Лев Сидоровский: Народный артист Бен Бенцианов

06 октября 2022

Серебряноголовый, с юношеской фигурой, человек украшал нашу эстраду шестьдесят пять лет, полвека из которых прошли на моих глазах. Лев Сидоровский об артисте Бене Бенцианове, которому 3 октября исполнилось 104 года со дня рождения.

К великой моей удаче, знал его не только как давний благодарный зритель, но и как автор немалого количества его номеров, соучастник разных «капустников», дружеских посиделок, ну и, естественно, как журналист.

Говорено-переговорено за прошедшие годы было немало. Когда же Бен Николаевич Бенцианов впервые вышел к зрителю?

Он рассказывал:

– Случилось это в Новосибирске, где оказался после ранения и долгого блуждания по госпиталям. Туда были эвакуированы наша «Александринка» и филармония, во главе которой стоял знаменитый Иван Иванович Соллертинский. Решил ему показаться. Выступил – и услышал: «Поёте вы гораздо хуже, чем Халиева и Лордкипанидзе, читаете тоже не так, как Перельман и Давыдова. Однако докладчиком вас возьмём».

«Докладчиком» назывался тот, кто вёл симфонические концерты. Выходил на сцену и объявлял: «Чайковский, Первый концерт для фортепиано с оркестром. Исполнители...» Именно в этом качестве осенью сорок третьего я и вступил на филармонические подмостки. А вскоре вдруг вызывают: «Вам доверено вести концерт для участников торжественного заседания, посвященного 26-й годовщине Великого Октября». Стал лихорадочно вспоминать все шутки, репризы, которые в разное время слышал на эстраде от Гущинского, Алексеева, Утёсова, Менделевича, Муравского. И вот 6 ноября 1943 года на новосибирской сцене клуба имени Сталина впервые оказался в роли конферансье.

Может, это было именно то, о чём он мечтал с детства?

– Нет, в раннем детстве мечтал стать управдомом. Потом – артистом, но артистом драмы. И стал им: учился в студии при БДТ, играл на прославленной сцене вместе с Люсей Макаровой, Фимой Копеляном, Славой Стржельчиком. Однажды, в антракте «Дачников», спросил нашего педагога, художественного руководителя Большого драматического, будущего народного артиста СССР Бабочкина: «Борис Андреевич, вы видели, как во втором ряду смеялись?» Бабочкин взорвался: «А ты что, в зал смотришь? Не-е-е, не получится из тебя артиста, иди на эстраду, там как раз "четвёртая стена" не нужна. Только на эстраду!»

Я расстроился: эстрада тогда среди драматических артистов не очень была популярна. Так что Бабочкин мне напророчил. Вскоре после того выступления в клубе имени Сталина оказался я с концертной бригадой на фронте. Войну закончил в Германии.

Минуло несколько лет, и однажды увидел на эстраде Александра Блехмана: безо всяких декораций, без специального костюма, без грима, без партнёров он держал огромный зал в своей власти. Я понял: хочу быть рядом с этим мастером, хочу у него учиться. В коллективе Блехмана, кстати, осуществилась и золотая мечта детства: я таки стал управдомом – Гаврилой Гаврилычем Доморощенко. Этот болтун, демагог и непроходимый дурак был у зрителей весьма популярен.

Отлично помню этого управдома, причём он у Бенцианова в разных случаях видоизменялся: то становился заведующим столовой, то культмассовиком в доме отдыха, даже дирижёром джаз-оркестра. Да и все последующие программы Бена Николаевича в память врезались отчётливо: «Человек с чемоданчиком», «После дальних дорог», «Лицо друзей», другие. И всегда при этом ощущал: эстрада для Бенцианова – не просто «развлекаловка», а дело весьма серьёзное и ответственное. Впрочем, он и не протестовал:

– Да, свою профессию уважаю. Ведь каждый вечер мне, по сути, предоставляется высокая трибуна, и творческая безответственность на ней безнравственна. Конечно, считаю своим долгом развлекать, приносить людям хорошее настроение. И в то же время ненавязчиво напоминать о таких понятиях, как совесть, порядочность, духовность. О таких чувствах, как дружба, как любовь.

За всё за это зритель его всегда любил. А как к артисту относились те, кто в Питере руководил идеологией? Не случались ли конфликты?

