Иркутск в сердце Льва Толстого и Толстой в сердце Иркутска
10 сентября 2018
Великий русский поэт есть в иркутской топонимике.
Улица Льва Толстого находится в Маратовском предместье. К сожалению, дата, когда она получила это имя, не известна. «Глагол» не мог не вспомнить писателя, публикуя отрывки из справочника «Литературные памятники Иркутска», а также воспоминания известного иркутского публициста Ивана Попова о его встречах с Львом Николаевичем.
Граф Лев Толстой – русский писатель, член-корреспондент, почетный академик (1900) Петербургской Академии наук. Родился в родовой семье титулованного дворянина. Рано лишился родителей, мальчиком переехал к сестре отца. С 1844 года успешно учился на восточном, а потом на юридическом факультете Казанского университета. Не закончив учебу, вернулся в Ясную Поляну, а потом в Москву, где с 1850 года стал заниматься исключительно литературной деятельностью. Вскоре выехал на Кавказ, вступил в армию, участвовал в обороне Севастополя. Выйдя в 1856 году в отставку, путешествовал по Европе, где много писал. Военный опыт Толстого лег в основу его ранних рассказов и повестей «Набег», «Рубка леса», рассказы о Севастопольской обороне.
С 1862 года почти все время жил в Ясной Поляне, занимался педагогикой, учил детей. Восемь лет работал над романом-эпопеей «Война и мир» (1869). Толстой говорил, что ему дорога в романе «мысль народная», а народ – это некое объединяющее начало, оно воплощает в себе не только разум, а более всего чувство душевной общности людей.
В 1873-77 годах Толстой пишет роман «Анна Каренина», который Томас Манн назвал «величайшим социальным романом во всей мировой литературе». В конце 1870-х во взглядах Толстого происходит перелом. В «Исповеди» он заявил о своем окончательном переходе на сторону «простого народа». Это отразилось в повести «Смерть Ивана Ильича», пьесах «Власть тьмы», «Плоды просвещения».
В романе «Воскресенье» Толстой произнес ставшие знаменитыми слова о том, что «Люди как река: вода одинаковая и везде почти одна и та же, но каждая река бывает то узкая, то быстрая, то широкая, то тихая, то чистая, то холодная, то мутная, то теплая. Так и люди».
В 1904 году повестью «Хаджи Мурат» Толстой как бы покаялся от российской интеллигенции перед народами Кавказа за 70-летнюю войну против горских аулов. В новелле «После бала» звучит тема милосердия. В то время Толстой, активно критиковавший некоторые взгляды и внешнюю обрядность русской церкви, был отлучен Святейшим Синодом от церкви. Осуждал он и расправу власти над участниками событий 1905 года, написав статью «Не могу молчать».
В последние годы он решил изменить свою жизнь, ночью тайком ушел из Ясной Поляны, по дороге заболел воспалением легких и скончался на железнодорожной станции, носящей ныне его имя. В 1906 году выдвигался на Нобелевскую премию по литературе, но узнав о том, написал письмо с просьбой не давать ему ее.
С Львом Толстым был знаком, переписывался и дважды бывал у него в Ясной Поляне редактор газеты «Восточное обозрение» Иван Попов. В своей книге «Забытые иркутские страницы» он посвятил Толстому девятую главу целиком. Толстой неоднократно писал письма иркутским генерал-губернаторам, чтобы они помягче относились к ссыльным и духоборам, а некоторым из них через Попова даже посылал деньги.
Алексей Петров*, Римма Михеева. Литературные памятники Иркутска
_______
Лично познакомился я с Л. Н. осенью 1903 г., перед своим отъездом за границу. Приехав в Москву, я написал Л. Н. письмо, в котором просил его указать день, когда я могу приехать к нему, если я только не оторву его от работы и если он считает мой приезд желательным, для переговоров о сибирских делах. Л. Н., точнее, Софья Андреевна не замедлила ответом и назначила день, когда я могу приехать, причем упомянула, что беседу со мной Л. Н. считает очень важной.
В письме были даны подробные указания, с каким поездом нужно было ехать. В ночь я выехал из Москвы и утром часов в 9 был на станции Ясенки, откуда верст 9 нужно было ехать на лошадях. Я проехал мимо Козловой Засеки, от которой до усадьбы Толстого считается четыре версты, ко на Засеке не было лошадей…
Деревня Ясная Поляна встала перед нами сразу, из-за косогора, который скрывал ее. Деревня вытянулась по обеим сторонам длинной улицы, избы каменные, деревянных значительно меньше. На некоторых новые крыши...Выехали из деревенской улицы, и я увидел всемирно известную усадьбу, точнее, ее надворные постройки и флигель, - все под зеленой крышей. Во флигеле помещалась школа, где 40 лет тому назад Л. Н. обучал крестьянских ребятишек. Главного дома не было видно, его скрывал парк. Проехав пустырь между деревней и парком, переехав через мостик, мы повернули к каменным воротам, скорее, башням, известным по фотографиям всему миру и построенным дедом Л. Н. князем Н. С. Волконским.
