Лев Сидоровский: Москва Юрия Пименова

27 ноября 2024

Летом 1949-го, закончив седьмой класс, я пришёл на иркутский железнодорожный вокзал, сел в поезд и спустя неделю оказался в Москве.

Там приютил меня родной дядя, который жил за стадионом «Динамо», в двухэтажном деревянной домике, самом первом по Верхней Масловке. А рядом высилась многоэтажная громада, которую все в округе называли «домом художников».

И вот однажды, прогуливаясь там, я увидел, как из подъезда этой громадины вышел высокий, стройный человек с мольбертом через плечо, проследовал в соседний дворик (типично старомосковский, вроде того, что изображён на известной картине Поленова), раскрыл мольберт перед каким-то пышным кустом и начал рисовать.

Поскольку свидетелем такого процесса я оказался впервые, то, пристроившись рядом, боялся даже вздохнуть. Почувствовав мой немой восторг, художник поинтересовался – кто я, откуда.

Узнав, что из Сибири, и даже с берегов Ангары, дядя Юра удивлённо присвистнул (он это делал очень лихо) и сообщил, что бывал и на Ангаре, и на Байкале, что хранит с той поры в мастерской ветку багульника и засушенные оранжевые лепестки чудесных цветов, «которые называются жарки».

Чтобы я в этом убедился, он, закончив этюд и свернув мольберт, меня в эту самую мастерскую, под самую крышу, как мне казалось, «небоскреба» за собой увлёк (так я впервые прокатился в лифте). Но в мастерской, куда через необъятное окно врывалось пол-Москвы, сразу поразили меня вовсе не знакомые с малолетства цветики-жарки и багульник, а холст, на котором белокурая женщина в открытой машине («ЗИС-101»!), обгоняя «газики», мчала по Охотному ряду. Дело в том, что эту самую картину хорошо запомнил я с младенчества. Она была и в «Огоньке», и в «Родной речи», и на листке отрывного календаря, и в зале Дворца пионеров, и в фойе ТЮЗа. Даже на маминой коробке с духами. Духи, как и сама картина, назывались «Новая Москва».

Ошарашенный, повернулся к художнику:

– Дядя Юра, это вы нарисовали?

Он весело откликнулся:

– Ну, честное пионерское – я! Впрочем, сама картина в «Третьяковке», а это предварительный набросок, вариант, этюд.

Я был потрясён.

Вновь в этой мастерской оказался я лишь спустя лет пятнадцать и, помню, тогда сразу остро ощутил: Пименов должен работать вот именно здесь! Потому что в одно окно заглядывали башенные краны, под другим распластались динамовские трибуны, а это – его пейзаж, его тема, его место.

Юрию Ивановичу было уже под шестьдесят, но фигурой по-прежнему напоминал гимнаста, рукопожатием – боксёра (не зря же в углу висела боксёрская «груша», а под ней покоились боксёрские перчатки), всё так же заразительно смеялся и обязательно при этом хлопал собеседника по плечу.

Такая же резкость и обострённая экспрессия были и в его ранних работах. Москву с мальчишеских лет любил ревностно. Первые наброски делал на булыжной Ордынке. Потом – знаменитый ВХУТЕМАС. Он учился у Сергея Васильевича Малютина, Михаила Фёдоровича Шемякина, но главным наставником стал Владимир Андреевич Фаворский, человек огромного благородства и таланта.

Студенты жадно вбирали в себя искусство. Сюда приходил Маяковский. Вечерами они шумели на спектаклях Мейерхольда, штурмом брали двери Политехнического. Такой была их юность, и та Москва теперь вспоминалась Пименову разрытой, заваленной кирпичом, но уже со строгими линиями новых зданий, с самыми первыми стадионами, по которым бежали сухопарые бегуны Дейнеки.

Александр Дейнека учился с ним на одном курсе. Был там и Андрей Гончаров. Потом они создали «Объединение трёх» и устроили свою «дискуссионную» выставку. Через весь город в зал на Тверской носили на себе огромные полотна. В этих картинах было немало озорства, и пылкие художники, дожидаясь посетителей, беззаботно гоняли между стендами самодельный футбольный мяч. А со стендов на них смотрели тоже футболисты, но какие-то угловатые вперемешку с резкими конструкциями заводских цехов.

Такое можно было увидеть и потом, на полотнах членов «Общества станковистов» – ОСТа, одним из создателей которого был Пименов. В этом «крайне левом» обществе новые сюжеты чередовались с нарочито надуманными схемами.

