99 лет назад в Иркутске расстреляли Колчака

07 февраля 2019

В ночь с 6 на 7 февраля 1920 года, девяноста девять лет назад, были расстреляны адмирал, Верховный правитель России Александр Колчак и председатель совета министров Российского правительства Виктор Пепеляев. Иркутск стал местом большой трагедии в годы гражданской войны. По инициативе Иркутского казачьего войска в 1999 году на реке Ушаковка был установлен памятный крест (пять лет назад деревянный крест был заменен на металлический), в 2004 году в Иркутске был установлен первый в России памятник адмиралу (скульптор - Вячеслав Клыков), а 18 декабря 2006 года в здании Иркутской тюрьмы был открыт музей истории тюремного замка имени А. В. Колчака, в нем - экспозиция в камере, где находился Колчак. 

Историки спорят до сих пор, где именно был расстрелян адмирал. Большинство склоняется к версии, что это произошло на берегу Ушаковки, где и был установлен крест в его память. На это указывают вспоминания участников событий, опубликованные в советской печати в тридцатые годы. Однако есть версия, что он был убит в тюрьме, а затем тело вывезли и утопили. 

"Глагол" публикует отрывки из текста командира расстрела, председателя иркутской чрезвычайной следственной комиссии, допрашивавшей Колчака, Самуила Чудновского. Он был напечатан в газете "Правда" за 16 января 1935 года. Но в книжной публикации 1961 года текст был немного изменен. Все изменения взяты в квадратные скобки. Также напомним, что текст отражает время, в которое он был опубликован. 

В первых числах февраля 1920 года Иркутску угрожала опасность со стороны наступающих каппелевских и других белогвардейских банд. В самом Иркутске было огромное количество враждебных Советской власти элементов...преимущественно из бежавших из разных мест Сибири контрразведчиков и охранников. В тюрьме сидела вся головка бывшего "правителя всея России" вместе с самим "правителем" - Колчаком. Почуяв наступление генерала Войцеховского на Иркутск, контрреволюция окрылилась и стала готовиться к активному выступлению. 

Материалы, захваченные мною при обысках, указывали, что в Иркутске существует подпольная белогвардейская организация, которая поставила себе задачей "освобождение Колчака и объединение вокруг него остатков разбитых белых армий". Оценивая всю важность, которую представляет разработка материалов, касающихся Колчака и его правительства, следственная комиссия вела под моим  председательством подробнейший допрос самого Колчака, Пепеляева и других. Мне и другим товарищам казалось важным выявить полную картину деятельности бывших "правителей", чтобы затем судить Колчака открытым [народным] судом.
Допрос Колчака продолжался до 5 февраля...В этот день стало известно, что не только иркутская контрреволюция добивается освобождения Колчака, но что этого добивается и Войцеховский: он требует, чтобы ему выдали Колчака, Пепеляева и других, ибо в противном случае он начнёт громить Иркутск.
[После допроса арестованных видных контрразведчиков стало ясно, что живой Колчак является чем-то вроде приманки или даже наркотиком для возбуждения контрреволюции.]
Считая положение серьёзным, я доложил об этом председателю революционного комитета тов. Ширямову. При этом я высказал мнение, что необходимо немедленно же расстрелять [руководящую] головку контрреволюции - человек около двадцати [Ответом на попытки контрреволюции должна быть решительная расправа со всеми теми, вокруг которых бандиты предполагали объединиться].
Моё предложение было передано ревкому для обсуждения. Пока же мне дано было распоряжение принять все меры к тому, чтобы не допустить побега Колчака из тюрьмы [и иметь надежную часть для эвакуации, в случае необходимости, Колчака в тыл].
[В течение всего дня] 6 февраля слышны были глухие отзвуки дальней орудийной стрельбы. Получили сведения, что Войцеховский близко подходит к станции Иннокентьевская. Приходилось целые сутки быть на ногах и чуть ли не ежечасно проверять караулы в тюрьме, тщательно осматривать прилегающие к тюрьме [кварталы]. В тюремных коридорах было установлено дежурство дружин.
7 февраля [в тексте 1961 года - 6 февраля] революционный комитет передал мне постановление о расстреле Колчака и Пепеляева. Глубокой ночью я отправился в тюрьму, чтобы выполнить приказ ревкома. Со стороны Иннокентьевской слышны были выстрелы. Иногда казалось, что стреляют совсем близко. Город замер. Осмотрел посты. Убедившись, что на постах стоят свои люди, отборные дружинники, направился в одиночный корпус и приказал открыть камеру Колчака.
Я застал "правителя" недалеко от двери, в шубе и папахе. Видимо, он готов был в любую минуту выйти из тюрьмы [и начать "править"]. Я прочёл ему приказ ревкома. Окончив чтение, приказал надеть ему наручники.
- А разве суда не будет? Почему без суда? - спросил меня Колчак дрожащим голосом.
[По правде сказать, я был несколько озадачен таким вопросом. Удерживаясь, однако, от смеха, я сказал:]
- Давно ли вы стали сторонником расстрела только по суду? - ответил я ему.
Передав Колчака конвою, я приказал подождать меня внизу, а сам отправился в верхний этаж, где находился Пепеляев. Велел открыть его камеру.
Пепеляев сидел на койке и тоже был одет. Это меня ещё больше убедило, что "правители" с минуты на минуту ждали своего освобождения. Увидев меня и вооружённых людей в коридоре, Пепеляев побледнел и затрясся, как в лихорадке. [Противно было смотреть на эту громадную тушу, которая тряслась, как  студень.] Я объявил ему приказ.
- Меня расстрелять?.. За что? - проговорил он, зарыдав.
И вслед за тем быстро, быстро он выпалил следующее, видимо, заранее приготовленное заявление:
- Я уже давно примирился с существованием советской власти, я всё время стремился просить, чтобы меня использовали на работе, я приготовил даже прошение на имя Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета, у которого я прошу меня помиловать и очень прошу меня не расстреливать до получения ответа от ВЦИК.
Я взял у него бумагу, передал её кому-то из стоящих около дверей товарищей, кажется, моему секретарю Сергею Мосину, и сказал Пепеляеву: Приказ ревкома будет исполнен, что касается просьбы о помиловании, то об этом надо было подумать раньше.
Пепеляев, рыдая, продолжал бессвязно бормотать об ошибке в своей жизни, о том, что недостаточно учёл обстановку, и прочее. Я приказал ему прекратить всякие разговоры и передал его конвою.
Захватив внизу Колчака, мы направились в тюремную контору. Пока я делал распоряжение о выделении 15 человек из дружины, охранявшей тюрьму, мне доложили, что Колчак желает обратиться ко мне с какой-то просьбой.
- В чём дело?
- Прошу дать мне свидание с женой... Собственно, не с женой, - поправился он, - а с княжной Темирёвой.
- Какое же вы имеете отношение к Темирёвой?
- Она очень хороший человек, - отвечает мне Колчак. - Она заведывала у меня мастерскими по шитью солдатского белья.
[Хотя окружающая нас обстановка не располагала к шуткам и смеху, но после слов Колчака никто из товарищей не мог удержаться - все расхохотались].
- Свидания разрешить не могу, - отвечаю я Колчаку. 

