Лев Сидоровский: Гениальный Эдди Рознер

01 июня 2022

Только представьте себе: Сибирь, вторая военная зима, по радио тревожные сводки «Совинформбюро», за окном – мороз под сорок. И вдруг в местном драмтеатре – джаз!

Причём концерт начался необычно: музыка возникла ещё за закрытым занавесом; потом из-за него, выдавая потрясающее соло, выглянула «золотая» (это, исходя из её цвета, утверждали все) труба; за трубой – под шквал аплодисментов – появилась рука, пальцы которой нажимали на клапаны; наконец занавес очень медленно раздвинулся, и люди увидели самого солиста – в ослепительно белом костюме, улыбчивого, невеликого ростом, худощавого, тёмноволосого, со щёгольскими усиками. Причем, играя на трубе, он в то же время очень весело дирижировал оркестром. К тому же – «заграничное» имя: Эдди!

В общем, той унылой порой всё это для нашего скромного города стало потрясением. Стоит ли удивляться, что назавтра про Эдди Рознера говорили на каждом углу, и кое-кто уже даже напевал неведомую нам досель песенку: «Раз пчела в чудный день весной, свой пчелиный покинув рой».

Всё это я, малолетка, узнал со слов взрослых. А сам увидел и услышал Рознера «живьём» лишь спустя тринадцать лет, в ленинградской «Промке», нынешнем ДК имени Ленсовета. Точно так же из-за занавеса сперва появилась «золотая» труба, потом – рука, затем – сам он, в таком же ослепительно белом костюме и при галстуке-«бабочке». Та его «выходная» мелодия до сих пор звучит в моих ушах. И улыбался ослепительно, хотя за плечами знаменитого музыканта были восемь лет ГУЛАГа.

Вообще-то при рождении он был нарёчен Адольфом – это случилось в 1910-м, 26 мая, в Берлине, куда эмигрировала семья польского еврея, сапожника Игнатия Рознера. Уже в четыре года мальчик познакомился со скрипкой, в десять – с отличием окончил консерваторию Штерна и тут же поступил в Высшую музыкальную школу.

Как раз той порой Европу захватил прорвавшийся из-за океана синкопированный рваный ритм свинга и фокстрота, который нашего героя, без преувеличения, потряс. Поэтому, забросив скрипку - «царицу симфонического оркестра», юный музыкант целиком отдался «королеве джаза» – трубе. Причём так успешно, что уже в 1926-м, на международном конкурсе таких же рыцарей джаза, который проходил в Италии, заслужил звание «второй трубы мира». Сам Армстронг вручил 16-летнему виртуозу свой фотопортрет с надписью: «Белому Луи Армстронгу». И после, обладая таким титулом, он с джазом Стефана Вайнтрауба успешно гастролировал по странам и весям.

Но в Германии к власти пришли фашисты, чей ненавидящий иудеев фюрер тоже, увы, звался Адольфом. И Рознер, который после вспоминал: «Ну и как прикажете жить в Берлине, если на дворе 1936-й, а ты еврей, играющий негритянскую музыку, и при этом тебя зовут Адольф?», выбрав себе новое имя – «Эдди», перебрался на родину предков.

Там, в Польше, он создал подлинные образцы великолепного свингового джаза, которые в 1938-м, когда их оркестр гастролировал в Париже, запечатлела фирма «Коламбиа». И тогда же встретил свою самую большую любовь – звезду сцены и эстрады, красавицу Рут Камински, чья мама, известная не только всей Европе трагедийная актриса Ида Камински (которая за фильм «Дом на площади» стала первой неамериканской обладательницей «Оскара»), к тому же возглавляла Варшавский Еврейский театр.

