Лев Сидоровский: Юрий Никулин
18 декабря 2021
18 декабря 1921 года родился Юрий Владимирович Никулин. Об этом журналист, уроженец Иркутска Лев Сидоровский.
Однажды, в середине 1970-х, когда столичный цирк гастролировал в Ленинграде, ко мне в редакцию «Смены» на собственной «Волге» прикатил Юрий Владимирович Никулин. До этого мы уже были знакомы, и накануне я по телефону попросил Никулина о небольшом интервью по поводу их только что начавшихся гастролей. Однако на сей раз любимый артист предстал в несколько непривычном облике: спортивные брюки, кожаная куртка, а на лбу – очки-«консервы», которые обычно носили тогда мотогонщики.
Причём прежде, чем войти, он осторожно постучал в дверь, чуть её приоткрыл и поинтересовался с одесским акцентом: «Здесь проживают супруги Гольдберг?». Узнав гостя, я расхохотался: «Почему – Гольдберг?» Он: «Потому что дальше следует: «Нет. Но на первом этаже живёт господин Гольд, а на четвёртом госпожа Берг». – «Значит, они разошлись?»
Потом быстро поговорили «для газеты». Ну и, конечно, услышал я новый анекдот про быка, который, найдя в траве перчатку, поддел её рогом и обратился к корове: «Мадам, это не вы потеряли бюстгальтер?»
А когда прелестный визитёр собрался в обратную дорогу, надвинул на глаза «консервы» и в таком виде при моём сопровождении появился на набережной Фонтанки. Только подошёл к «Волге», как возник хмурый милиционер из охраны Дома прессы. В «консервах» Никулина не признал и прорычал грозно: «Здесь машину ставить нельзя! Здесь – только для служебных!»
Но Никулина грозный рык вовсе не испугал, отреагировал спокойно: «Для служебных? А я служу». Страж порядка растерялся: «Служите? Где?» Никулин вытянулся по стойке «смирно», взял руку, хотя головной убор отсутствовал, якобы под козырёк, щёлкнул каблуками: «Служу Советскому Союзу!» Сел в свой цвета «белой ночи» лимузин и покатил к цирку.
А двумя годами раньше я впервые оказался в гостях у него, в столице, на Большой Бронной, в квартире № 30 дома № 2/6. Юрий Владимирович (ему было чуть за пятьдесят, и седина в растрёпанной прическе ещё не проявилась) выглядел молодцом, а Татьяна Николаевна – ну просто великолепно! Насущное интервью очередного «воскресного гостя» моей газеты, ради которого я потревожил «под завязку» занятого и в цирке, и в кино столь популярного и уже всенародно любимого (особенно – после «Бриллиантовой руки») артиста, как-то отступило на десятый план.
Мы весело чаёвничали; домашнее клубничное варенье оказалось вкуснейшим, и «фамильные» анекдоты в исполнении хозяина квартиры – презабавными.
Ну, например: «Что сказала твоя жена, когда заметила, что ты целуешься с соседкой?» – «Представь себе – ничего! А те два передних зуба и так давно пора было удалить».
Или: «Идёт экскурсия в раю и видит: сидит старая еврейка, вяжет носки. Они с почтением говорят ей: «Вы такая знаменитая! Вы самая великая женщина в истории! Вы родили такого сына! Вы понимаете, для нас Иисус Христос – это…» Она: «Да-да, но если бы вы знали, как мы с мужем хотели девочку».
Жаловался на свою «известность»:
– Заглянул как-то в Ялте на пляж – сразу вокруг толпа. Стал раздеваться – раздались голоса: «Смотри – трусы! В клеточку!» Плюнул с досады, оделся и ушёл.
Среди прочего разговор коснулся разных идиотских плакатов на дорогах. Я вспомнил своего друга – польского журналиста Сташека Ходынецкого, который путешествовал у нас на своём «Трабанте» и возмущался: «Когда, Лёва, еду по вашей трассе, то плакаты мне без конца сообщают, что вы боретесь за мир, что скоро по мясу, маслу и молоку обгоните Америку, что в 1980-м году построите коммунизм, одного лишь не могу узнать – куда ведёт эта дорога?» Никулин хохотнул: «А я однажды под Ростовом увидел плакат, на котором был изображён испуганный шофёр, который круто выворачивает баранку, а внизу – крупный призыв: «Водитель, бойся мест, из которых выскакивают дети!»
Потом в лоджии терпеливо позировал перед моим фотоаппаратом, с шутками-прибаутками отвечал на, увы, в основном, привычные для себя вопросы. Например, когда я поинтересовался, не огорчает ли его школьными отметками сын Максим, вздохнул:
– Однажды вернулся после уроков и говорит: «Папочка, у нас сегодня сокращённое родительское собрание». – «Что значит сокращённое?» – «Ты, я и директор».
А порой в его словах вдруг звучала неприкрытая печаль. И тогда «этот смешной Никулин» вдруг открывался мне с совсем не знакомой стороны.