[- Желаете ли вы ещё о чём-нибудь попросить?
- Я прошу сообщить моей жене, которая живёт в Париже, что я благословляю своего сына.
- Сообщу.]
Рядом с Колчаком сидел Пепеляев, который продолжал рыдать. Наконец, он поднялся с места и дрожащей рукой передал мне записку, в которой нетвёрдым почерком было написано обращение к матери и ещё к кому-то с просьбой благословить его на смерть и не забыть ["своего] Виктора"... [Подавая записку, Пепеляев что-то залепетал, но понять его было совершенно невозможно.]
- Хорошо, записку передадим.
[Не прошло и минуты, как прибежал товарищ и спросил, можно ли разрешить Колчаку закурить трубку. Я разрешил. Товарищ ушёл, но вскоре вернулся обратно, бледный, как смерть.
- В чём дело? - спрашиваю. Не дожидаясь ответа, я как-то инстинктивно бросился в комнату, где находились Колчак и Пепеляев. Вижу, один из конвоиров держит в руках носовой платок и показывает то на Колчака, то на платок. Я взял платок и начал его ощупывать. Оказалось, что в одном из углов платка завязано что-то твёрдое, продолговатое, на ощупь напоминающее пулю к револьверу системы Браунинга малого калибра. Колчак сидит бледный, трубка в зубах трясётся. Я развязал узел и вынул маленький капсуль с какой-то белой начинкой. Нетрудно было догадаться, что Колчак хотел отравиться].
Все формальности, наконец, закончены. Выходим за ворота тюрьмы. 
Мороз 32–35 градусов по Реомюру. Ночь лунная, светлая. Тишина мёртвая. Только изредка со стороны Иннокентьевской раздаются отзвуки отдалённых орудийных и ружейных выстрелов. Конвой разделён на два кольца. В середине колец - Колчак спереди и Пепеляев сзади. Последний нарушает тишину дрожащей молитвой.
В 4 часа утра пришли мы к назначенному месту. К этому времени выстрелы со стороны Иннокентьевской стали слышаться всё яснее, всё ближе и ближе. Порой казалось, что перестрелка происходит совсем недалеко от нас. Мозг сверлила мысль: в то время, когда здесь кончают свою подлую жизнь два врага народа, в другой части города, быть может, контрреволюция делает ещё одну попытку громить мирное трудящееся население. [И именно потому, что знаешь, что кровавое дело Колчака ещё где-то продолжает тлеть, не терпится, и винтовки как-то сами устанавливаются в руках так, чтобы произвести первый выстрел.]
Раньше, чем отдать распоряжение стрелять, я в нескольких словах разъяснил дружинникам [сущность и] значение этого акта.
Всё готово. Отдал распоряжение. Дружинники, взяв ружья наперевес, становятся полукругом.
На небе полная луна: светло, [как днём].
Мы стоим у высокой горы, к подножью которой примостился небольшой холм. На этот холм поставлены Колчак и Пепеляев. Колчак - высокий, худощавый, тип англичанина. Голова немного опущена. Пепеляев же небольшого роста, толстый, голова втянута как-то в плечи, лицо бледное, глаза почти закрыты: [мертвец, да и только].
Команда дана. Где-то далеко раздался пушечный выстрел, и в унисон с ним, как бы в ответ ему, дружинники дали залп. И затем, на всякий случай, ещё один.
Приказ ревкома выполнен. Расстрел Колчака и Пепеляева ускорила контрреволюция своими выступлениями, поэтому яма не была приготовлена.
- Куда девать трупы, - спрашивают начальник дружины и комендант тюрьмы.
[Не успел я ответить, как за меня почти разом ответили все дружинники.]
За меня ответил один из дружинников:
- Палачей сибирского крестьянства надо отправить туда, где тысячами лежат ни в чём не повинные рабочие и крестьяне, замученные колчаковскими карательными отрядами... В Ангару их!
И трупы были спущены в вырубленную дружинниками прорубь.
Так закончили свой [контрреволюционный] путь "правитель" Колчак и его первый министр Пепеляев".

