Лев Сидоровский: Писать искренно как Ярослав Голованов
04 июня 2023
2 июня 1932 года родился Ярослав Голованов. Лев Сидоровский называет его эталоном журналиста.
Герой этого повествования, не завидуя талантливым «попрыгунчикам», считал, что всё, написанное легко, пусть даже с видимым блеском, вскоре легко и умирает. Пожалуй, с середины 60-х следил я за его счастливым пером, всё больше понимая: вот на кого в профессии надо равняться! Тем более что такое мнение разделял самый значительный в моей жизни человек – Марк Лазаревич Галлай, Герой Советского Союза, заслуженный лётчик-испытатель СССР, который тоже считал, что о космонавтике и не только о ней отменно пишет именно он – Ярослав Голованов.
Спустя годы я Голованова в коридорах «Комсомолки», где иногда публиковался, встречал. Однажды мы с ним даже коротко перекинулись словами. Увы, блистательный журналист скончался в 2003-м, и с той поры его составленные из ста двадцати записных книжек трёхтомные «Заметки вашего современника», которые автор успел издать, стали для меня, по сути, настольной книгой.
У него были замечательные гены. Ведь Николай Николаевич Голованов, дед-полиглот, переводил на русский и Гёте, и Шиллера, и первым в России терцинами – «Божественную комедию» Данте. А Кирилл Николаевич, отец, основал в Москве театр Транспорта (ныне носящий имя Гоголя), на сцене которого потом играла Анфиса Васильевна, мама. Так что на белый свет Ярослав явился в актёрской семье, и родители думали, что сын пойдет во ВГИК или в архитектурный.
Но обожающий роман «Аэлита» гуманитарный мальчик вдруг отнёс документы в МВТУ имени Баумана, а там оказался на самом секретном в стране факультете – ракетном. Его дипломный проект «Расчёт жидкостного реактивного двигателя с тягой 100 тонн» был весьма стоящим, но в НИИ, куда получил назначение, потребовалось срочно и коренным образом переучиваться с теплотехника на аэродинамика, а это с планами Голованова не совпадало. Тем более что редактор «Комсомолки», хрущёвский зять Алексей Аджубей, сразу обратив внимание на молодого «засекреченного» ракетчика, который как «внештатник» уже успел полюбить запах свежей типографской краски и полуночную работу «в номер», позвал его к себе, в отдел науки.
Пытливый ум, неравнодушная душа, горячее сердце, мастерское владение словом – всё это скоро заставило читателя искать на газетной полосе строки, в первую очередь, Ярослава Голованова, хотя самобытных журналистов в «Комсомолке» тогда хватало. Почти сразу же, уговорив Аджубея, отправился в рыболовную экспедицию к берегам Африки, после чего выдал не только серию интереснейших очерков, но и повесть «Сувенир из Гибралтара». И дальше продолжал в том же духе, успешно совмещая газетное дело с писательским.
Я, тоже считающий, что настоящая журналистика – это непременно часть литературы, снова и снова убеждался в своей правоте, читая его книги: «Штурм бездны», «Этюды об учёных», «Этюды о великом», «Архитектура невесомости», «Наш Гагарин», «Марсианин».
Помнится, в коттедже, который приютил Шестой Останкинский переулок столицы, где жил главный конструктор, я поднялся на второй этаж по узенькой лестнице с «раздумной ступенькой»: Королёв назвал её так потому, что любил посидеть на ней, поразмыслить. Может, именно здесь, после прочтения повести Голованова «Кузнецы грома», героями которой впервые стали конструкторы космических кораблей, Сергей Павлович решил ответить согласием на жаркую просьбу Ярослава самому слетать в космос: «Я говорил, что увидеть космос своими глазами, по-своему почувствовать его должен и художник, и музыкант, но первым должен стать журналист».
В июле-августе 1965-го под крышей Института медико-биологических проблем прошел невероятно трудный путь подготовки, но кончина Королёва в январе 1966-го эти планы перечеркнула: новый «главный» в таком человеке, увы, не нуждался. Спустя четверть века попытку стать первым журналистом в космосе повторил, однако вместо него на нашу орбитальную станцию за очень большие деньги отправился коллега из Японии Тоёхиро Акияма. Возмущению Голованова не было предела: «Ну как же нам не стыдно?!» Более десяти лет был он специальным корреспондентом «Комсомолки» на космодроме «Байконур», в ЦУПе и целых тридцать создавал фундаментальный, на восемьсот страниц труд о Королёве с «совестливым» посвящением: «Тем сотням и тысячам, которых в сообщениях ТАСС называли просто "учёными, инженерами, техниками и рабочими". Тем, которые жили среди нас, но которых мы не знали, потому что они не рассказывали о своей работе и не носили свои ордена». В день 90-летия Сергея Павловича, по собственному признанию, «вдруг почувствовал, что моя встреча с ним, книга моя, по сути, сформировали всю мою жизнь, определили её приоритеты, расставили нравственные вехи. Всё это и есть, наверное, судьба».
Читая его дневник, который Голованов вёл почти полвека, я радовался всякий раз, когда наши с ним оценки кого-либо или чего-либо совпадали. Ну, например, в 1967-м целый день провел я в компании удручающе примитивного, а некогда «легендарного» руководителя полярной станции «СП-1», о котором спецкор «Комсомолки» отозвался кратко и точно: «Дважды Герой Советского Союза, кавалер 8 орденов Ленина, контр-адмирал, доктор географических наук Иван Дмитриевич Папанин – один из самых глупых людей, с которыми мне приходилось беседовать за всю мою жизнь».