Мне стало неловко, и я готов был вернуться обратно и, пожалуй, сделал бы это, если бы Л. Н. не ждал меня. Мое смущение напомнило мне А. П. Чехова, который также был готов сбежать от этих ворот. По длинной аллее, мимо пруда, обогнув стеклянную террасу главного дома, мы подъехали к маленькому крыльцу, перед которым, посредине заднего двора, стоял развесистый вяз... На сухом суку висел колокол, в который звонили перед обедом и ужином. Вяз огибала простая деревянная скамейка: здесь обыкновенно дожидались Л. Н. крестьяне-бедняки, крестьянские ребята. Кто-то назвал вяз «деревом бедных». Я вошел в скромную переднюю; по стенам у перегородки и лестницы стояли книжные шкафы, зеркало, вешалка и стол. Через дверь желтой перегородки я увидел круглый стол, диван - это комната для приезжающих. Слева широкая прямая деревянная лестница, покрытая ковром, вела наверх... Внизу стояли приткнутые к стене палки и трости, тут же' пара больших высоких калош.
- Вас просят, - прервал мои наблюдения человек в зеленом переднике, со щеткой в руках. Он отнес наверх мою визитную карточку.
С большим смущением я поднялся наверх и вошел в большую светлую комнату с большим столом, за которым сидело несколько мужчин и женщин.
- Очень рад вас видеть...- сказал Л. Н., идя мне навстречу. Я представлял его выше ростом и, в общем, крупнее, чем увидел. Я извинился, что беспокою его.
- Полноте... Я рад вас видеть и поговорить с вами. У меня много дел в Сибири... Вы уж это знаете. Переписываемся давно, а не были еще знакомы. Очень рад, очень рад... Садитесь к чаю и знакомьтесь!..
Софьи Андреевны еще не было: она выходила в столовую часам к двенадцати, когда у Толстых бывает второй чай. Александра Львовна была в Москве.
Я внимательно всматривался в лицо Л. Н. ... Ни один из портретов, на которых Л. Н. обыкновенно выглядит благодаря нависшим бровям суровым стариком, не передает его замечательно приветливого выражения лица. Особенно замечательны глубоко сидящие глаза: добрые, приветливые и в то же время строгие голубые глаза, перед которыми нельзя сказать неправду. За чаем Л. Н. просидел недолго и ушел к себе работать. Он никогда и ни для кого не менял порядка своего дня.
К двенадцати часам вышла Софья Андреевна. Я извинился, что обеспокоил их своим приездом.
- Напрасно беспокоитесь. Лев Николаевич давно хотел познакомиться с вами. Вы много помогли духоборам и его друзьям сектантам, - сказала Софья Андреевна.
Мы сидели в столовой-гостиной, где у Толстых бывали концерты. Эта комната была уже не раз описана. После чая С. А. показала мне весь дом и, между прочим, прежний кабинет Л. Н. внизу в комнате со сводчатым потолком, откуда Л. Н. с большой неохотой перешел наверх. Эта комната была когда-то кладовой, и в потолке остались крюки и кольца. После осмотра дома и прогулки по парку я пошел в комнату для приезжающих. Вначале осматривал библиотеку, читал на полях книг замечания Л. Н. Затем Беркенгейм принес мне переписанного «Хаджи-Мурата». Но я не успел прочитать и половины тетради, когда раздался звонок колокола и мы пошли обедать. Л. Н. с вегетарианцами сидел на одном конце стола, а С. А. с гостями - на другом. Мы ели мясо, и Л. Н. иногда шутил по поводу «убоины». Пили квас и молоко. За обедом обсуждался вопрос, куда мы пойдем гулять. Решили идти к Козловой Засеке. Л. Н. подшучивал над моими городскими ботинками и неглубокими калошами. Признаюсь, я смутился, когда увидел, что даже барышня-художник надела высокие мужские сапоги. Л. Н. в драповом пальто, подпоясанном ремнем, не отставал от нас, легко перепрыгивал канавы, останавливался с встречными, разговаривал с ними, а потом нагонял нас. Он не любил, чтобы дожидались его. Но мы все-таки делали это, скрываясь за деревьями.
Мы прошли мимо Засеки и вышли на Тульское шоссе, сделав не менее четырех верст. На шоссе была приведена верховая лошадь Л. Н.
- Вы, как городской житель, вероятно, не умеете ездить верхом, - сказал Л. Н.
