Лев Сидоровский: Сын Арбата Анатолий Рыбаков
14 января 2022
111 лет назад, 14 января 1911 года, родился Анатолий Наумович Рыбаков.
Моя старая записная книжка рядом с его именем хранит разные телефонные номера и адреса: 243-44-15 – тогда он жил на Кутузовском проспекте; 972-65-59 – это когда переехал на Палиху; 593-03-54 – а это в Переделкине. Так, по телефону, несколько лет и общались. Ну, например, в 1978-м, прочитав в журнале «Тяжелый песок», я, потрясенный, как уж смог, выразил автору свои чувства. И за «Детей Арбата» тоже благодарил. Или, когда готовил для «Смены» очерк о судьбе Куйбышева, поделился с Рыбаковым сомнениями относительно «самостоятельной» смерти Валерьяна Владимировича, и он с моими доводами согласился.
А заявиться к Анатолию Наумовичу домой для обстоятельного разговора не решался, потому что знал: очень уже не молодой писатель, дабы успеть осуществить всё задуманное, за пишущую машинку садится – даже в воскресенье, даже где-то на отдыхе – каждое утро и работает помногу. Поэтому, если уж тревожил его, то лишь во второй половине дня.
Как-то, осенью 1981-го, так получилось, что позвонил я ему сразу после редакционной командировки в Чернигов. Услышав про это, Рыбаков на том конце провода хохотнул:
– А не заметили на их родильном доме мемориальной доски в честь того знаменательного факта, что под этой самой крышей по новому стилю 14 января 1911 года явился на свет ваш покорный слуга?
Впрочем, в Чернигове малыш не задержался, а сразу из роддома с мамой на санях проследовал в село Держановку, где отец управлял винокуренными заводами. Ну а после революции обитал в маленьком городке Сновске, у дедушки, который владел скобяно-москательной лавкой и отличался необычайной силой: ухватившись за рога, ставил быка на колени. Осенью девятнадцатого мальчик с родителями и сестрой оказался в Москве, на Арбате, в доме № 51. Там, на втором этаже второго корпуса, в квартире № 87, герой моего повествования проживёт до ареста в ноябре 1933-го. Этот дом он описал и в «Кортике», и в «Детях Арбата».
Рос сильным и смелым. Защищая слабых, мог дать отпор. Но против грубости отца был бессилен. Старался реже его видеть. После школы, сделав уроки, уходил из дома: летом – на задний двор, играть в футбол, зимой – на каток или в кино. Вскоре вступил в один из первых пионерских отрядов – при фабрике имени Свердлова: вместе со всеми собирал беспризорных – в детприемники, пожертвования – в пользу голодающих Поволжья, выступал в «Живой газете», высмеивая пьянство, ругань, неуважение к женщине и к другим народам. Как-то вернулся домой, а там – очередной скандал. Твердо сказал отцу: «Не смей кричать на маму!» Отец был ошарашен. А сын добавил: «Если люди не могут жить вместе, они должны разойтись». И отец семью покинул. К счастью – не навсегда.
Восьмой и девятый классы Анатолий закончил в «Московской опытно-показательной школе-коммуне» (сокращенно – МОПШКа, они сами называли себя «мопсами»), которую создал старый большевик Лепешинский как коммуну комсомольцев, вернувшихся с гражданской войны. Здесь он тоже участвовал в «Живой газете», бегал на поэтические вечера, пробился на похороны Есенина. А еще, как и другие, раздавал еду в столовой, мыл посуду, убирал классы и двор, чистил снег, сажал деревья, колол дрова, работал в одной из школьных трудовых мастерских. Тон всему задавали они, комсомольцы. В школе по рукам ходило напечатанное на ротаторе «Завещание Ленина», и они – на мотив песенки: «Добрый вечер, тетя Хая, вам посылка из Шанхая» – выдавали совсем иное: «Добрый вечер, дядя Сталин, очень груб ты, нелоялен. Ленинское завещанье спрятал в боковом кармане».
Потом на Дорогомиловском химическом заводе стал грузчиком и заодно шофёром, а осенью тридцатого года поступил на автодорожный факультет Транспортно-экономического института. Одновременно на полставки работал экономистом в плановом отделе Комитета по делам строительства при Совнаркоме СССР.