Или аналогичные моим его мысли после встреч с великим Евгением Евстигнеевым: «В жизни довольно примитивный, малообразованный и лениводумающий человек, он мог выйти на сцену и играть Эйнштейна, и все знали, верили: Эйнштейн такой! Он мог быть высоким интеллигентом («Собачье сердце») и пьяным водопроводчиком («Старый Новый год»), и мы всегда ему верили! Он был актёром от природы, настолько гениальным, что, казалось, у него всё как-то само собою получается, безо всяких усилий с его стороны».
Замечательно в Голованове и столь необходимое для нашего брата-журналиста постоянное чувство любопытства, которому, казалось, не было предела. Вот, например, запись 1970-го года: «Аля Левина дала мне отличный адрес. На берегу залива Кара-Богаз-Гол один человек переделал мотоцикл в самолёт и летает на работу. Обязательно надо к нему съездить». И ведь наверняка съездил.
Вспоминаю одного редактора питерской «Смены», который в 1980-е на халяву катался по разным «заграницам». Спрашиваешь: «Витя, как Париж?» Зевает: «Нормально». А вот – Голованов:
«Я очень люблю Париж. Если бы Господь Бог сказал, что я никогда не увижу больше Лондон, Нью-Йорк, Рио-де-Жанейро или Сидней, я бы не очень расстроился. Но если Он сказал бы мне, что я не увижу Парижа, я бы заплакал, наверное… Я долго мечтал показать Париж своему сыну и лучшему другу. И вот привёз их в Париж. Аэропорт, метро, гостиница… А вечером я выпустил их на Елисейские поля. Вот поднимаемся из метро к свету, они – чуть впереди, я – за ними… Удивительное ощущение. Я подарил Париж сразу двум дорогим людям. Огромное счастье».
Он побывал в очень многих странах – на всех, кроме Антарктиды, континентах. Как сам говорил, «купался во всех океанах земного шара». Однако – в отличие от своего деда – объясниться мог только по-русски. Записал в дневнике: «Дарвин признаётся: «В течение всей своей жизни я не мог одолеть ни одного языка». Да, положительно многое роднит меня с великими людьми!» Что ж, чувством юмора этот человек наделён был сполна – не зря же в конце 1960-х игроки телевизионного клуба КВН члена жюри Ярослава Голованова обожали. Уже тогда журналиста знала вся страна, поскольку адресами его репортажей были: Прибалтика, Крым, Украина, Кавказ, Урал, Сибирь, Средняя Азия, горы Памира и Тянь-Шаня, Дальний Восток, Камчатка, Сахалин, Курилы.
Еще некоторые его мысли:
«Мы чаще гладим кошек, нежели людей. А людям это нужнее…» (1955-й).
«В деревнях больше горя, чем в городах… Горе в деревнях не проточное, оно тут застаивается, как болотная вода». (Пинежская тетрадь, 1967-й).
«Родиться – желанным. Жить – честным. Работать – по любви. Писать – искренно. Дружить – только с мужчинами. Увлекаться – женщинами. Восхищаться – природой. Любить – детей. Бояться – фанатиков. Презирать – предательство… Никого не наставлять, никому не подавать пример: это бессмысленно…» (2001-й).
О золотой переделкинской осени:
«Как трудно не только описать, но и самому понять свои мысли при виде этого тихого чуда. Это и Бог, и любовь, и жизнь, и смерть, и ещё что-то чистое, высокое, вечное».
Да, осень он обожал:
«И опять не знаешь, глядя на эти клёны, то ли плакать, то ли смеяться, то ли молиться. Считанные дни фантастической красоты. Потом налетит ветер – и всё исчезнет».
Приведя эти строки, дорогой читатель, я сейчас задумался: а может, Голованов в журналистике, о чём бы ни писал, тоже ставил перед собой очень близкую мне сверхзадачу: воспитание человеческой души? Нет, впрямую такое не формулировал, но получалось это у него великолепно. Не случайно же горевал в 1983-м:
«Вечером по Переделкино гуляют стайки мальчишек и девчонок. Они совсем другие. Они совершенно не похожи на нас. В 1949-м в Кучино я плакал ночью, когда Наташа не пришла на свидание. Умеют ли они плакать? Ужасно, если не умеют, но не хочется верить в это».
Его любимые книги – «Казаки» Толстого, «Мёртвые души» Гоголя, «История одного города» Салтыкова-Щедрина, «Мастер и Маргарита» Булгакова. В охотку возился с машиной. Любил море, в котором чувствовал себя, как рыба (когда-то был даже инструктором подводного плаванья). Снова и снова стремился в Гурзуф, где подростком научился нырять. Именно там, под камнем «Оркестр», завещал упокоить свой прах.
Когда с ним прощались, другой достойный журналист, Юрий Рост, сказал: «Мы потеряли. Небо нашло». Да, теперь он, считавший, что Земля – это, в сущности, космический корабль, а человечество – одна команда, принадлежит Небу. Там, кстати, есть планета № 7729, которая носит имя «GOLOVANOV»…
Кажется, лишь мы с ним вдвоём – единственные за всю историю России журналисты-газетчики, у которых есть «свои», «именные» планеты.
Возрастное ограничение: 16+
Все статьи автора
В наших соцсетях всё самое интересное!
