Лев Сидоровский: Исаак Дунаевский

30 января 2022

Его песни ворвались в мою жизнь рано-рано, озарив скупое на развлечения детство солнечным светом.

Да и потом, военной порой, наполненной, естественно, совсем другими мелодиями, когда черная тарелка радиорепродуктора вдруг дарила что-нибудь «из Дунаевского», на душе становилось не так муторно...

А увидеть композитора «живьём» посчастливилось уже в ЛГУ, под сводами белоколонного Актового зала. Отвечая на наши вопросы о жизни и творчестве, Исаак Осипович то и дело подсаживался к роялю, «иллюстрируя» свой рассказ песнями, которые мы, конечно, хорошо знали.

Он родился в самом начале двадцатого века на Полтавщине, где уютно расположилась маленькая Лохвица. Наверное, для будущей звездной судьбы мальчика оказалось весьма кстати, что мама славно пела и играла на разных инструментах, а дядя Самуил, чудаковатый гитарист, к тому ж обладал единственным во всей округе граммофоном. В общем, совсем не случайно все пять братьев Дунаевских стали музыкантами. Ну а младший, Исаак, уже в шесть лет бегал пальцами по клавишам фортепиано и даже – благодаря всё тому же дяде – овладел нотной грамотой, в семь лет начал «концертировать» по домам родичей, в девять – сочинил первые музыкальные опусы, среди которых был и романс «Звёзды ясные, звёзды прекрасные».

В 1910-м семья перебралась в Харьков, где мальчика потряс оперный театр: там пели Шаляпин, Баттистини, Титта Руффо, а за пультом красовались Никиш, Кусевицкий, Рахманинов, Танеев. В 1918-м с золотой медалью окончил гимназию, через год – сразу по двум классам, скрипки и композиции, – консерваторию. Оказавшись в числе оркестрантов «Драматического театра Синельникова», быстро обратил на себя внимание знаменитого провинциального режиссера, после чего из скрипача-концертмейстера превратился в дирижера и даже музыкального руководителя коллектива. К тому же стал сочинять музыку к многочисленным спектаклям – по Мольеру, Гольдони, Роллану, Метерлинку. Вот тогда-то к нему и приклеилось милое имя «Дуня», которым Дунаевского до конца дней будут называть родственники, друзья и коллеги.

А дальше – Москва, где он «заправлял музыкой» и в эстрадном «Эрмитаже», и в Театре сатиры. К тому же на сцене Оперетты попробовал себя и в этом «легкомысленном» жанре, когда один за другим были предъявлены публике исполненные дивных мелодий развесёлые спектакли: «Женихи», «И нашим, и вашим», «Соломенная шляпка», «Ножи», «Полярные страсти», «Миллион терзаний». А в провинции еще шла «Карьера премьера».

В 1929-м получил приглашение в Ленинградский «Мюзик-холл», где счастливо встретился с Леонидом Утёсовым и его новорожденным «джазом». Их сразу вспыхнувшая дружба принесла великолепные плоды – такие, к примеру, как искромётное джаз-обозрение «Музыкальный магазин», которое, кстати, подсказало идею кинофильма «Весёлые ребята».

К этому моменту Дунаевский уже искусно владел всеми приемами джазовой оркестровки. Причем намеренно избегал «грязных», «скрежещущих» аккордов, которыми грешили другие композиторы, делал акцент на четких завораживающих ритмах, непременно стараясь вызвать музыкой хорошее настроение.
Вот и в «Весёлых ребятах» это проявилось очень убедительно. Леонид Осипович Утёсов рассказывал мне про потрясение, испытанное им и режиссером Григорием Александровым, когда Дунаевский впервые показал обоим, какой представляет музыку будущей киноленты:

– Поражённый Александров молча смотрел на композитора, ведь сквозь музыкальные картины, набросанные Дунаевским, он вдруг увидел кадры еще не созданного фильма.

И каким ошеломительным оказался результат! Ну, вспомните: «Марш весёлых ребят» («Легко на сердце от песни весёлой...»), песня Кости («Сердце, тебе не хочется покоя...»), песня Анюты («Я вся горю, не пойму – отчего...»), а еще – «музыкальная драка», частушки («Разгорелся наш утюг...»), прочие мелодические шедевры вроде «нашествия стада на виллу», мультипликационные заставки и многое другое). Не зря тогда же, в Венеции, на Второй международной кинематографической выставке, фильм заслужил Золотой кубок.

Дальше началось просто невероятное: один за другим всё новые и новые фильмы (за шесть лет – шестнадцать!) с его музыкой. Например, в «Трёх товарищах» мажорно и одновременно очень тепло звучало: «Каховка, Каховка, родная винтовка». В «Цирке» – пленительный «Лунный вальс» («В ритме вальса все плывёт»), и могучая «Песня о Родине» («Широка страна моя родная»), и светлая колыбельная про то, как «сон приходит на порог». Во «Вратаре» – «Эй, вратарь, готовься к бою!»).