– Ещё как случались! Например, в одном из монологов я упоминал, как на V съезде РСДРП, в Лондоне, Ленин от имени делегатов обратился за материальной помощью к английскому капиталисту. Услышав моё выступление, первый секретарь обкома Романов возмутился: «Бенцианов клевещет на вождя революции! Владимир Ильич не мог одалживать у каких-то капиталистов! Чтобы больше Бенцианова на эстраде не было!» И меня «запретили».

Через некоторое время, когда Романову доложили, что та ленинская расписка о долге действительно хранится в Москве, в музее революции, «первый» изрёк: «Ну и что? Может, и был такой эпизод в жизни партии, но зачем народу об этом знать?» Однако моя опала всё равно продолжалась ещё несколько лет: не было в городе ни моих афиш, ни объявлений о моих концертах по радио.

Хорошо, что, в конце концов, обошлось, ведь в советские времена порой случались у артистов и прямо-таки трагические эпизоды. Ну, скажем, по анкетным данным.

– Меня в наших анкетах всегда возмущал глупый вопрос: «Кем были ваши родители?» Господи! Да кем они были? Советскими людьми. Большевики значительно облегчили бы жизнь страны, если б в анкетах спросили: «Кем стали ваши дети?»

Ну и пресловутая «пятая графа» тоже кое-кому основательно нервы попортила.

– Как-то мы с Муравским вели концерт, посвящённый Дню милиции. Пётр Лукич объявляет: «Па-де-де из балета "Лебединое озеро". Исполняют Наталия Дудинская и Семён Каплан». Я ему из-за кулисы почти кричу (Пётр Лукич был сильно глуховат): «Не Каплан, а Сергеев!» Муравский улыбнулся: «Мои дорогие! Извините за оплошность. В наше время, когда каждый Каплан мечтает называться Сергеевым, я настоящего Сергеева обозвал Капланом». В зале – хохот.

Но случались и провокации. Помню, в Колонном зале Дома Союзов концерт для участников всесоюзного совещания «командиров промышленности» вёл замечательный конферансье Олег Милявский. И вот объявляет Олег номера, а они – как на подбор: «Русский народный оркестр имени Осипова...», «Русский народный хор имени Пятницкого...», «Исполнитель русских народных песен Иван Суржиков...» И в конце первого отделения: «Выступает скрипач Леонид Коган...» Вдруг голос из зала: «Русский?» В зале – звенящая тишина. Милявский секунду помедлил: «Советский». Раздались аплодисменты.

Дождавшись паузы, Олег добавил: «А вопрос – антисоветский». Во втором отделении, объявив номер Лившица и Левенбука, осведомился: «У вас, товарищ, ко мне вопросы есть?» В зале – хохот и аплодисменты.

Мне тоже иногда удавалось найти точную репризу. Как-то давали концерт в воинской части накануне Нового года и договорились выступать не больше пяти минут. Но певец Григорий Прага, спев длинную арию, тут же затянул другую. За кулисами возмутились, в зале заскучали. Наконец закончил и вдруг заявляет: «Ну а теперь я с большим удовольствием исполню...» Но тут я подошел, отобрал микрофон: «Всё! Концерт из Праги закончен!»

В его программах время всегда выражало себя достаточно откровенно и смело. Бен Николаевич пояснял:

– Когда однажды Ахматову напечатал Кочетов, кто-то удивился: «Как вы могли отдать стихи в "Октябрь"?» Анна Андреевна горько усмехнулась: «Мне некогда ждать». Вот именно с этим же ощущением – «Мне некогда ждать!» – я всегда выходил на сцену. Должен был идти и делать свое дело. Потому что завтра мне эту возможность могли закрыть.

Помню, например, как в 1993-м (когда Хасбулатов объявил поход против Ельцина) Бенцианов пел: «Но если Хасбулатов – демократ, то я хочу в режим тоталитарный». А через некоторое время у него появился номер и про Руцкого, как он за 28 тысяч «деревянных» купил себе «Мерседес» и всем предлагает: «Садись, прокачу!»:

«Я к тебе, дружок, не сяду,
Завезёшь вдруг по кривой:
Хорошо – коль в сорок пятый,
Ну а вдруг – в тридцать седьмой?!..»

Увы, в девяностые слово на эстраде можно было услышать уже очень редко. И острые куплеты, как великолепно многие годы делал это Бенцианов, уже не пел почти никто. Все концертные площадки заграбастали бесчисленные поп-«звёзды».

