Лев Сидоровский: Отчаянный крик «воробушка» Эдит Пиаф
11 октября 2021
10 октября 1963 года скончалась Эдит Пиаф. О ней уроженец Иркутска, питерский журналист Лев Сидоровский.
В Париже на стене дома № 72 по rue de la Belleville увидел я мемориальную доску, утверждавшую, что 19 декабря 1915 года в этих стенах она родилась. А на площади её имени, украшенной её изваянием, меня заверили, что малютка явилась на свет совсем рядом, на rue de la Chine, в больнице Tenon. А маленькая табличка на доме № 67 по бульвару Lanne известила, что здесь она провела последние десять лет своей недолгой жизни. А в маленьком музейчике на Crespin du Gast мне показали её сумочку, косметику, знаменитое чёрное платье, крохотные концертные туфельки и огромного плюшевого медведя, которого ей подарил Тео Сагапо… Ну а на кладбище Пер Лашез разыскал я семейное, из чёрного мрамора, надгробие, где среди других имён под её портретом прочёл:
Edith Piaf
1915 – 1963.
На самом деле родилась на ночном тротуаре. Её мама, циркачка Анетт Майар, завернула новорожденную в плащ прибежавшего на крики полицейского, назвала девочку Эдит и через месяц отдала на воспитание своим родичам. Тем более что отец ребёнка, уличный акробат Луи Гассион, к тому времени оказался на фронте Первой мировой. Увы, те за внучкой почти не следили. Поскольку в их меню главным было вино, то и девочке смешивали вино с молоком. Никто её не мыл, никто с ней не разговаривал.
В общем, когда спустя два года Луи прибыл в отпуск, то ужаснулся и спешно передоверил доченьку своей маме. Луиза Гассион кухарила в публичном доме, где девочку отмыли, одели в новое платье – и оказалось, что под коркой грязи скрывалось существо прелестное, но… абсолютно слепое. Поскольку врачи помочь не могли, дабы исцелить девочку, все обитательницы публичного дома вместе с Луизой и маленькой Эдит отправились на богомолье – и она действительно прозрела.
После окончания войны Луи вернулся домой и отправил дочку в школу. Но родители других детей не пожелали, чтобы рядом с их отпрысками училась та, кто живёт в публичном доме, – и на школе навсегда был поставлен крест. В двенадцать лет стала вместе с отцом работать на улицах и площадях Парижа: он демонстрировал публике акробатические трюки, она пела и собирала деньги.
Вскоре, после вымогательств очередной мачехи, от отца ушла и устроилась в молочную лавку. Однако ранние подъёмы и прогулки с кучей молочных бутылок быстро надоели, и девочка вернулась к прежнему ремеслу. Вместе со сводной сестрой Симоной зарабатывала в день до трёхсот франков, что хватало и на номер в плохонькой гостинице, и на новую одежду, и на вино с консервами.
Вскоре к ним подселился некто Луи Дюпон, и через год у юной Эдит родилась Марсель. Когда она стала петь в кабаре «Жуан-ле-Пен», Дюпон предложил выбирать между ним и работой. Эдит предпочла работу, и он исчез вместе с дочкой. Вскоре ребёнок умер от «испанки».
Однажды холодным октябрьским вечером, когда она – в большом, не по росту, пальто с ободранными локтями, и рваных туфлях на босу ногу – ожидала, кто даст уличной певице монетку, подошёл холёный господин: «Как можно петь в такую погоду?!» Огрызнулась: «А есть мне что-то надо?!» Он улыбнулся: «Меня зовут Луи Лепле. Хочешь выступать в моём кабаре «Жернис»? Приходи завтра в четыре, послушаю». И протянул пятифранковую банкноту, чтобы купила еду.
Когда назавтра оказалась в тех стенах, перехватило дух: она же не знала, что «Жернис» – самое модное парижское кабаре, где собираются сливки светского общества. Прослушав её, Лепле сказал: «Через неделю устрою твой дебют, а до этого каждый день – репетиции. И надо придумать псевдоним», Внимательно рассмотрев её, воскликнул: «Ты такая маленькая и хрупкая, что самое подходящее имя – Малютка Пиаф!» (На французском «пиаф» означает «воробышек»).