В «Искателях счастья» – и задорная, так называемая, «Еврейская комсомольская»: «На рыбалке у реки тянут сети рыбаки», и другая – преступно ныне забытая лирическая жемчужина: «Ой, ты, сердце, сердце девичье, не видать мне с тобой покоя», где каждая нота, кажется, так и просит: «Пропой меня». А в фильме «Светлый путь» – «Марш энтузиастов»: «Нам нет преград ни в море, ни на суше» (Над стихами сегодня можно иронизировать, но музыка-то великолепная!).

А в «Моей любви» – «Ждать любовь не надо, явится нежданно». А в «Детях капитана Гранта» – и лукавая песенка Паганеля: «Жил отважный капитан»; и та, что исполняет Роберт – про «весёлый ветер»; и блестящая увертюра, о которой Шостакович сказал: «Это симфоническое произведение большого накала и темперамента!». Ну и «Волга-Волга» – вся прямо-таки пронизанная песнями («Вьётся дымка золотая, придорожная», «Дорогой широкой, рекой голубой»), симфоническими картинами, куплетами («Удивительный вопрос: почему я водовоз?»), музыкальными эпизодами, танцевальными ритмами.

И, конечно, главный там шедевр – песня про Волгу, «красавицу народную, как море, полноводную», которая – всякий раз в новых оркестровых вариациях, музыкально «разрастаясь» от кадра к кадру, сама, словно могучая волна, переливалась с экрана в наши души.

Да, мелодии Дунаевского были волшебны. Сам он признавался:

«Мелодия – это живое, дышащее существо, у которого свои органы чувств, свои повадки, привычки, капризы. Я за мелодию говорящую, вызывающую смех, улыбки, слезы, грусть, радость, горе, скорбь, надежду, мрак, просветление».

К тому ж только что начавшийся расцвет звукового кино тоже способствовал этому феерическому успеху. Его песни (именно не «хиты», не «шлягеры», а просто Песни с большой буквы) во многом определили звуковой фон очень не простых тридцатых годов. Ему было трудно, ибо вспахивал музыкальную целину в эпоху, когда преобладали песни походов, лозунгов, манифестаций, а он первым воспел совсем иной строй чувств, создавал музыку лирическую, сердечную, полную радости, не сознавая, вернее не позволяя себе осознать, сколь далека была его радость от действительности.

Мелодии Дунаевского ответили надеждам поколения, принявшего октябрьский переворот как революцию, идеализировавшего ее, стремившегося, несмотря ни на что, к свету, к любви, к вере в свою страну, у которой – замечательное будущее.

Тем не менее, некоторые музыковеды называют Дунаевского «придворным композитором», «запевалой сталинской эпохи», утверждая, что он, как никто другой, был обласкан вождем. Это не совсем так. Да, были высокие гонорары, ордена, депутатство в Верховном Совете, но со Сталиным Дунаевский ни разу не встречался и никогда не участвовал (как многие его коллеги) в знаменитых ночных кремлевских застольях. К тому же всю жизнь оставался беспартийным.

Сейчас в Интернете можно прочитать, что «отца всех народов» (которому музыка Дунаевского очень нравилась, особенно мелодии из «Волги-Волги») разозлила маловыразительная «Песня о Сталине» («От края до края, по горным вершинам»), по поводу которой он якобы сказал: «Товарищ Дунаевский приложил весь свой замечательный талант на то, чтобы эту песню о товарище Сталине никто не пел».

Но ведь музыку этой «Кантаты (а не песни) о Сталине», звучавшей по радио с утра до ночи, на слова некоего Инюшкина, сочинил вовсе не герой моего повествования, а тот самый Александров, который потом использовал мелодию своего «Гимна партии большевиков» для Гимна Советского Союза. Насчет же подобного творения Дунаевского абсолютно неизвестно.

Тогда, в тридцатые, он, безусловно, пережил расцвет творчества: мог одновременно работать над несколькими фильмами; а еще вдохновенно руководил ансамблем песни и пляски Ленинградского дворца пионеров и очень не формально возглавлял правление Ленинградского отделения союза советских композиторов.

Потом, в годы Великой Отечественной, во главе ансамбля Центрального дома культуры железнодорожников, объехал с концертами всю страну. И создал великолепный, на стихи Марка Лисянского, марш о Москве («Я по свету немало хаживал»), который теперь стал гимном нашей столицы.

А после войны из всех окон доносилось: «Каким ты был» и «Ой, цветёт калина». Удивительный кудесник, он порой соединял, вроде бы, несоединимое: например, песня, посвященная столь серьезной и модной тогда теме, как «борьба за мир», вдруг зазвучала с экрана так задушевно, так нежно («Летите, голуби, летите»), что, казалось, сама помогала этому полету белых птиц. И по такому же поводу сочинил ослепительную музыку оперетты «Вольный ветер».