И вдруг за невинные стишки в студенческой стенгазете он («антисоветчик!»), мигом из комсомола и института исключённый, оказывается в камере-одиночке Бутырской тюрьмы. Его дело вел следователь Шарок, ставший под своим же именем прообразом одного из главных персонажей всей пронзительной трилогии: «Дети Арбата», «Страх», «Прах и пепел». И вообще всё, что там про Сашу Панкратова, его маму и сестру, автобиографично. В том числе и про Сашину ссылку, скитания по России, первые годы войны.
После битвы под Москвой, Сталинграда и Курской дуги за Висло-Одерскую и Берлинскую операции начальник автомобильной службы 4-го гвардейского стрелкового корпуса гвардии майор Рыбаков получил два (1-й и 2-й степени) ордена Отечественной войны. И тут вызывают в... трибунал. Оказалось: командир корпуса генерал Глазунов сделал представление о снятии с него судимости. И вручили Рыбакову справку:
«За проявленное отличие в боях с немецко-фашистскими захватчиками освобожден от отбытия назначенному ему по ст. 58-10, ч. 2 УК РСФСР наказания – административная высылка из города Москвы на три года по приговору Военного Трибунала НКВД города Москвы от 10 января 1934 года. В соответствии с Указом Президиума Верховного Совета Союза ССР от 26 февраля 1943 года признан не имеющим судимости».
Еще более десяти лет назад, в ссылке, он сочинил несколько рассказов, которые переслал маме. И вот осенью сорок пятого, оказавшись дома в недельном отпуске, всё это перечитал. В одном упоминался кортик, который подарил Толе во время гражданской войны матрос, живущий в дедушкином доме.
Почувствовал: кортик может создать сквозной сюжет детской повести. Вернувшись в Германию, приобрел пишущую машинку «Олимпия» с русским шрифтом и писал – до самого расформирования корпуса и демобилизации в августе сорок шестого. В Москве продолжил. Потом два года никому не известный автор пробивал повесть в печать, но когда в Детгизе «Кортик» наконец вышел, мальчишки и девчонки (по себе помню) передавали книжку друг другу «на ночь». Вскоре такое же случилось с «Бронзовой птицей». Ах, если бы и нынешняя ребятня, взращиваемая главным образом на комиксах, «попкорновом» кино и компьютерных играх, читала эти и другие, тоже очень добрые и умные повести, которые он написал специально для подростков: «Выстрел», «Приключения Кроша», «Каникулы Кроша», «Неизвестный солдат».
Скоро журнал «Октябрь» опубликовал его роман «Водители» – достоверный (автор знал этих шофёров, грузчиков, слесарей), честный, без славословий, лживого пафоса (ни разу, хотя тогда это было обязательным условием, не упоминалось имя Сталина). Тем не менее, роман был выдвинут на присуждение Сталинской премии.
Вот и сам Вождь согласно опубликованной стенограмме на заседании Совета Министров сказал: «Хороший роман, лучший роман минувшего года». И вдруг: «А известно ли товарищам, что Рыбакова исключили из партии и судили по пятьдесят восьмой статье?»
Секретарь Союза писателей Сурков пролепетал: «Нам об этом ничего не известно».
Ворошилов: «И всё же всю войну был на фронте, искупил кровью».
Сталин: «Неискренний человек, не разоружился».
Назавтра Сурков вопил Рыбакову: «Оказывается, тебя исключали из партии и судили за контрреволюцию!»
Рыбаков: «В партии никогда не состоял, а что касается судимости, то действительно в тридцать третьем году меня, тогда еще студента, комсомольца, выслали из Москвы на три года. Но на фронте, за отличие в боях с немецко-фашистскими захватчиками, с меня Военный трибунал судимость снял, я имею право писать о себе – несудим. Вот справка».
Узнав про это на следующем заседании Совмина, Сталин сказал: «Информация была неточной. Восстановите его в списке».
Потом в «Новом мире» был опубликован и тут же экранизирован (хорошие артисты снялись – Ульянов, Мордюкова, Хитяева) его роман «Екатерина Воронина». Затем там же – «Лето в Сосняках», полный антисталинского пафоса.