За день до дебюта купила в лавке три мотка чёрной шерсти и ночью связала платье, не успев доделать один рукав. Такой, со спицами в руках, и застал её в гримёрке Лепле: «Через пять минут твой выход!» Рванул за дверь и тут же вернулся с белым шарфом: «Прикрой голую руку!» В этом нелепом наряде, со смешной причёской и ярко напомаженными губами, она вышла на сцену, а в зале – дамы в бриллиантах и меховых боа, мужчины в смокингах и галстуках-бабочках. Сначала испугалась, потом разозлилась и отчаянно запела: «А у нас, у девчонок, ни кола, ни двора. У верченых-крученых, эх, в кармане дыра. Хорошо бы девчонке скоротать вечерок. Хорошо бы девчонку приголубил дружок…» Ничего подобного посетители «Жернис» не слышали. Гул в зале мгновенно смолк, и всё пространство заполнил собой её полный драматизма, с едва заметной хрипотцой, голос. Потом – шквал овации.
После такого дебюта начала получать за вечер по пятьдесят франков. Успех рос день ото дня. Особенно – после того, как выступила в большом концерте рядом с самими Морисом Шевалье и Мари Дюбуа. Однако случилась трагедия: был убит Лепле. Газеты запестрели заголовками: «В деле замешана Малютка Пиаф!» От отчаяния уехала в провинцию, но слухи преследовали её и там. Работы не было. Пришлось опять вернуться на улицу.
Слава Богу, встретила поэта Раймона Ассо, который сказал: «Я знаю эту профессию и помогу тебе. Но ты будешь делать только то, что я тебе позволю. Парни, загулы – с этим должно быть покончено». Он муштровал её по полной про-грамме: «Не чавкай, не разговаривай с полным ртом, не наливай стакан до краёв». Узнав, что его подопечная не умеет толком писать, придумал для Эдит несколько вариантов автографов.
И она, выводя по десять раз на дню своим корявым почерком: «В знак большой симпатии» и «От всего сердца», чертыхалась, но только про себя, так как выражаться открыто Раймон запретил… Одновременно писал для неё новые песни, которые каждый день репетировали… И вскоре директор крупнейшего парижского концертного зала «ABC» отдал ей всё первое отделение. В тот день выступила уже не как Малютка Пиаф, а как Эдит Пиаф. Публика ревела от восторга, и назавтра газеты сообщили: «На сцене «АВС» родилась великая певица Франции!».
Теперь она смогла приобрести в центре Парижа собственный дом, отделкой которого занимались лучшие дизайнеры. Но, въехав в особняк, предпочла почивать в комнате консьержки – там чувствовала себя уютнее, чем в огромной спальне с антикварной мебелью. Многочисленные друзья гостили здесь по месяцу и больше. Шампанское и икра на кухне не переводились. Жила по принципу: «Есть деньги – хорошо, нет – заработаю!». А еще следовала такому правилу: «Когда любовь остывает, её нужно или разогреть, или выбросить. Это не тот продукт, который хранится в прохладном месте».
После начала Второй мировой с Раймоном рассталась. Его сменил знаменитый режиссёр Жан Кокто, который предложил сыграть в небольшой пьесе собственного сочинения «Равнодушный красавец». Успех был такой, что Жорж Лакомб спешно снял по «Равнодушному красавцу» фильм «Монмартр на Сене» – и тоже с Эдит в главной роли. Позже будут у неё и другие киноленты, например – «Тайны Версаля», где блистала вместе с Жаном Маре. А Кокто признавался: «Для меня она была больше чем певицей. Она была душой, зеркалом, живым отражением человеческого горя, отчаянным криком страдания, символом нашего одиночества и нашей печали».
Кстати, во время войны земляки смогли по достоинству оценить и личное мужество Пиаф. Выступая на территории Германии в лагерях для военнопленных, фотографировалась с немецкими офицерами и французскими узниками «на память», а потом в Париже по этим фотографиям изготавливали поддельные
документы для побега, которые вместе с автографами заключённым передавала тоже она. И концерты в пользу семей погибших устраивала.
А после войны её с восхищением слушали жители парижских предместий и утончённые ценители искусства, рабочие и будущая королева Великобритании. Бескорыстная Эдит помогла начать свой путь к успеху и Иву Монтану, и ансамблю «Компаньон де ла Шансон», и Эдди Константену, и Шарлю Азнавуру… Когда тиражи её грампластинок во Франции стали миллионными, американские импресарио предложили турне по городам США.