В 2004 году в газете "СМ-Номер один" был опубликованы воспоминания Владимира Петровича Зенченко. По его словам, он был знаком лично в одним из семи железнодорожных слесарей, которые расстреливали Колчака, поскольку маленьким мальчиком не менее десяти раз слушал рассказ, как казнили адмирала:

Сначала вывели из камеры Пепеляева, потом вывели Колчака и повели их на Ушаковку. В пятидесяти метрах от тюрьмы была прорубь, где обычно полоскали белье. Из семи сопровождавших Колчака только один был с карабином. Он освободил прорубь ото льда. Колчак все время оставался спокойным, не сказал ни одного слова. Его подвели к проруби и предложили встать на колени.
Адмирал молча бросил шинель на меху около проруби и выполнил требование. Все это время он смотрел на небо в сторону севера, где ярко горела звезда. Мне кажется, что Колчак смотрел на полярную звезду и думал о чем-то своем. Приговор, конечно, никому не зачитывали. Самый главный у них сказал: "Давай так шлепнем - что церемонию разводить?"
Сначала расстреляли Колчака. К его затылку все семь человек приставили револьверы. Солуянов (чернорабочий, сосед В. П. Зенченко) так испугался, что при нажатии на спусковой крючок закрыл глаза. Когда после выстрелов открыл их, то увидел, как шинель уходила под воду. Второго расстреляли немного позже. Потом все вернулись в тюрьму и уже там составили протокол, расписав казнь поминутно.
Протокол составили в пять часов. В нем сказано, что Колчака расстреляли на Ушаковке. Конкретное место не описано. Судя по времени, после того как о расстреле объявили Колчаку и составили протокол, прошел один час, казнь была недалеко от тюрьмы. К тому же потом гражданская жена адмирала писала в своих дневниках, что выстрелы были недалеко от тюрьмы.

Иркутск был не только первым город, где поставили памятник Александру Колчаку. Мы были первыми, где впервые поставили спектакль о трагической судьбе адмирала по пьесе бывшего иркутского журналиста Сергея Остроумова. На главную роль пригласили народного артиста России Георгия Тараторкина. Как потом признался актер, роль Александра Колчака стала для него одним из самых серьезных событий в жизни, заставила задуматься о месте адмирала в судьбе России.

В тесной камере Александра Колчака, ставшей частью музея, прохладно и сыро. Рядом с короткими нарами предельно убогая обстановка – таз, жестяная кружка, умывальник. Возле окна сам адмирал наедине со своими думами о России. 

Иркутск говорит о Колчаке постоянно. Много постов в последний год о нем написал известный предприниматель Виктор Бронштейн. В 2018 году несколько месяц город будоражило намечавшееся решение о "сносе памятника адмиралу". Однако тогда многие известные иркутяне высказались за то, чтобы памятник остался на прежнем месте. История всех рассудит. 

Фото из открытых источников

Возрастное ограничение: 16+

В наших соцсетях всё самое интересное!