Лев Сидоровский: Она - на все времена! Сегодня день рождения Алисы Фрейндлих

07 декабря 2020

8 декабря - день рождения прекрасной Алисы Фрейндлих. О ней пишет журналист Лев Сидоровский.

Помню один из самых-самых первых ее спектаклей. Задумалась за столом девчушка, задумалась и напевает: "Сидели два медведя на ветке зеленОй. Один сидел, как слеДЫВАИТ, другой болтал ногой".

Вроде, чепуховая песенка? Но мы в зрительном зале не могли шелохнуться, потому что за этой, казалось бы, ерундишкой каждой клеткой ощущали трудный внутренний монолог героини Алисы Фрейндлих. Так было в театре, недавно получившим имя Комиссаржевской, где «свеженькая» выпускница театрального института очень заразительно играла, кстати, не только девочек, но и мальчиков – Котьку в пьесе "Светите, звезды!", Гогу в "Человеке с портфелем".

Молоденькая актриса сразу привлекла особое внимание и зрителей, и журналистов. А вот мне познакомиться с ней лично посчастливилось летом 1961-го в Сочи, где проводил отпуск и куда на гастроли прикатил наш Театр имени Ленсовета. Собравшись по сему поводу проинтервьюировать для еженедельника "Театральный Ленинград" нового главрежа Игоря Владимирова, вдруг рядом с ним обнаружил и Алису. Тогда еще не имел понятия о том, что Фрейндлих, приняв от Игоря Петровича предложение руки и сердца, только что перешла в этот коллектив.

Вскоре именно там стала она «всесоюзно» знаменита. Сейчас, вспоминая те ее спектакли ("Таня", "Варшавская мелодия", "Женский монастырь", "Люди и страсти", "Дульсинея Тобосская" – да разве всего перечислишь?), отчетливо понимаю: она всегда была главным центром притяжения, и даже самая бытовая роль возвышалась ею до поэзии. Шли годы, она официально стала «народной», появлялись всё новые работы – и мы опять оказывались в плену у ее таланта, и снова волнение перехватывало горло.
Спустя годы стала примой БДТ и киноэкрана...

Сколько за более чем полвека у нас с Алисой Бруновной было говорено-переговорено – слава Богу, всё сохранилось на диктофонных пленках разной поры. Вот, например, как однажды размышляла она по поводу "принципа, по которому выбирает себе роль":

– Не знаю, "принцип" ли это, но хочется исследовать себя в мире, где еще не была. Потому что, мне кажется, если говорить о чувстве ответственности, то оно диктует и необходимость не повторяться, не угощать зрителя одним и тем же блюдом. Скучно и стыдно тиражировать то, что уже найдено, хотя, наверное, без этого не обойтись. Разные актеры работают по-разному: одни ищут отправные точки где-то вне себя, другие – в себе. Я, например, всегда искала их как раз внутри себя. Но ведь я же не беспредельна, чтобы без конца еще и еще раз обнаруживать это новое... Самоповтор грозит неминуемо. Однако, если работает самоконтроль, тогда возможно то, что уже было внутри тебя, повернуть чуть-чуть иным ракурсом – и уже, смотришь, обнаружилось что-то новое...

Тут я бросил реплику насчет того, что уж моей-то собеседнице самоповтор точно не грозит – не случайно же в характеристике, которую ей дали на выходе из Театрального института, помнится, значилось: острохарактерная актриса.

Алиса Бруновна согласно кивнула головой:

– Да, в характеристике, подписанной моим учителем Борисом Вульфовичем Зоном, было указано: травести и острохарактерная... Ну, травести – это, как известно, роли детей, а дети так разнообразны! Так что характерность, которая требуется от исполнительниц этих ролей, очень пригодится и для иных, самых разных возрастов...

– А ведь актеру для создания новой характерности, – заметил я, – и в театре, и в кино, пожалуй, много проще, чем актрисе: прилепил нос, бороду – и вот уже определился внеш¬ний рисунок роли... Но Фрейндлих возразила:

– И у актрис возможностей совсем не меньше: тоже лепи нос, надевай парик, и метаморфозы с фигурой вполне доступны... Правда, не всем женщинам на сцене и экране хочется себя уродовать. Что касается меня, то отношусь к этому спокойно. Рассуждаю примерно так: коли выставляю себя прилюдно в подобном обличье (помните, на экране в первой части "Служебного романа"?), то уж потом-то, в своем нормальном виде, наверняка буду казаться краше, чем есть на самом деле... Однако чисто внешнее перевоплощение – дело несложное. Куда важнее для актера перевоплощение именно внутреннее.

Глубоко убеждена, что в каждом человеке заложено множество жизней, но реализует он из того, что дано от природы, наверное, лишь одну сотую. Главная задача для представителя моей профессии: отыскать в себе эти дремлющие точки и развить до нужного образа, до нужных размеров, которые диктует пьеса и тот характер, что предстоит создавать. Смотреть и слушать у нас умеют все, а видеть и слышать – увы... Люди искусства эти глаголы обязаны различать, обязаны тренировать свой организм, чтобы именно "видеть" и "слышать" – и не только вне себя, но и внутри себя: отсюда проистекают те самые магические токи, которыми творчество живет, которыми питается...