Бен Николаевич вздыхал:

– «Звездой» на эстраде теперь можно стать, не прилагая никаких усилий: просто нацепил нелепый наряд (или, наоборот, без всякой одежды) – всё! Стать артистом – совсем другое: для этого требуются талант, время: силы. Артист выходит на эстраду, чтобы помочь людям устроить жизнь. А большинство нынешних «звёзд», чтобы устроиться в жизни. В этом вся разница.

Конечно, он тоже смотрел телепередачи и по поводу всяких «аншлагов» и «смехопанорам» не скрывал эмоций:

– Если бы Аркадию Исааковичу Райкину в горячечном сне приснился хоть один процент эфирного времени, которое занимает сегодня Евгений Ваганович Петросян, он, наверное, проснулся бы в холодном поту: потому что в таком случае ему просто нечего было бы больше сказать! А Петросян не стесняется без конца вещать про тещу, вонючий лифт, санузел, секс. Это всё делается, чтобы сидящие в зале и у телевизоров подталкивали друг друга: «Вот, жена, ты меня всё ругаешь, а Петросян-то вон кого показывает!»

Ему приходилось выступать не только на русском языке, но и на английском, польском, немецком, венгерском, чешском, румынском, финском. Вспоминал:

– За рубежом обычно старался избежать дословных переводов. Однажды слушал, как одному иностранцу переводили стихотворение: «Отличное, благоустроенное шоссе. Ввиду полного безветрия зелёные насаждения совершенно спокойны. Если у тебя есть возможность задержаться, ты сможешь здесь неплохо отдохнуть». А оказалось, что это Лермонтов: «Не пылит дорога, не дрожат листы. Подожди немного – отдохнёшь и ты».

Когда-то, очень давно, в ленконцертовском «капустнике» я пел «одесские куплеты» в адрес всех присутствующих. Был среди них и такой:

«И Бенцианову поклон, конечно, низкий:
Артист заслуженный республики Киргизской!
Не ожидал я здесь подобного сюрприза:
Впервые ж вижу настоящего киргиза!»

После и другие союзные республики поочерёдно присваивали ему свои почётные звания – пока, наконец, не стал Бен Николаевич народным артистом РСФСР.

Вообще-то его, так сказать, «девичьи» фамилия, имя и отчество были иные: Бенцион Ноевич Баранчик. И когда там же, в «Ленконцерте», отмечал своё 70-летие, я прочитал «оду», в которой вспомнил весь его творческий путь. В частности, те далёкие годы.

«Когда нам были по карману
Песец, баранчик и овца,
Когда ещё Бен Бенцианов
Носил фамилию отца».

Ну а когда в 1993-м Бен Николаевич в Концертном зале, что у Финляндского вокзала, отмечал 50-летие своей творческой деятельности, я выдал другую «оду» с такими, например, строками:

«Хохочут, словно от щекотки,
От Петербурга до Чукотки.
Стон – над Окой и Ангарой,
Когда на сцене наш герой.
Ну а в Одессе? Там едва ли
Забудут через двести лет,
Как все БЕНдюжники вставали,
Лишь начинал он свой куплет…
Полвека он на этой "пашне"!
Он именит, как Жан Габен! –
Ведь в Лондоне часы на башне
Назвали в честь его – "Биг Бен"!
Но всем, от Рима до Албены,
Известны и другие Бены:
Один в Алжире был Герой,
Израиль сотворил второй.
Так вот, наш Бен, скажу я смело,
Покруче тех со всех сторон:
В сто раз умней он, чем Бен Белла,
И даже – чем Бен Гурион!
Душа не заперта в шкатулке,
По-большевистски горяча!
Не зря живёт он в переулке,
Носящем имя Ильича!..
Да, его имя знаменито!
Сказал мне древний аксакал:
"Шустрее Бена нет джигита –
По званьям всех он обскакал!»

На этом и так пространное цитирование прекращаю.

А сам юбиляр в финале того торжества свой лирический монолог завершил так:

«Я на эстраде – в боевом строю.
Удачи были, неудачи были.
Я жизнь свою эстраде отдаю
Лишь для того, чтоб все мы лучше жили!»

Да, неизменно моложавый, подтянутый, элегантный, он до последнего оставался на эстраде как в боевом строю. Звучит несколько выспренно, но это правда.

Автор: Лев Сидоровский, Иркутск - Петербург

На фото: таким Бен Николаевич был на эстраде и (верхний снимок, справа) между концертами на отдыхе:
я запечатлел артиста в 1965-м, в Евпатории. Фото автора.

Возрастное ограничение: 16+