- Нет, езжу, Лев Николаевич, и для меня нет большей обиды, как назвать меня плохим наездником.
Я попросил конюха уступить мне его лошадь, снял калоши и пальто, передал их конюху, и мы поехали. Верхами сделали еще версты четыре и приехали в усадьбу к-самовару. За чаем Л. Н. хвалил мою верховую езду:
- Да он мастер ездить... В Сибири научился. Только носки держит не вовнутрь, а врозь, - видно, шпор не носил. В шпорах бока раздерете лошади!..
После чая Л. Н. ушел с почтой в кабинет и вышел только почти к ужину. Во время утреннего чая, обеда, ужина и на прогулке мы много беседовали с Л. Н. Пользуясь сборниками «О Толстом» и «Дорогие места», где напечатаны были мои статьи, постараюсь восстановить эти разговоры.
Конечно, началось с передачи последних московских новостей, а также о Сибири и о знакомых Л. Н. Еще за утренним чаем разговор перешел на злобу дня: о возможности войны с Японией…Я сказал, что в 1895 г., когда мы были накануне войны с Японией, то я в «Восточном обозрении» доказывал, что эта война, кроме вреда, ничего не даст России. Мирные же отношения с Китаем уже дали нам возможность без капли крови присоединить громадную территорию на Амуре и в Уссурийском крае.
- Вот опять вы сказали нехорошо, - возразил Л. Н. - Из ваших слов можно вывести, что войны бывают иногда полезны и даже необходимы. А это-то и неверно и противно человеческой природе. Нет такого случая, который мог бы оправдать войну. Если бы правители справлялись с желанием народа или если бы правителей не было, то никогда не было бы и войн. Отчего вы не доказываете эту истину в газетах?
- В России не только такие, но и более безобидные вопросы могут повлечь закрытие газет, - ответил я.
- И пусть закрывают... Я как раз говорил, что журнальная деятельность в настоящее время приносит вред, а не пользу. О том, что нужно, - не пишут, а делают сделки с совестью...Писать нужно всегда так, как будто бы вы излагаете свои мысли Богу. Перед Богом люди не станут кривить совестью. А если так нельзя писать, то лучше совсем не писать... Оппортунизм приносит неисчислимый вред.
- В наше время, Лев Николаевич, трудно применять на деле принцип и в повседневной жизни быть неукоснительно-принципиальным человеком.
- Должно! - категорически сказал Лев Николаевич. - Нельзя и представить себе весь вред от поступков, не согласованных с совестью…
От разговора с Л. Н. у меня осталось впечатление, что всякая беседа с ним улучшает собеседника, заставляя его вдумчивее относиться к себе. Доктор Беркенгейм, живший при Толстом около года, до известной степени объяснил мне мое впечатление.
- Толстого ценят как великого художника и как мыслителя, но мало говорят о его доброте, о его душевной мягкости и умении сделать человека лучше. А он замечательно добрый человек и обладает каким- то особенным даром проникновения в измученную душу другого человека и врачевания словом утешения. Говорят, глаза - зеркало души человека. Посмотрите внимательно в глаза Толстого, и вы скажете, что такие глаза могут быть только у человека исключительной доброты. Оттого и подпадают под его обаяние приходящие в общение с ним.
Доктор был совершенно прав. Я провел с Л. Н. целый день и уезжал под обаянием его личности.
Был уже десятый час вечера, когда я после ужина собрался уезжать из Ясной Поляны. Меня уговаривали остаться ночевать, но я, к сожалению, не мог согласиться на это приглашение - в Москве были дела. На дворе горел керосиновый фонарь, какой-то человек освещал мне дорогу другим фонарем. На крыльце стояли милые люди, и между ними дорогой Л. Н. По темной аллее, не видя дороги, я выехал за ворота - столбы, которые, как два гиганта в саванах, белели в потемках ночи. Я оглянулся назад - темная масса деревьев заслоняла и пруд, и беседку, и дом... В деревне еще не спали: в избах мерцали огни.
Я ехал под впечатлением пережитого дня и невнимательно слушал ямщика, который рассказывал мне, что он видел Л. Н.
Увижу ли я еще Толстого или это было первое и последнее мое свиданье с ним? Но я увидел его еще раз в Москве, а потом в Ясной Поляне, когда крестьяне, мы, приехавшие из Москвы, Петербурга и других городов, провожали Льва Николаевича в Старый Заказ, место, излюбленное Л. Н. для своего погребения... Здесь в детстве со старшим братом Николенькой он играл в «муравейные братья» и думал, как изжить муравьиное людское горе.
Иван Попов. Забытые иркутские страницы
* В 2021 году внесен в РФ в единый реестр граждан и организаций, объявленных иностранными агентами
Возрастное ограничение: 16+
В наших соцсетях всё самое интересное!