Однако жизнь шла вперёд, и вот явилось энергичное искусство Дейнеки, упруго заскользили по воде яхты Нисского, с полотен Вильямса глянули очень реальные и столь же разные Мейерхольд, Барнет, Шостакович. А Пименов написал полную лиризма «Новую Москву» (белокурая незнакомка за рулём открытой машины; только что прошёл тёплый дождик, и теперь всё залито солнцем). Да, теперь он был далёк от отвлечённой рассудочности и нарочитости. Художник пристально наблюдал своё время, в котором для него запах расплавленного чугуна перемешался с ароматом сирени. А про изображение Соловков, Колымы и строительство Беломор-канала тогда, в тех условиях, при том режиме, не могло быть и речи.

Первую военную зиму провёл в Москве. Рисовал её – настороженную, затихшую, незнакомую. Обледенелые улицы. Надолбы. В подворотнях застыли очереди. На старушечьих и детских руках – чернильные номера. Руки сжимают драгоценные карточки. В ночном небе – «колбасы» аэростатов. На крышах – дежурные.

На фото: «Новая Москва» (1937), автор - Юрий Пименов

Он тоже тушил зажигалки. А спустившись домой, натапливал кухню до семи градусов, приспосабливал к раковине холст и писал «Ночную улицу». Потом уехал на фронт.

И вскоре мы опять увидели женщину за рулём. Старая знакомая, теперь она стала совсем иной: шапка-ушанка, полушубок. Вслед за пушками катит «виллис» по разбитой дороге. Юго-Западный фронт, сорок третий год.

Прошло семнадцать лет – и опять бежит, летит по Москве машина! А за рулём – девушка. И во всём – приметы уже другого времени: силуэты, ритм – именно шестидесятых! Нет, это был вовсе не штамп, а тема художника – новизна, движение, современность.

Как-то на его выставке один зритель спросил Юрия Ивановича:

– Вот вы рисуете работниц в забрызганной спецодежде, строительные площадки с котлованами, трубами, извёсткой, а что же вы пишете для себя?

Наверное, так и не поверил ответу, что Пименов часто вынужден делать по заказу декорации с красивыми парками и фонтанами, а этих испачканных штукатуркой девочек, эти следы шин на изъезженных дорогах новостроек он действительно рисует «для себя». Потому что именно в них художник видит поэзию жизни.

Ах, каким он был непоседой! Исколесил всю страну, объехал полмира, а уж Москву-то исходил вдоль и поперёк. Особенно любил Юго-Западный район – в ту пору край бурных новостроек. Шагал там крупно, легко перепрыгивая через траншеи. В кармане спортивных брюк – всегда блокнот и авторучка. Блокнота на день обычно не хватало: девушка-маляр поправляет причёску, пенсионер греется на солнышке, натруженная рука держит кошёлку с покупками. Художнику очень дорога была неповторимость жеста, его сиюминутность.

Три сюжета с машинами. Лиц нигде не видно. На других его полотнах тоже не часто встретишь человека «анфас». Герои его картин так увлечены своим делом, так слиты с миром вещей или природой, что художник словно бы оберегает их от постороннего любопытства. В его картинах ничего не бывает «просто так». Здесь всё существенно: ритм, свет, воздух, детали. Пименову вовсе не обязательно изображать людей, чтобы рассказать об их делах и характерах. Дымок паровоза, шубы и шапки в передней, снятая телефонная трубка, чемоданы на окне аэропорта очень точно поведают нам о многом. Вот почему его пейзажи, его натюрморты и ныне воспринимаются как сложные бытовые жанры.

Снова перелистываю его альбом: маляр орудует в весеннем парке; разносят новые номера домов; прохожие спрятались под зонты. Дождь. Пименов любил рисовать дождь – его свежесть, капли на стекле, вымытость природы.

На фото: «Ливень» (1963), автор - Юрий Пименов

С восторгом вспоминаю, каким он был и вне своих полотен: скользил на лыжах, писал книги, преподавал во ВГИКе, шпарил наизусть Блока, Хемингуэя, Пастернака. Иногда присылал мне открытки – с Верхней Масловки, из Индии, из деревеньки на Оке. И непременно передавал на брега Невы приветы друзьям-художникам: Иосифу Серебряному, Алексею Пахомову, Андрею Мыльникову. Восхищался питерскими силуэтами, но первой и самой горячей его любовью всё-таки была Москва.

У Пименова были, пожалуй, все высшие награды и звания, но «солидности» это знаменитому художнику, «многажды» лауреату и академику, не прибавило: он для меня до конца дней оставался всё тем же озорным, очень лёгким в общении, с фигурой гимнаста, «дядей Юрой», который когда-то, в 1949-м, потащил почти неизвестного мальчишку в свою мастерскую, чтобы показать ветку багульника и лепестки жарков.

Автор: Лев Сидоровский, Иркутск - Петербург

На фото автора: Юрий Пименов, 1966

Возрастное ограничение: 16+