Ее характерность всегда была своеобразной: как заметил один критик, "следы судьбы" актриса находила прежде всего в речи своих маленьких героев и взрослых героинь. Так, в спектакле "На дне" провинциальное просторечие Насти обозначило её чужеродность в ночлежке, ломаный русский Шарлотты в "Вишнёвом саде" превратился в знак отверженности, а в "Варшавской мелодии" польский акцент Гелены стал у Фрейндлих настоящей "мелодией судьбы"…

В другой раз я её спросил:

– А что же память детства? Она в работе над ролью помогает?

– Конечно, ведь детская память очень цепкая. Главное впечатление моего детства – война, блокада. Хорошо, например, помню, как напряженно смотрела на часы: когда же стрелка наконец дойдет до нужного деления и можно будет съесть крохотную дольку от пайки хлеба? Такой жесткий режим устроила нам бабушка – и поэтому мы выжили. Да, блокадники были очень сосредоточены на себе, и эта созерцательность своего внутреннего состояния дала нам возможность всё-всё запомнить. Может, когда-нибудь напишу об этом. Однако вместе с трудным, с очень страшным в моих детских впечатлениях из тех дней осталось и острое ощущение того, что у блокадников была особая потребность в улыбке – видимо, в этом заключалась какая-то психотерапия, какая-то защита.

В ту пору отца в их семье уже не было. Ее мама, Ксения Федоровна Федорова, познакомилась с актером Бруно Артуровичем Фрейндлихом в Театре рабочей молодежи. Но перед самой войной они расстались. Отец вместе с труппой Александринки уехал в эвакуацию, а мама с Алисой пережили здесь всю блокаду: Ксения Федоровна работала на военном заводе. В родной город Бруно Артурович вернулся с новой семьей... Когда дочке пришла пора выбирать профессию (у Алисы было высокое меццо-сопрано, и её прочили в консерваторию), отец сказал: "Ты же кроха, а там фактура нужна, поэтому твой удел – драматическая сцена". Разумеется, избежать противных кривотолков (мол, известный артист пытается пристроить свою дочь) не удалось, однако Алису это только раззадорило:

– Видимо, у меня оказалось крепкое темечко – я просто не впустила их в себя. К тому же любое шушуканье вызывало во мне приливы здоровой злости: мол, докажу, что я и сама по себе кое-что значу!
Как она тогда, лет сорок-пятьдесят назад, в наших беседах определяла свою актерскую тему?

– Моя тема? Не знаю... Может, женское одиночество – во всяком случае, играть про это всегда было интересно. Вероятно, потому, что подобное состояние мне и в жизни близко...

Особую известность когда-то, на ленсоветовской сцене, принесли ей музыкальные спектакли: ее нежнейший камерный голос нас очаровывал. Потом, в БДТ, таких уже не было. Скучала по ним?

– Скучаю. Но те спектакли сослужили мне и дурную службу: музыка обычно записывалась на фонограмму, а угнаться за фонограммой непросто – вот и надсадила связки, заработала болезнь профессиональной певицы... Кстати, некоторый зритель стал со временем оценивать меня не по тому, что играю, а по тому, что пою.

Как-то в одном городе в праздничный день выхожу в концерте на сцену – и вдруг слышу заплетающийся, но довольно-таки громкий голос: "Спой, пож-ж-жалуйста, "у природы н-нет п-плохой погоды" – и б-больше ничего не надо...". Значит, кое для кого как актриса я оказалась на втором плане, а как поющая единица – на первом? Это немного огорчает...

Помогал ли ей в работе, вообще в жизни, родной город?
– Еще как! И это – с детства. Мы жили на Мойке, окнами на Исаакий – представляете! А моя школа – то самое, знаменитое, со львами, здание Монферрана. Когда девочкой проделывала этот путь, от дома до школы, то, случалось, просто плакала: оттого, что вокруг – такая красота!..

Стой поры много воды утекло. наступили другие времена, нравы. Как-то поинтересовался, какие привычки и манеры современников ей особенно не по душе?

Задумалась:

– Один из главных признаков интеллигентности – не считать себя центром мироздания. Если же кто-то считает себя именно таковым, он для меня уже не интеллигентен, даже если проштудировал тысячи книг...

А чувство благодарности – насколько оно для актрисы в человеке ценно?
– Люди, лишенные этого чувства, для меня – уже как бы второй сорт...
– А есть такие среди «народных» артистов?

Усмехнулась:
– Увы, и среди "народных". Оттого, наверное, что одни избалованы зрителем, другие лишены чувства юмора по отношению к себе, для третьих, как уже говорила выше, собственное "я" есть главное во всех рассуждениях...