Их медовый месяц пришёлся на самые чёрные для Польши дни сентября 1939-го. Спасаясь от нацистов, которые уже захватили столицу, Эдди и Рут чудом смогли вырваться из этого ада и оказались в Белостоке, который вместе со всей новоиспечённой «Западной Белоруссией», по сговору с Германией, только что от Польши оттяпал Советский Союз. В феврале 1975-го в Варшаве 80-летний композитор Ежи Петербурский, автор «Синего платочка», «Утомлённого солнца» и других замечательных мелодий, рассказывал мне, как тогда, в Белостоке, по той же причине, вместе с Рознером оказался и сам он, и иные коллеги из Варшавы, Кракова, Лодзи: Ежи Бельзацкий, Генрик Гольд, Юрий Юрандот, Генрик Варс, вокруг которых там сразу закипела музыкальная жизнь. Правда, Рознер перебрался во Львов, мигом сколотил ансамбль и каждый вечер имел успех. Но скоро земляки перетянули его в Минск, где коллектив значительно расширился, поскольку появились старые знакомые: кларнетист Гарри Вольфайлер, барабанщик Георг Шварцштайн, вокалист Лотар Лямпель, другие.

В общем, весной 1940-го их выступления в Белгосфилармонии стали сенсацией. Причём тонким ценителем джаза оказался первый секретарь ЦК Компартии Белоруссии Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко, чьё высокое покровительство помогло Рознеру создать именно такой коллектив, о котором мечтал. В сентябре 1953-го благороднейший Пантелеймон Кондратьевич, бывший тогда министром культуры СССР, когда я, полный отчаяния, однажды нагряну в его кабинет, мигом разоблачит погромщиков из приёмной комиссии ЛГУ, совершивших с моими документами мерзкий подлог, и тем самым поможет мне наконец-то стать студентом Ленинградского университета. Но это так, к слову. Оркестр был не только укомплектован лучшими музыкантами-иммигрантами, но и получил совершенно фантастическое финансирование. Это позволило ввести в состав струнную группу, приобрести первоклассную по тому времени усилительную аппаратуру и даже собрать кордебалет. На их афишах гордо значилось: «Государственный джаз-оркестр Белорусской ССР под управлением и при участии Эдди Рознера».

Кстати, когда в 1940-м среди польских иммигрантов начались «чистки», именно благодаря Пономаренко в их коллективе не пострадал никто.

Давным-давно утёсовский саксофонист Аркадий Котлярский поведал мне, какое впечатление («буквально разорвавшейся бомбы») произвели той порой концерты этого оркестра в столь любимом ленинградцами «Саду отдыха» (как жаль, что там, на Невском, близ бывшего Дворца пионеров, его уже полвека не существует):

– Мы были ошеломлены! Новые аранжировки, удивительная ансамблевость, свинг, феноменальное мастерство трубача, которое демонстрировал сам Рознер! Недаром Утёсов тогда сказал: «Ша, мальчики, нам здесь больше делать нечего!»

Да, джаз, которым руководил Леонид Осипович сохранял своё название только по составу инструментов, но, по существу, был песенным и театрализованным оркестром. А у Рознера главным всё же стала музыка – «настоящий», «западный», свинговый бэнд с иным звучанием, незатёртым репертуаром и, прежде всего, акцентом на инструментальное мастерство музыкантов. Пьесы Уильяма Хенди, Дюка Эллингтона («Караван»), Виктора Янга, Винсента Юманса, Гарри Уоррена звучали свежо и неожиданно.

Ну и сам Эдди Рознер! Его артистизм, непринуждённость, обаяние с первых же минут зрителя покоряли, а лёгкость, с которой устанавливал с залом контакт, была скорей свойственна многолетнему кумиру публики, нежели едва-едва владеющему русским языком незнакомцу, каковым он являлся на самом деле.

Профессионалы отмечали его выдающуюся технику, безукоризненное ритмическое чутьё, богатейший диапазон интонаций и тембров, которые «приближаются к звуку человеческого голоса».

