в общей траектории движения страны. Страна, как огромный ледяной айсберг, подтачиваемый теплыми течениями, просто подтаяла и перевернулась тогда вверх дном – и кто-то успел перебежать или уже из воды взобраться на новую его вершину. Да, льда в этом айсберге стало немного меньше – но лед тот же самый, и айсберг тот же самый, и по-прежнему те, кто оказался наверху, делают вид, что бурно руководят его движением.

Однако теплые течения никуда не делись – хотя понимать, что ты всего лишь плывешь на айсберге, конечно, не особенно весело.

Возрастное ограничение: 16+