Когда я осторожно намекнул насчет прожитых лет: мол, какой возраст в жизни актрисы, на взгляд моей собеседницы, для творчества – самый благоприятный, вздохнула:

– Не знаю, как у других, но вот у меня, пожалуй, пока что самым благоприятным был период от тридцати пяти до сорока пяти. Когда молодость еще не покинула, сил еще полно, но уже пришел определенный и жизненный, и творческий опыт. Поэтому авторский текст произносишь уже не в пустоте, а опираешь его на что-то прожитое, на собственную боль. Ну а после сорока пяти, увы, начинается диссонанс между еще не увядшей душой и уже увядающим телом. Страшные муки.

Однако и с наступлением двадцать первого века мне в зрительном зале всё более становилось ясно, что относительно этой актрисы "возраст" – понятие весьма условное, для чего вполне достаточно было увидеть ее в "Калифорнийской сюите", "Квартете", "Дядюшкином сне". Ну и, конечно же, на "старой" ленсоветовской сцене, в спектакле "Оскар и Розовая дама", который воистину потрясал. Как пронзительно ее героиня проживала там судьбу умершего от рака мальчика; как постепенно в него превращалась, читая письма ребенка к Богу, которые учила Оскара писать сама... Оскар в этой придуманной игре за десять дней проживал целую жизнь, так же, как актриса целую жизнь – за спектакль...

Поскольку чувством юмора Алиса Бруновна наделена тоже с избытком, мои бэдэтэшные «капустники» воспринимала всегда по-доброму. Например, однажды, на каком-то её юбилее, приветственная песнь начиналась так:

У природы нет плохой погоды,
У Алисы нет плохих ролей –
Это утверждают все народы:
Русский, немец, чукча и еврей…
В Питере Вы всех коллег прелестней,
Хоть актрис здесь – сказочный букет,
Не случайно этой вашей песней
Открываем в Вашу честь банкет.
Без Алисы пусто в Петербурге,
Без неё наш город – просто ноль.
Ведь не зря мечтают драматурги
Снова для неё придумать роль.
Ваши героини – разной масти,
Но всегда в них – молодая кровь.
Даже и «на дне», в путане Насте
Есть и жизнь, и слёзы и любовь…
В другой её юбилей актёрский хор исполнил:
Мы, Алиса, сразу выдадим секрет:
Влюблены в тебя с далёких детских лет!
И сегодня заявляем тет-а-тет:
«На тебе сошёлся клином белый свет…»
Научил тебя когда-то мудрый Зон,
Чтоб несла ты нам живительный озон.
Восхищаешь всех который уж сезон,
Как не могут ни Киркоров, ни Кобзон…
У тебя, Алиса, нежная душа!
Ты на сцене бесконечно хороша!
Как прекрасно ты сыграла Малыша –
У тебя ролей великих до шиша…
Ну и так далее…

В следующий раз на её торжестве в моей «оде» были и такие строки:
…Вас любят в Англии, и в Польше,
И в КНР, и в Марий Эл…
Наград у Вас, пожалуй, больше,
Чем даже Брежнев их имел!
Ваш свет – как свет метеорита!
Вы для людей – как Божий суд!
Пусть Варя, Анечка, Никита
Одну лишь радость Вам несут…

Да, у неё, одной из самых гениальных актрис двадцатого и двадцать первого веков (впрочем, она – на все времена!), – масса разных наград, званий, среди которых, наверное, всё же особо значимое – Почетный гражданин Санкт-Петербурга. И домашние приносят ей только радость: дочка Варвара – и актриса (вместе с мамой играет на одной сцене), и зам гендиректора в одной строительной компании; внучка Аня – тоже актриса, недавно подарила любимой бабушке правнучку; а внук Никита – кинорежиссёр, снял бабушку в трагикомедии «Карп отмороженный…

Но, кроме этой главной роли, были у Алисы Бруновны в последние годы и другие фильмы, в которых показала себя прекрасно: "Подмосковные вечера", "На Верхней Масловке", "Полторы комнаты, или Сентиментальное путешествие на родину", "Большой", другие. Были и есть новые спектакли, поставленные в БДТ специально "на неё" – безусловно, первую леди петербургской сцены. Однако с 2013 года, когда бывший Театр Товстоногова возглавил "худрук в никогда не снимаемой, пропотевшей бейсболке", превративший Храм в балаган, я туда – ни ногой. И мне очень жаль, что великой актрисе после Георгия Александровича, увы, выпало оказаться под его началом…

Прогуливаться по городу она предпочитает в сумрак:
– Потому что, когда светло, каждый встречный, узнав, просит о селфи…

Ещё три десятка лет назад замечательный театровед (к великому сожалению, рано ушедший из жизни) Евгений Калмановский издал мудрую книгу "Алиса Фрейндлих", куда отдельной главкой включил шесть моих с актрисой бесед. Например, однажды я ее спросил:

– Алиса Бруновна, вы счастливы?

Грустно улыбнулась:

– И да, и нет...

Автор: Лев Сидоровский, Иркутск - Петербург

Возрастное ограничение: 16+