Лев Сидоровский: «Громить памятники - это жлобство...», или про скульптора Льва Кербеля
07 ноября 2025
7 ноября 1917 года родился абсолютный ровесник Октябрьского переворота –
скульптор Лев Кербель.
Раньше в такое утро всегда гремели марши, всё вокруг алело флагами, транспарантами, и ему казалось, что это немножко и в его честь: ведь день рождения – не только у страны, но и него тоже.
Да, появиться на свет в 1917-м умудрился, по старому стилю, именно 25 октября. В общем, всякий раз сколько лет было Советскому отечеству, столько и ему. День в день. Правда, в 1992-м, когда мы встретились (утром 7 ноября, в мастерской, он сам так захотел), сия закономерность оказалась нарушенной: ему, как положено, стукнуло семьдесят пять, ну а той страны уже не существовало.
Её история завершилась в августе 1991-го.
И не было тогда, в 1992-м, ни маршей, ни знамён, ни алых гвоздик у подножия монумента Карлу Марксу. Какие цветы?! Даже краску, которой был облит в том августе, отмыть не пожелали. Его Маркс, вырубленный из гранитной скалы, творение его мысли, его рук.
Седой человек с сильными, мозолистыми ладонями старался отвлечься от непростых дум, заглушить всё работой даже в собственный юбилей. В его облике ничто не напоминало, что это знаменитость: академик, Герой Соцтруда, лауреат Ленинской и Госпремий. Нет, здесь, в мастерской, он просто труженик. Большой труженик Лев Ефимович Кербель.
***
Помнится, показал я хозяину мастерской свежий номер «Московских новостей»: там была статья о том, какой видят в ближайшем будущем Москву проживающие в Нью-Йорке отцы соцарта Виталий Комар и Александр Меламид. В частности, памятник Марксу у Большого театра они предлагали перевернуть с ног на голову – в знак того, что Маркс сам проделал с диалектикой Гегеля.
Лицо Кербеля стало мрачным:
– Обыкновенное хулиганство, бескультурье, беспредел. Если снимают памятники дрянные, разную бетонную халтуру, то это, конечно, справедливо. Но когда поднимают руку на произведение искусства – не важно, на какую тему (вот недавно в Москве какие-то негодяи осквернили памятник Рублёву работы Комова), то это, извините, откровенное жлобство.
Мне самому именно так представляется варварская борьба с произведениями искусства. А то, что монумент, воздвигнутый в честь родоначальника марксизма (хотя я тоже без особой любви отношусь к этой личности и его учению), великолепен, ясно, по-моему, каждому, кто отмечен нормальным вкусом. И уже трудно представить без Маркса площадь перед Большим театром. Площадь, по разностилью архитектуры, кстати говоря, очень эклектичную. Я сказал это Кербелю, и он кивнул:
– Действительно, там сплошная эклектика – Большой театр, Малый, «Метрополь», гостиница «Москва»... А ещё замечательный фонтан Витали. Как объединить всё это? В Моссовете хотели фонтан, чтобы «не мешал» Марксу, убрать. Я воспротивился: нет, надо не фонтан убирать, а сделать так, чтобы Маркс был не хуже него, чтобы они не «ссорились». Я понял: на том месте какую из классических фигур ни поставь – смотреться не будет, а вот кусок гранитной скалы всё объединит. Когда обдумывал памятник, вспомнились слова Луначарского, его сравнение Маркса с «глыбой». А ещё вспомнились северные скалы – я в тех местах, когда шла Великая Отечественная, служил. И вот явился этот образ – человека, вырастающего из скалы, сжимающего пять пальцев в кулаке – в назидание людям всех континентов, чтобы были вместе.
– Но ведь, – пытаюсь возразить, – идея объединения пролетариев всех стран уже рухнула.
Однако Кербель непреклонен:
– Считаю, это лозунг – для всех людей, а не только для пролетариев. Особенно актуален он сейчас, когда в мире создано столько страшного оружия, гибнет природа, миллионы голодают. Если только будем все вместе, выстоим. Все вместе независимо от политических убеждений. Да, моё поколение верило Марксу, Ленину. Да, была такая эпоха – правильная, неправильная, но она была, и памятники, воздвигнутые в её честь, должны оставаться.
Это же наша история! Про Екатерину, например, тоже сколько гадостей говорили, но памятник в сквере на Невском стоит – потому что сделан великолепными художниками, Микешиным и Опекушиным.
***
И правда, «война с памятниками» – разве это признак цивилизации?
А, допустим, в Германии, в городе Хемнице (когда-то Карл-Маркс-Штадт был побратимом Иркутска - примечание Глагол38), огромный монумент, воздвигнутый в честь Маркса тоже Кербелем, никто пальцем не тронул, хотя, подозреваю, приверженцев марксизма там совсем немного.
***
Как его угораздило родиться в эту «историческую» ночь? Услышав сей вопрос, Кербель улыбнулся: мол, да, угораздило, причём на свет явился в огромной бочке из-под мёда, поскольку в сарае, в бочке, добрые люди из украинского села Семёновка, что на Черниговщине, прятали его маму от петлюровских погромщиков.