Его отец, демобилизовавшись из Красной Армии и окончив курсы Политпросвета, устроился в драматический театр городка Демидов, что на Смоленщине. Скоро встретил будущую маму Юрия. Сын родился в 1921-м. Потом семья перебралась в Москву, где Владимир Андреевич продолжал заниматься любимым делом – писал интермедии, конферанс, репризы для эстрады и цирка. Позднее сотрудничал в «Известиях», «Гудке». Мама вела домашнее хозяйство. Но дважды в неделю семья непременно посещала театр, что во многом определило Юрины интересы и вкусы: вот и в школьном драмкружке, который вёл отец, даже стал «премьером». Однако сразу после окончания десятого класса оказался в войсках зенитной артиллерии.
– Поначалу ко мне относились с иронией. Когда на строевой подготовке маршировал отдельно, все со смеху покатывались: ведь шинель на нескладной фигуре висела нелепо, сапоги на тонких ногах смешно болтались.
Спасало Никулина то, что сам нисколько не обижался, а, наоборот, смеялся вместе со всеми. Уже через месяц грянула война с Финляндией, и он написал заявление: «Хочу идти в бой комсомольцем». Но участвовать в боевых действиях не удалось: их зенитная батарея под Сестрорецком охраняла воздушные подступы к Ленинграду. А когда разразилась битва с гитлеровцами, она открыла огонь по фашистским самолётам, которые рвались к городу на Неве, закидывали Финский залив глубинными минами. Там старший сержант Никулин оставался до весны сорок третьего, а потом, после госпиталя, оказался под Колпиным, в 72-м отдельном зенитном дивизионе. После о войне вспоминать не любил:
– Не могу сказать, что отношусь к храбрым людям. Нет, мне бывало страшно. Всё дело в том, как тот страх проявляется. С одними случались истерики – они плакали, кричали, убегали. Другие всё переносили внешне спокойно. Но первого убитого при мне человека невозможно забыть. Мы сидели на огневой позиции и ели из котелков. Вдруг рядом с нашим орудием разорвался снаряд, и заряжающему осколком оторвало голову. Сидит человек с ложкой в руке, пар идёт из котелка, а верхняя часть головы срезана – как бритвой, начисто.
Победу встретил в Прибалтике. Однако домой попал только через год. Кстати, именно там, в армии, у Никулина случился артистический дебют:
– В Валмиере вызвал меня замполит командира дивизиона капитан Коновалов: «Никулин, ты у нас самый весёлый, много анекдотов знаешь, давай-ка организуй самодеятельность!» Я быстро выявил способных ребят и потом выходил к публике с таким вступительным монологом: «Как хорошо, что передо мной – артиллеристы. Поэтому хочу, чтобы наш концерт стал своеобразной артподготовкой, чтобы во время концерта не смолкали канонада аплодисментов и взрывы смеха. Чтобы остроты конферансье, как тяжелые орудия, били зрителей по голове, и чтобы потом, они, получив заряд веселья, с веселыми минами на лицах разошлись по казармам».
Поскольку однополчане его комический дар воспринимали восторженно, подал документы во ВГИК. Однако от экзаменаторов услышал: «В вас, конечно, что-то есть, но для кино не годитесь. Попробуйте в театральный». Что ж, попробовал, однако и в ГИТИСе, и в Щепкинском училище, и во всех других тоже получил «от ворот поворот». Но тут узнал про студию клоунады при Московском цирке. И наконец в 1948-м, 25 октября, вместе с напарником Борисом Романовым он впервые на манеже, перед публикой! Чуть позже они уже на гастролях, вместе с самым главным в стране клоуном – Карандашом! Потом Романова сменил Михаил Шуйдин.
В это время студентка Тимирязевской академии Таня Покровская увлеклась конным спортом. И был у них в конюшне жеребёнок по имени Лапоть. Неуёмный Карандаш попросил девушку научить Лаптя некоторым трюкам и привести в цирк. Научила, привела. Когда жеребёнок подрос, Карандаш пригласил Таню на представление, дабы посмотрела забавную сценку с её питомцем. Действительно, было смешно: Карандаш вызвал из зала якобы случайного зрителя и показал, как надо на скакуне гарцевать. Никулин, в образе этого самого зрителя-недотёпы, всё очень уморительно проделывал, но вдруг взаправду свалился под копыта. Покалеченного артиста спешно доставили в Институт Склифосовского, и Таня, которая чувствовала себя виноватой, стала беднягу навещать. Через полгода поженились – и родился Максим.
Скоро Никулин с Шуйдиным, покинув Карандаша, познали успех прямо-таки оглушительный – и в нашей стране, и в многочисленных зарубежных гастролях.