Вскоре Рыбаков принес Твардовскому еще одну рукопись. Назавтра по телефону – голос Александра Трифоновича:
– Прочел одним махом, не отрываясь. Взволнован, говорить трудно. Вы поставили перед собой грандиозную задачу и прекрасно ее выполнили. И название прекрасное – «Дети Арбата». У талантливой вещи всегда талантливое название. Роман, конечно, подпадает под «табу», но не я это «табу» установил. А когда «табу» будет снято, наш журнал почтёт за честь опубликовать его на своих страницах. Не унывайте! Пишите дальше, вы – человек мужественный.
Скоро редакция «Нового мира» была разгромлена, Твардовский умер, а «Дети Арбата» появились в другом журнале только через двадцать один год. Вот лишь три отклика из сотен тысяч, которые тогда, в 1987-м, обрушились на Рыбакова: «На фоне океана литературной лжи "Дети Арбата" производят ошеломляющее впечатление»; «Читатели вашей книги стоят в очереди, вот она – единственная благородная очередь»; «Наконец-то нашелся художник, который отважился написать правду о Сталине».
А пока что он обдумывал роман, героям которого дал библейские имена – Иаков и Рахиль: «И служил Иаков за Рахиль семь лет, и они показались ему за несколько дней, потому что он любил ее». Тане, жене, сказал: «Теперь я знаю, что такое любовь, и сумею это написать».
Это была подлинная история том, как в позапрошлом веке один человек уехал из Симферополя в Швейцарию, окончил там университет, стал в Цюрихе преуспевающим врачом, женился, старшие его сыновья тоже стали врачами, а когда младшему подошло время поступать в университет, отец решил свозить его в Россию – показать сыну родину предков. Было это в 1909-м. И вот там молодой швейцарец влюбился в юную красавицу еврейку, дочь сапожника, женился на ней и увез в Базель. Однако там ей не понравилось, она вернулась в Россию, с ней вернулся и муж и остался жить в Симферополе, работал сапожником, как и его тесть. В тридцатых годах его, «подозрительного иностранца», естественно, посадили. Но в сороковом году освободили, потому что сохранились швейцарские документы: по матери он оказался немцем, а Сталин тогда с Гитлером дружил. Но в сорок втором их обоих вместе с другими симферопольскими евреями немцы расстреляли и трупы сбросили в общую могилу.
Только место действия, использовав истории родственников и их соседей, Рыбаков перенес в до боли знакомый ему Сновск, где точно так же казнили узников гетто, и Цюрих по идиотскому требованию цензуры – «чтобы не было ассоциаций с книгой Солженицына "Ленин в Цюрихе" – пришлось поменять на Базель. Название романа «Рахиль» тоже потребовали заменить. Что ж, взял «Тяжёлый песок» – из Библии: «Если бы была взвешена горесть моя, и вместе страдания мои на весы положили, то ныне было бы оно песка морского тяжелее: оттого слова мои неистовы». Заключительные слова романа – тоже из Библии: «Всё прощается, пролившим невинную кровь не простится никогда».
Эта великая книга, чудом опубликованная в брежневскую эпоху, когда советский государственный антисемитизм, основы которого заложил Сталин, был в полном разгаре, ее удивительная интонация – может быть, самое сильное из того, что вообще в мировой литературе написано о Любви. О Любви, которая прошла через все грозы и трагедии. О Любви, в которой люди смогли сохранить свое национальное и человеческое достоинство.
Откуда у него, очень уже не молодого, хватило потом сил на продолжение «Детей Арбата» – «Страх», «Прах и пепел»? И на «Роман-воспоминание»? Его творения переведены на пятьдесят два языка. И русский ПЕН-центр возглавил по праву. Последние годы работал не только в Переделкине, но и в Нью-Йорке. Посетившей его там журналистке из «Литературной газеты» показал папку с рукописными листами: «Боюсь, что и этот роман – о сегодняшней Москве, о внуках «Детей Арбата» – потянет на трилогию. А ведь мне, увы, уже восемьдесят семь».
Да, впервые задуманное не осуществил: там же, в Нью-Йорке, 23 декабря 1998 года Анатолия Наумовича Рыбакова не стало. А упокоился сын Арбата – в Москве, на Кунцевском кладбище.
Автор: Лев Сидоровский, Иркутск - Петербург
Возрастное ограничение: 16+
Все статьи автора
В наших соцсетях всё самое интересное!