На выпускном вечере («балов» у нас в Сибири не было) мы, мальчики с девочками из соседней «женской», кружились под его «Школьный вальс».

Как хорошо, что на невском берегу уже спустя год после той университетской встречи с композитором, весной 1955-го, в Большом зале Филармонии, мне дважды посчастливилось оказаться на его авторских концертах. Дирижируя, улыбчивый маэстро с двумя лауреатскими значками на лацкане фрака блеском молодых глаз подбадривал малышей из детского хора и вместе с ними тихонечко шептал: «Ребята! Ребята! Скворцы прилетели! Скворцы прилетели! На крыльях весну принесли...» Казалось, беду ничто не предвещало.

Какое наследие! Более ста чудо-песен и романсов, тринадцать оперетт, три балета, две кантаты, восемьдесят хоров, сорок два кинофильма и более восьмидесяти драматических спектаклей, а еще музыка для эстрадных и джазовых оркестров, симфонические и фортепианные произведения. Не удивительно, что его талант у менее способных коллег (какая знакомая ситуация!) вызывал жгучую зависть, которая, в свою очередь, порождала происки (зло «остроумничали»: «Иссяк Осипович…») и предательства. Поэтому, в частности, те так обрадовались, когда газета опубликовала клевету на его старшего сына Евгения. Исаак Осипович страдал. А младшенький – «незаконный» Максим – жил со своей мамой отдельно, и от этого отцу тоже было горько.

И вот 25 июля, когда уже завершал работу над опереттой «Белая акация», больное сердце не выдержало. Причем сообщение о кончине великого композитора в «Правде» отчего-то оказалось столь лаконичным, что кто-то, «догадливый», пустил подленький слушок насчет самоубийства.

Страстно влюблённый в его мелодии, я вместе с коллегой Эрленой Каракоз в марте 1968-го, под маркой газеты «Смена», организовал Ленинградский вокальный конкурс «Весенний ключ». Обеспокоенный тем, что уже тогда возникшие первые ВИА вовсю навязывали аудитории свою «электромузыку», которую считаю «мёртвой», добился, дабы в нашем конкурсе музыка была только «живой» и каждый исполнитель непременно исполнил какую-либо из песен Дунаевского. Собственно, Исааку Осиповичу он и посвящался.

Это событие в городе стало настоящим музыкальным праздником, среди лауреатов которого, в частности, оказалась прежде никому не известная Таисия Калинченко. Потом, год за годом, «Весенний ключ», овеянный именем Исаака Дунаевского, повторился ещё не раз, и все финальные концерты, по-прежнему вёл ваш покорный слуга.

А в 1970-м, 30 января, я опубликовал в «Смене» очерк, посвящённый 70-летию великого композитора. Утром только присел позавтракать – звонок в дверь. Открываю: незнакомый седоватый мужчина. Протягивает руку:

– Разрешите представиться. Семён Осипович Дунаевский. Младший брат Исаака Осиповича.

Я ошалел. Смотрю: за спиной гостя улыбается мой сосед из квартиры напротив, профессор ЛИАПа Даниил Михайлович Эйдус. Тут же всё разъяснилось.

Часом раньше Семён Осипович – тоже, как и старший брат, народный артист РСФСР, создатель, художественный руководитель и главный дирижёр знаменитого Народного ансамбля песни и танца Центрального дома детей железнодорожников (в котором, кстати, делали первые шаги Валентина Толкунова, Майя Кристалинская, Олег Даль и некоторые иные «звёзды») прибыл в Питер, потому что вечером в Большом зале филармонии должно было состояться юбилейное, в честь Исаака Осиповича, торжество. Покинув вагон «Красной стрелы», тут же, на вокзале, в газетном киоске, приобрёл свежий номер «Смены». Развернул, а там про брата – большущий материал. Зачитался.

Потом на такси прикатил, как заранее договорились, к старому другу, математику Дане Эйдусу. Показал газету: «Здорово написано! Надо позвонить в «Смену», поблагодарить». Даниил Михайлович усмехнулся: «Зачем звонить в редакцию? Лучше – в дверь. Тем более что она – напротив». В общем, тогда я ещё раз убедился в том, что мир тесен.

Да, как уже упоминал выше, все пять братьев Дунаевских стали музыкантами: Исаак и Зиновий – композиторами, Семён и Михаил – дирижёрами, Борис – хормейстером. И сын Исаака Осиповича, Максим, вовсю сочиняет мелодии тоже, причем иногда славные. Но заодно, увы, пребывает в постоянной неистовой жажде самопиара, бесконечной саморекламы (особенно насчёт то ли семерых, то ли уже восьмерых жён), что лично мне глубоко противно. В общем, до папы ему, пожалуй, ой как далеко.

Автор: Лев Сидоровский, Иркутск - Петербург

Возрастное ограничение: 16+