А первым его фильмом стала слабенькая музыкальная комедия «Девушка с гитарой», однако сценка с незадачливым пиротехником, который своим фейерверком едва не спалил всё вокруг, получилась смешной. Затем в «Неподдающихся» был хорош его пройдоха Клячкин. А потом Леонид Гайдай создал искромётную короткометражку «Пёс Барбос и необычный кросс», где возник уникальный эксцентрический феномен трёх героев-масок: Балбеса, Труса и Бывалого. Причём Никулина почти не гримировали: лишь приклеили большие ресницы, которыми он так забавно хлопал. Тут же Юрий Владимирович подбросил Гайдаю идею «Самогонщиков» (в цирке с Шуйдиным он интермедию с таким названием уже исполнял), фильм сняли – и снова фурор!
Столь же успешно Балбес появится после и в «Операции "Ы"», и в «Кавказской пленнице». Но ещё до того вдруг – грандиозный, в чём-то даже трагедийный Кузьма Кузьмич Иорданов! Спасибо Льву Кулиджанову, который, приступая к ленте «Когда деревья были большими», выбрал именно Никулина – ведь с той поры люди поняли: этот актёр способен пронзительно воплощать на экране не только Балбеса и ему подобных, но и совсем-совсем иные персонажи.
Например, лейтенанта милиции Глазычева в киноповести «Ко мне, Мухтар!» Или монаха Патрикея в «Андрее Рублёве» (да-да, у Тарковского).
Или скромного экономиста, обаятельнейшего Сергея Сергеевича Горбункова в «Бриллиантовой руке». Гайдай впервые доверил ему образ, в котором артист смог соединить комизм с иронией и тонким лиризмом; кстати, там, в маленьком эпизодике, снялся и маленький Максим.
Ну и, конечно же, военный журналист Лопатин в фильме Алексея Германа «Двадцать дней без войны». Киноначальство было категорически против того, чтобы «серьёзного» главного героя играл «смешной» Никулин, но Константин Симонов его отстоял. А ещё следователь прокуратуры Мячиков в рязановских «Стариках-разбойниках», и солдат Некрасов в фильме Сергея Бондарчука «Они сражались за Родину», и дед Лены Бессольцевой (первая роль юной Кристины Орбакайте) в картине Ролана Быкова «Чучело».
– Вот пишут: «Никулин – великий клоун». Это неправда. Просто кино сделало меня популярным. В цирке публика видела во мне Балбеса, а я ей подыгрывал. Я не считал Балбеса отрицательным героем, я его любил – странного, неунывающего, добродушного. А вот когда предлагали играть предателей, отказывался.
Он бы снимался ещё больше и, наверное, ещё интересней, но каждый вечер был очень занят в цирке и надолго уезжал на гастроли. А в 1984-м там, на Цветном бульваре, вообще стал директором. И добился от предсовмина Рыжкова, чтобы их старинное сооружение капитально отремонтировали. В голодные перестроечные годы позвонил Горбачёву: «Мяса для тигров осталось на два дня. После этого я гружу их на машины, подвожу к зданию правительства и там оставляю. Если ещё через день мяса не подвезут, прикажу открыть клетки – тигры как раз проголодаются» Горбачёв расхохотался – и вопрос был решён.
Никулин был любим и щедро отмечен: Герой Социалистического Труда, народный артист СССР, лауреат Государственной премии. Однако высокие звания и награды его натуру нисколько не испортили, со всеми оставался доступным, естественным, «своим».
Например, однажды поздравляю его по телефону с Новым Годом, а в ответ: «Что, уже Новый Год? А я и не заметил, работы невпроворот, устал, как та корова»
– «Какая корова, Юрий Владимирович?»
– «А ты что, не знаешь? Идёт корова по дороге, взъерошенная, ободранная, еле ноги волочит. Её спрашивают: «Корова, ты откуда?» – «От верблюда»...»
В другой раз поздравляю по телефону с днём рождения, а он: «С чем поздравлять, ведь сегодня – четверг».
Я: «Ну и что?»
Никулин: «Как «что»?! В публичный дом приходит клиент, видит, что кругом одни русалки, возмущается: «Я хотел бы видеть женщину с ногами» – и в ответ слышит: «У нас сегодня рыбный день».
Молодому нынешнему читателю поясняю: в поздние годы существования СССР четверг для всего общественного питания – от столовых до ресторанов – был исключительно «рыбным днём».
Даже когда врачи везли его на каталке в операционную, тоже анекдот им успел рассказать. Но сердце не выдержало. Это случилось в 1997-м, 21 августа.
Он лежит на Новодевичьем. А цирком, который теперь носит имя Юрия Никулина, руководит Максим. А Татьяны Николаевны уже нет. А внуки Юрий и Максим – тоже там, на Цветном бульваре.
Автор: Лев Сидоровский, Иркутск - Петербург
На фото: Таким автор запечатлел Юрия Владимировича в его лоджии 12 июля 1973 года.
Возрастное ограничение: 16+
Все статьи автора
В наших соцсетях всё самое интересное!