К тому же успех этим концертам обеспечивали и талантливые театрализации, которые создавали в зале лёгкую весёлую атмосферу. Среди непременных участников интермедий и реприз были не только ведущие конферанс Александр Фаррель и Юрий Благов (будущий известный сатирик, он и пел хорошо), но и музыканты оркестра, в первую очередь, Павел Гофман, Луи Маркович и Юрий Цейтлин. Именно они создали то самое знаменитое шуточное трио, которое потом долгие годы придавало концертам особый колорит. Например, когда пели: «И звучали, поверьте, не хуже, чем джаз, мандолина (это сначала исполнял Благов, а после Цейтлин), гитара (Гофман) и бас (Маркович)», слово «бас», вызывающее определенные ассоциации относительно высоты звука, произносилось вдруг дискантом. Наибольший же успех Маркович пожинал, когда выдавал тирольские песни – йодли. Рулады, которые Луи выводил, никто другой сымитировать не мог. Ах, как был он великолепен в «Сан-Луи блюзе» и в «Ковбойской»: «Хорошо в степи скакать, свежим воздухом дышать, лучше прерий в мире места не найти». А Гофман с польской, на музыку Рознера, песней: «Тиха вода бжеги рве» («Тихая вода рвёт берега») обрёл просто всесоюзную известность, особенно после того, как Наум Лабковский написал к ней русский текст: «Ай да парень-паренёк, в этом парне виден прок». Слава Богу, записи сохранились.

Когда началась война, их оркестр гастролировал по всей стране. Вот и до моего Иркутска добрался. Все они вступили в Союз польских патриотов, выезжали на фронт и однажды, во время трёхмесячного «турне» по дислокациям 1-го Белорусского, оказались в штабе Рокоссовского. После концерта Рознер получил от растроганного Константина Константиновича, за неимением под рукой ничего другого, коробку «Казбека», с надписью: «Как жаль, что такие люди, как вы, живут только один раз». В начале 1944-го он стал заслуженным артистом БССР.

И после Победы их гастроли проходили с большим размахом. Однако уже начиналась борьба «с низкопоклонством перед Западом», и Эдди Рознер попал в эти жернова, пожалуй, самым первым: 18 августа 1946 года «Известия» опубликовали статью некоей Грошевой «Пошлость на эстраде», после чего на его выступления, по сути, было наложено табу. Решил вместе с женой и маленькой доченькой вернуться в Польшу, но сделать это легально не получалось. Попробовал нелегально, и 28 ноября в Львове, как «шпион иностранной разведки», был арестован. Приговор: десять лет лагерей. А Рут на пять лет выслали в Казахстан.

Хорошо, что в магаданском заключении вместе с ним оказалась и «золотая труба», хотя из-за цинги играть ему было непросто. Создал ансамбль (благо, музыкантов и там хватало), и стали они под конвоем по всей Колыме давать такие концерты, что понравились самому Деревянко, начальнику всей лагерной системы на Востоке. Деревянко поручил Рознеру возглавить музыкальную часть магаданского лагерного театра. И снова маэстро из ГУЛАГа писал аранжировки, сочинял музыку, дирижировал.

Когда Сталин умер, обретший свободу узник вновь собрал в Москве оркестр, «полный бэнд», который вмиг стал символом джазового ренессанса. И опять возникло здесь шуточное трио – Гофман, Маркович, Цейтлин, и зазвучали новые песни (и самого маэстро в том числе, например, «Может быть»). А ещё очень украсил программу молодой Юрий Саульский, который написал «Чаплиниану» и «Дуниану». Кстати, именно их коллектив музыкой Анатолия Лепина великолепно «озвучил» совсем не «джазовую» рязановскую «Карнавальную ночь».

Шли годы. Накапливалась усталость. К тому же на нём по-прежнему оставалось в силе клеймо эмигранта, политически неблагонадёжного, «не нашего», «лагерника». Рознеру, полностью реабилитированному, не давали визу даже в Польшу, на свидание с дочерью и бывшей женой. Естественно, и всему его знаменитому биг-бэнду тоже ни разу не довелось показать себя «за бугром».

В конце концов, шестидесятилетний маэстро оказался не у дел. С отчаянья в Гомеле собрал свой последний оркестр, а в 1972-м при содействии посла США, наконец, получил выездную визу. И вновь во всей совдепии над его именем мрачно нависло проклятие, и опять ничего написать о нём в наших газетах было невозможно.

Оказавшись в Западном Берлине, он играл в небольшом ресторанчике. Но 8 августа 1976 года «золотая труба» Эдди Рознера, которая так очаровательно пела целых полвека, увы, замолчала навсегда.

Автор: Лев Сидоровский

Возрастное ограничение: 16+