Там, за океаном, счастливо открыла для себя Марселя Сердана. Он ей говорил: «Эдит, ведь ты весишь втрое меньше, дуну – и рассыплешься! Но какой у тебя голос! В голове не укладывается!» Рядом с миниатюрной певицей он, огромный, лучший французский боксёр, чемпион мира, робел и делал дорогущие подарки. Например – норковое манто. А она ему в ответ – бриллиантовые запонки и обувь из крокодиловой кожи. Но в Касабланке Марселя ждала жена Маринетта и три сына.
Однажды, во время своего очередного турне по Америке, Эдит позвонила в Париж: «Марсель, ради Бога, приезжай скорей! Не пароходом, а самолётом!» – «Хорошо, дорогая. Завтра вылечу». Назавтра за кулисами нью-йоркского зала «Версаль», когда готовилась к выступлению, услышала: «Боинг», на котором Сердан спешил к ней, разбился.
От тяжелейшей депрессии стала пить. А потом, переполненная жуткой тоской, улетела в Касабланку, к Маринетте. Да, гибель Марселя этих двух несчастных женщин объединила, общие слёзы сделали их подругами.
Через несколько лет попала в уже четвёртую по счёту автомобильную катастрофу: сломала руку и рёбра. Сильную боль усмиряли только наркотики. Затем стал её мучить артрит – и снова помогал только морфий, что в конце концов отразилось на психике: однажды попыталась выброситься из окна. После этого справлялась с горем, как умела: любовниками, алкоголем… Но реальное спасение приносили лишь концерты. Говорила: «Я живу только на сцене. Я всегда буду петь, а в тот день, когда перестану, – умру».
Из больниц почти не выбиралась. Четырежды лечилась от алкоголизма и наркомании. Перенесла три гепатические комы, два приступа белой горячки, семь операций и две бронхопневмонии. А потом врачи вынесли приговор: «рак печени».
Но мужчинам всё равно нравилась – музыканту Жаку Льебрару, галеристу Андре Шелеру, шансонье Жоржу Мустаки. Все они были значительно моложе, и Эдит с грустью говорила: «Популярность имеет свои минусы. Теперь все мужчины, когда спят со мной, ни на минуту не забывают, что имеют дело с самой Пиаф».
И вновь звучали её пронзительные песни, в которых боль и горечь соединились с отчаянным вызовом судьбе, со страстным желанием жить и любить. «Падам, падам, падам…» – это написал её старый друг Анри Конте. «Моё сердце задыхается, когда ты здесь…» – а это Мишель Эммер. «Синее небо на нас может обрушиться, и земля может разлететься вдребезги, мне это неважно, если ты меня любишь…» – тут её стихи положила на музыку Маргерит Монно, как и в «Вальсе любви»: «Это вальс любви, который поют в пригородах…». И бессмертный шедевр Шарля Дюмона: «Нет, я не жалею ни о чём – ни о добре, которое мне сделали, ни о зле, которого не помню… Я начинаю жизнь с нуля».
После этой финальной песни громадный зал «Олимпии» сотрясали овации, и в такой момент Эдит была счастлива. А потом сердцу от одиночества снова становилось холодно.
Когда в очередной раз оказалась в больнице, на пороге палаты вдруг возник высокий красавец: «Меня зовут Тео». И протянул маленькую куклу. Засмеялась: «Знаете, я уже вышла из этого возраста…» Он возразил: «Эта кукла из Греции, с моей родины, и она принесёт вам удачу». На следующий день пришёл с цветами. Так продолжалось неделю. Потом спросил: «Хочешь быть моей женой?» Она: «Тео, это невозможно! Я старше тебя почти в два раза». Он: «Для меня ты родилась в тот день, когда тебя увидел»…
Отказать сил не хватило, и позже она признавалась: «По-настоящему я любила только Марселя Сердана. И всю свою жизнь ждала только Тео Сагапо». Фамилия Сагапо появилась, когда Пиаф решила сделать из Тео Ламбукаса звезду эстрады. Единственная известная ей греческая фраза, означавшая «Я тебя люблю», звучала: «сагапо». Свадьба состоялась в 1962-м, 9 октября, было весело, и только Тео знал приговор врачей: ей оставалось жить максимум год.
Так и произошло 10 октября. За её гробом по сплошному ковру из цветов шли сорок тысяч парижан. А оплакивал «воробышка» весь мир.
Автор: Лев Сидоровский, Иркутск - Петербург
Возрастное ограничение: 16+
Все статьи автора
В наших соцсетях всё самое интересное!
