Кобенков

09 марта 2018

Стихи Толя писал по ночам, ранними утрами, любил читать вслух, любил, когда девочки (да и мальчики тоже) ахали, пораженные красивой строчкой, ярким образом, доброй улыбкой.

В день рождения Анатолия Кобенкова, лучшего иркутского поэта на стыке XX-XXI веков, "Глагол. Иркутское обозрение" публикует материал, посвященный этому яркому человеку. Вспоминает поэт, журналист, переводчик, главный редактор еженедельника «Мы здесь» (Иерусалим – Нью-Йорк) Леонид Школьник. Текст с сокращениями перепечатан из сборника "Презумпция наивности", изданного в 2016 году.

У каждого эта память – своя. Вскользь брошенное слово, мимолетная улыбка, сигарета в кафе за углом, бутылка вина на троих, песня под гитару, Бира на закате, иркутские посиделки, московская слякоть – что кому помнится о земных встречах с этим добрейшим человеком. С Толиком, Толей, Анатолием Ивановичем Кобенковым. И у меня – своё...

Дора Давыдовна, его мама, когда мы гурьбой приходили к ним в гости, говорила нам: «Мальчики, вы кушайте, кушайте. Остального вы в жизни и без меня накушаетесь...». Не случайная стихотворная фраза о «смотрителе музея Кобенкова» вспомнилась мне тоже не вдруг. Перебирая архивные фотографии, наткнулся на одну, где Толя снят – еще не осененный славой, но уже заглядывающийся на поэзию, как на симпатичную девочку из поселка Сопка на другом берегу Биры.

Тот наш круг общения – Людка Божок, Таня Агалакова, Света Аллилуева, Боря Майзель – памятен мне и сегодня. Как памятен и тот мальчик в пионерском галстуке, внимательно вглядывающийся в завтрашнее свое поэтическое будущее, - он остался в памяти и живет в ней со времени нашего общего «кинопроизводства» в детской киностудии «Биробиджанский пионер» под руководством Ефима Николаевича Фельдмана, недавно скончавшегося в курортной Нетании, на берегу Средиземного моря.

Мы пропадали на студии с утра до вечера, не оставляя времени ни на футбол, ни на девочек, ни на стихи. Сёма Эпштейн (кстати, у меня с ним образовалось творческое содружество ШЛЭПС – по первым буквам наших фамилий и имен), Митя Фельдман, Галя Михайлович, Володя Месамед, Лёва Звенигородский. Между прочим, именно Лёвчик, двоюродный и старший (на две недели…) брат Толика был на студии «Биробиджанский пионер» режиссером первого тогда любительского в стране мультфильма «Однажды...». И он, да и все мы до сих пор помним стихотворные строки Толи, с которых начинался тот фильм:

Однажды...

А может, не однажды,

В одном каком-то городе,

А может, не в одном...

Все члены комитета,

А может быть, совета,

А может быть актива,

Сидели за столом...

Фильм был сатирическим, критиковал формализм в детских пионерских отрядах и дружинах. Помнится, 1964 году во время поездки в Москву студийцы показали этот фильм тогдашнему руководителю Всесоюзного сатирического киножурнала «Фитиль» дяде Стёпе Михалкову, и он обалдел, посмотрев 10-минутный фильм юных биробиджанцев, даже хотел использовать его в своем журнале, но, увы, фильм был черно-белый и по тогдашним критериям из-за этого его не могли взять в журнал (как сказали бы сегодня, «неформат»).

Стихи Толя писал по ночам, ранними утрами, любил читать вслух, любил, когда девочки (да и мальчики тоже) ахали, пораженные красивой строчкой, ярким образом, доброй улыбкой. Уже в те времена (как мне, сегодняшнему, кажется) Толя впитывал в себя неповторимый цвет, запах и свет города своего детства, и этот запах дальневосточной (точнее – близковосточной) родины солнышком теплым висит над всем его творчеством.

Московский поэт Олег Хлебников назвал свой некролог памяти Толи так: «Ушел лучший сибирский поэт» (я бы сказал – не только сибирский). Вот строки из этого некролога: «…На него писали некрологи при жизни. Неоднократно. Не по ошибке. Им очень хотелось, чтобы Анатолия Кобенкова не было. Чтобы никто не мешал им ксенофобскую графоманию выдавать за гражданскую лирику.

Чтобы не существовало в Иркутске никакого «демократического» Cоюза писателей и не приезжали на Байкал, на ежегодный международный фестиваль, лучшие российские и зарубежные писатели, не любящие ура-патриотической риторики. Удивительно, что заклятым врагом для провинциальных черносотенцев стал такой мягкий и добрый человек, как Толя. Но в том-то, наверное, и дело, что их попросту бесили его интеллигентность и бесспорная поэтическая одаренность.

Всем, что Кобенков писал и делал, он напоминал об утраченной норме, хорошем вкусе, необходимости знать и чувствовать родной язык… Господи, почему подавляющее большинство наших нынешних «патриотов» так плохо пишут и говорят по-русски!»

Трудно и больно читать эти горькие строки поэта. Феномен Кобенкова до сих пор не разгадан, не изучен в полной мере. Провинциальный мальчик, ставший всероссийским поэтом, – кто проследит этот путь к вершине, кто соберет все его записки на салфетках и строки из писем друзьям, кто шаг за шагом пройдет по его следам по родной стране – от заваленных листвой биробиджанских улочек до сегодняшних иркутских фестивалей, им организованных, до московских ночных посиделок с друзьями-поэтами? Нам еще предстоит эта работа – в полной мере открыть стране и миру поэта неповторимого обаяния и голоса, понять, человека какой мощи и правды мы потеряли...

И я хочу дать слово самому Анатолию. Пусть его голос – потрясающе добрый и чистый – прозвучит здесь и сейчас:

И ты меня переживешь,

мой ангел, а пока

переживи со мною дождь,

дорогу, облака,

сирень, которая цветет,

а завтра отцветет,

свирель, которая поет,

а завтра отпоет,

и смерть, которая придет

и к деду отведет…

Переживи меня, мой друг,