Лев Сидоровский: Михаил Ульянов, или сердце - на разрыв
20 ноября 2020
Подумать только: туда, где родился прославленный полководец, теперь, в 1986-м, меня вез его фронтовой шофер Александр Николаевич Бучин, накрутивший за баранкой по дорогам войны сто семьдесят тысяч километров.
Дождь нещадно сёк по ветровому стеклу, «дворники» едва справлялись с водяными потоками, и, внимательно вглядываясь в убегающее под колеса «Жигулей» шоссе, седой водитель заметил: – В сорок первом, осенью, как-то катили здесь. Тоже – дождь и дорога после бомбёжки разбита. В общем, стонет наш «газик» по причине бездорожья так, что я не удержался, выразил вслух свою жалость. Георгий Константинович мрачно усмехнулся: «Судьба Родины на карту поставлена, а он машину пожалел…»
Путь получился неблизким – так что переговорили о многом, и новый фильм «Битва за Москву» с Михаилом Ульяновым в главной роли обсудить успели. Миновали Апрелевку, Алабино, Балабаново… Вот и Стрелковка, совсем не великая деревенька на берегу сонной Огублянки.
Остановились у избы Жуковых, возле которой – монумент: в наброшенной на плечи шинели маршал после трудных походов пришел к родному дому. Глядя на вырубленное в граните столь знакомое ему лицо, Бучин – как бы в продолжение прерванного разговора – задумчиво произнес:
– Да, внешне Ульянов на Георгия Константиновича, вроде, и не очень похож, но даже я в кинозале верю, что это – Жуков… Замечательный артист!..
Что уж говорить об остальных кинозрителях, которые в большинстве воспринимали Михаила Ульянова, в первую очередь, именно как маршала Жукова. Сыгранный с неистовым актерским бесстрашием, одержимый страстной жаждой справедливости, стремлением к победе в проклятой и великой войне полководец был для них настолько достоверным, что многие стали воспринимать актера и персонаж как единое целое. Помню, меня самого весной 1970-го на премьере в Доме кино грандиозной эпопеи «Освобождение» поразила особенная «жуковская» непреклонность в суровом ульяновском изгибе плотно сомкнутых губ, когда полководец на экране решал судьбоносные вопросы стратегии. Предваряя демонстрацию фильма, Михаил Александрович поведал нам, что поначалу от этой роли отказался, потому что народ Жукова знал, любил, и страшно было брать на себя такую ответственность.
Согласился лишь, когда выяснилось, что кандидатуру Ульянова утвердил сам маршал. И после целых четверть века, в двенадцати кинолентах (особенно мощно стальная собранность и всесокрушающая воля полководца показаны в «Блокаде») лепил он этот образ. Дошло до того, что лицо Ульянова вообще стали считать более «жуковским», чем лицо самого легендарного маршала – это заметно даже на некоторых памятниках великому военачальнику: скульпторам казалось естественным изобразить своего героя именно таким, каким его, благодаря фильмам, узнала вся страна. Кстати, фамилия Ульянов у артиста – от мамы, а вот по отцу он – именно Жуков!
Отец, Александр Андреевич, до войны в сибирском селе возглавлял колхоз, потом в городке под названием Тара – деревообрабатывающую артель. Лишь грянула Великая Отечественная, ушел на фронт. И осталась его дожидаться Елизавета Михайловна с сыном и дочерью, еще школярами. Вслед за другими эвакуированными в Тару приехали артисты Львовского театра имени Марии Заньковецкой. На их спектаклях Михаил пропадал. А потом в студии, которую организовал режиссер Евгений Просветов, мальчишка из сибирской глубинки занимался столь увлеченно, что тот посоветовал Ульянову продолжить актерскую учебу в Омске.
И там другой замечательный педагог, Михаил Иловайский, спустя два года благословил своего воспитанника на «штурм Москвы». Ни в Щепкинском, ни во Мхатовском училище омский паренек никакого доброго впечатления не произвел, а вот в Щукинском (что при Вахтанговском театре, который военной порой был эвакуирован именно в Омск) отказать не смогли. Он никогда не забывал, с чего начинал: и комнату на шестерых в общежитии на Трифоновке; и то, что все они постоянно были «недоевши»; и материнское сало, присылаемое раз в год, которое делилось на всех.