Вскоре отец перевёз семью подальше от погромов – сначала в Новозыбков, потом в Смоленск. Ну а во второй раз, как художник, родился на фронте. Там, на Северном флоте, среди моряков и лётчиков, креп талант молодого скульптора: под его резцом появлялись всё новые портреты однополчан. В сорок пятом, по приказу маршала Жукова, он вместе с Цигалем выполнит монумент в честь наших героев на берегу Одера. И ещё на Зееловских высотах. И ещё у стен рейхстага.
Домой вернулся с орденом Красной Звезды, с медалями за Москву, Заполярье, Берлин. Память о прошедшей войне, как признался, «застряла в сердце навечно». Поэтому люди приходят к монументам, сотворённым его руками: в честь ополченцев-фрунзенцев; в честь фронтовиков-медиков; в честь тех, кто пал под Малоярославцем; в честь тех, кто бросался грудью, на амбразуру дота.
Он рассказывал:
– Однажды мне показали фотографии, сделанные в Рудне, под родным моим Смоленском: там раскопали рвы с останками тысяч мирных жителей, уничтоженных гитлеровцами. Когда смотрел на снимки, чуть не умер. Наверняка среди этих несчастных – и мои родные. Ведь в моей семье война отняла девятнадцать человек. Два брата пали на фронте: один – под Ленинградом, другой – по Кишинёвом. Двоюродного брата и сестру угнали в Германию, они погибли в газовой камере. Остальные были уничтожены в гетто дома, на Смоленщине. Вот и появилась в поле, близ Рудни, моя «Скорбящая мать».
В общем, совсем не всё так уж гладко и безмятежно было в судьбе этого, на первый взгляд, весьма благополучного, преуспевающего, опекаемого «сверху» Мастера. Часто ли он общался с генсеками? Оказывается, с Хрущёвым – лишь один-единственный раз, когда тот открывал памятник Марксу. С Брежневым – тоже однажды, когда тот был ещё только заместителем начальника политуправления: утверждал проект памятника Толбухину. Да и с Горбачёвым повстречался только при открытии монумента Ленину на Октябрьской площади.
По поводу этого изваяния я заметил, что, пожалуй, очень уж оно многофигурно, слишком «подробно». Кербель возразил:
– Сознательно делал его «подробным», в традициях русских памятников – вспомните опять «Екатерину» в вашем Питере или «Тысячелетие России» в Новгороде. Понимаете, это памятник-рассказ для будущего. Причем скомпоновано всё так, что смотрится цельно. А когда подходите ближе, то «читаете» отдельные фрагменты уже подробно. У «Екатерины» издали – всё цельно, колокол и она. А приблизитесь: вот – Суворов, вот – Потёмкин, вот – Дашкова. Раскрывается эпоха. Но наша эпоха была тоже не такой уж однообразно-чёрной. Нет! И у нас были замечательные мастеровые люди, воины, учёные, художники, поэты...
На этой работе он потерял сердце. К счастью, сложнейшая операция врачам удалась. И после, хотя здоровье, конечно, было уже совсем не богатырским (особенно болели ноги), он по-прежнему разрывался между академией, суриковским институтом и мастерской.
В мастерской обычно корпел с половины девятого и до позднего вечера. В ту пору, когда мы встретились, он, завершив памятник погибшим на фронте журналистам, трудился над другим – жертвам геноцида.
«Ведь шесть миллионов евреев от рук фашистов уничтожены. Памятник делаю не по заказу, а от себя. Может, поставят в Москве, у Востряковского кладбища, там есть подходящая площадка».
И ещё ваял тогда в мраморе голову Петра Великого.
***
Его монументы по всей земле. С одним из таких в честь премьер-министра Цейлона Бандаранаике я встретился в Коломбо, на берегу Индийского океана. Его ученики – не только в нашей стране, но и на Кубе, в Польше, Португалии, Йемене, Эфиопии. В эту его мастерскую приходили Тольятти, Ульбрихт, Долорес Ибаррури, Кастро. Кому-то сегодня не нравится, что он лепил и Кастро, и Маркса, и Ленина. Я тоже считаю, что свой талант ваятель мог применить более достойно. Однако нельзя не признать: будучи типичнейшим сыном своей эпохи, Мастер дело делал искренне, и подобную искренность стоит уважать.
Он и мне сказал:
«Ленин – великий революционер, великий экспериментатор».
Я попытался уточнить: «Но эксперимент-то не получился!»
Кербель усмехнулся: «А нынешний, с перестройкой, разве получился? Поносить тех, кто умер, несложно. Куда трудней строго спросить с себя – что я сам сегодня делаю для страны?»
Можно по-разному относиться к Ленину и Марксу. Но ловлю себя на мысли: когда смотрю на них в исполнении Кербеля, думаю не о самих, так сказать, героях его творений, а именно об искусной руке Мастера.
Когда мы прощались, он сказал тихо:
– Если моего Маркса всё ж решатся перевернуть с ног на голову или вообще убрать, то я, очень уже немолодой и нездоровый человек, готов закрыть своё детище грудью.
***
Слава Богу, варварства не случилось: его глыбища-Маркс со столичной площади пока никуда не делся. А вот самого Льва Ефимовича Кербеля 14 августа 2003-го года не стало.
Автор: Лев Сидоровский, Иркутск - Петербург
Возрастное ограничение: 16+
Все статьи автора
В наших соцсетях всё самое интересное!