И с каких же «знаковых» персонажей сразу начинался его актерский путь: на четвертом курсе сыграл горьковского Нила; спустя год, уже став полноправным вахтанговцем, в спектакле «Крепость на Волге», – Кирова; следом – в «Человеке с ружьем» – Ленина. Ну а потом, на протяжении многих лет, возникнут: Антоний в «Антонии и Клеопатре» – не мыслящий себя вне походной жизни, без грома оружия и звуков труб воин, которого мгновенная любовь повергла к ногам Клеопатры; и Ричард в «Ричарде III» – злобный интриган, волею случая забравшийся на престол, не знающий разницы между добром и злом; и Цезарь – в инсценировке по роману Уайлдера «Мартовские иды»; и могучий натурой Степан Разин в спектакле Василия Шукшина «Я пришел дать вам волю»; и снова Ленин – в постановке Роберта Стуруа «Брестский мир»; и Сталин – в «Уроках мастера»; и Наполеон; и Ворошилов.
А вот кто наряду с подобными «историческими» персонажами тоже оказался в его «послужном списке»: Костя Белоус в «Городе на заре» (сплавленный из безоглядного энтузиазма, наивной веры в немедленное счастливое завтра, матросской удали, невероятной нежности, робости и доброты);
Парфен Рогожин из «Идиота» (в котором были и огненные глаза, и наглая, даже злая улыбка, и при этом что-то страстное до страдания);
Сергей Серёгин из «Иркутской истории» (за внешней простотой которого угадывался дар обостренного чувства чужой боли);
Виктор, предавший дивную Гелену в раздирающей душу «Варшавской мелодии» (который казался зрителю человеком из современной уличной толпы, – из тех, кто удержался в жизни, но потерял себя, не сумев отстоять своего счастья).
И генерал Горлов во «Фронте», и Баркан в «Государственном советнике», и Артем в «Макаре Дубраве» – разные, так сказать, «социальные герои» явились неотъемлемой составляющей его амплуа: видать, Михаилу Ульянову свыше была уготована особая участь – «государственного артиста».
И он им стал (как существовали «ГАБТ СССР», «МХАТ СССР», так, по сути, был и «Михаил Ульянов СССР»), но, свершив вот такое «хождение во власть», всю эту свою пожизненную «роль» провел с редчайшим достоинством.
Партийная идеология, которая создавала и насаждала «народного героя», не смогла подмять Ульянова под себя, поскольку у него оказалась мощная защита: «добавочный» талант – замечательного характерного артиста. Например, его директор завода в спектакле «День-деньской» вовсю гундосил, а в «Оптимистической трагедии» столь привычный нам прежде бесшабашный анархист Алексей, «перековавшийся» в большевика, вдруг оказывался обалдевшим от свободы параноиком в белых штанах – он придумывал своим героям тысячу самых разных приспособлений (у каждого – своя походка, свой говорок, какая-то особенная «изюминка»), которые не просто обогащали портрет, но открывали даже в самых «масочных» персонажах человеческое содержание. Так было и в театре, и в кино.
На исходе 50-х мне сразу лег на душу его немногословный, но полный огромной внутренней силы геолог Каширин в очень трогательном фильме, где звучала милая песня: «Тишина за Рогожской заставою, спят деревья у сонной реки…» Потом, в романтических «Добровольцах», – метростроевец Кайтанов: «А годы летят, наши годы, как птицы, летят…». Но всю мощь его таланта ощутил, конечно, в Егоре Трубникове из «Председателя». Как неистово бился среди разрухи, нищеты, голода за возрождение деревни этот коренастый мужичок, потерявший на войне руку.
Да, он беспощаден, даже порой жесток, способен выдать матерный клич, который вспугивает и поднимает в небо стаю птиц, и всё это, естественно, вызывает вокруг недовольство. Но постепенно людям становится ясно: председателем движут не корысть, не честолюбие, а боль за всех. И когда на собрании измученные, казалось бы, доведенные до полного отчаяния мужики и бабы вдруг снова голосуют за Трубникова, он потрясен.
Медленно встает с табурета, с трудом подбирает слова: «Будем, как говорится, вместе, насмерть, до коммунизма» – срывает с головы кепку и утыкается в нее, пряча слезы. А как метался его Митенька Карамазов в своем исступленном стремлении понять, почему люди живут так пакостно и при этом друг друга так ненавидят. Когда во время работы над «Братьями Карамазовыми» неожиданно скончался режиссер Иван Пырьев, съемки продолжил Михаил Ульянов вместе с Кириллом Лавровым. А как смешон, жалок, трагичен в «Беге» его Чарнота – страдающий от разлуки с Россией бывший белогвардеец, в котором есть и великодушие, и горькая ироничность, и бесшабашность, и, конечно же, острый ум.
Я тут назвал лишь минимум спектаклей и фильмов, а ведь по ролям Михаила Ульянова вполне можно изучать историю и театра (во всяком случае, образ вахтанговской сцены без него был бы иным), и кино, которое без им олицетворенных фильмов режиссеров Салтыкова и Панфилова, Райзмана и Михалкова, Соловьева, Говорухина и других – это просто книга с вырванными страницами. И какими страницами!
Причем порой он нам устраивал та-а-акие сюрпризы: например, сразу после Егора Трубникова вдруг в «Тишине» предстал отвратительным стукачом (а министр культуры Екатерина Фурцева негодовала: «Ну, как такое возможно, если ты играешь Ленина?!»), а потом, в картине «Без свидетелей», – вообще омерзительнейшим существом. Актер специально, чтобы не «законсервироваться» в сугубо «положительном» амплуа, искал подобные роли.
Во время нашего недолгого разговора, вспоминая об этом, Михаил Александрович усмехнулся: «Слава Богу, избежал роковой ошибки почтенного мхатовца Бориса Смирнова, который после бесконечного Ленина ничего больше сыграть уже не смог». Оказавшись с Ульяновым рядом, я поразился: оказывается, этот человек – вовсе не внушительных габаритов, каким кажется на сцене и экране.
Мне довелось уединиться с артистом сразу после премьеры в Доме кино фильма «Последний побег», где его герой, воспитатель спецшколы для несовершеннолетних по фамилии Кустов, отчаянно борется за оступившегося подростка, чаще всего встречая полное непонимание. Я невольно бросил реплику: мол, вот ведь и сам мой собеседник точно так же в разных инстанциях отстаивает интересы своих коллег. Ульянов вздохнул: «Чтобы тебя услышали, необходимо пустить сердце вразнос…»
А мне думается: он и играл, и жил – на разрыв сердца…
Он был членом Центральной ревизионной комиссии ЦК КПСС, общался с министрами, даже – с членами Политбюро (к неудовольствию которых, в «Брестском мире», лепя образ Ленина, падал перед Троцким на колени, а еще на телеэкране гениально играл еврея Тевье-молочника), на его груди совершенно справедливо сияла Золотая звезда Героя Социалистического Труда.
В бурное «перестроечное» время стал во главе правления Союза театральных деятелей России, где за десять лет успел сделать много полезного. Почти двадцать по просьбе коллег возглавлял родной Театр имени Вахтангова. Весной 1991-го сыграл Цезаря, и Горбачев, посмотрев спектакль, спросил Ульянова: «Ты, что, предвещаешь мне такой же финал?»
Похожий финал действительно произошел совсем скоро, и дальнейшая жизнь в стране получилась весьма неоднозначной. Однажды артист признался: «Своих прошлых званий не стыжусь и иногда, по праздникам, могу надеть ордена – хотя бы из солидарности с поколением семидесятилетних, которые и сегодня говорят, что мои фильмы – это их молодость».
В фильме «Сочинение ко Дню Победы» сыграл такого старика, бывшего летчика, взбалмошного и трогательного, чувствующего себя в новой жизни неуютно и совершающего во имя справедливости безумные поступки. А в «Ворошиловском стрелке» его герой столь же решительно мстит за поруганную честь внучки. Сам он свою внученьку Лизу обожал, а еще – доченьку Елену и одну-единственную горячо любимую жену Аллу Петровну Парфаньяк, которую почти полвека назад отбил у Николая Крючкова, они вместе снимались в «Небесном тихоходе».
Когда отмечалось его 60-летие, руководители Ленинградского отделения СТД приветствовали артиста моими стихами:
Кто поколеблет нашу веру
В то, что Вам Богом всё дано?
Открыли новую Вы эру
И на театре, и в кино!
Да, будет классикой для внуков
Всё то, что нас берёт в полон:
Ваш Трубников, Ваш маршал Жуков,
Ваш Ричард, Ваш Наполеон…
Вы – как живительный источник,
Подобны яркому лучу:
И Ленин, и Тевье-молочник
Вам оказались по плечу!
Вам взгляды не страшны косые,
За правду вступите в борьбу –
Не зря ж театры всей России
Вручили Вам свою судьбу!
Не обозреть всех Ваших планов,
Нужны с е й ч а с особо Вы!
Пока есть Михаил Ульянов,
Не дрогнет город у Невы!
На вечере памяти Ефремова он грустно сказал: «Скучно без тебя, Олег…». И я теперь добавлю: «Плохо без Вас, Михаил Александрович…»
Автор: Лев Сидоровский, Иркутск - Петербург
Возрастное ограничение: 16+
Все статьи автора
В наших соцсетях всё самое интересное!
