Артем Ермаков: 120 лет назад родился сибирский артист Николай Охлопков

15 мая 2020

120 лет назад, 15 мая 1900 года, в Иркутске родился Николай Павлович Охлопков, народный артист СССР, актёр театра и кино, режиссёр и педагог, лауреат шести Сталинских премий. 2 ноября 1967 года его имя присвоено Иркутскому драматическому театру.

Будущий народный артист родился в небогатой дворянской семье Павла Иосифовича и Юлии Филипповны Охлопковых, один из семерых детей. Отец был полковником Русской императорской армии, участником Русско-японской и Первой мировой войн, в Гражданскую войну занимался мобилизацией в Красную Армию. Братья матери были художниками-гравёрами, старшая сестра Надежда также увлекалась живописью.

В 1910-1917 годах Николай учился в Иркутском кадетском корпусе, художественной студии-мастерской у художника Ивана Копылова и музыкальной школе по классу виолончели. Во время учёбы впервые принял участие в любительском спектакле «Свадьба» в роли телеграфиста Ятя.

В 1917 году он устроился в Иркутский городской театр в качестве мебельщика-декоратора, через год стал актёром этого театра, где служил до 1921 года. В 1919 году стал одним из организаторов Иркутского Молодого театра, где в 1922 году поставил "Мистерию-буфф". Дальнейшая профессиональная активность протекала уже в Москве в кругу учеников Мейерхольда.

Я - не театрал, поэтому не буду расписывать и анализировать здесь дальнейшую творческую деятельность Охлопкова. Хотя в попадавшихся на глаза его текстах, мне импонирует идея "создания подлинно патетического образа людей и событий. Таких людей, какие должны быть и какие могут быть, наряду с теми, какие есть".

В этих патетических, возвышенных образах "есть и нечто большее, чем жизнь, видимая простым, невооруженным глазом, - писал Охлопков. - Большее, чем только жизненный факт, - а именно то, что дается только в результате смелого и глубокого художественного обобщения, типизации, отбора, отсева и поэтического возвышения. Так создают художественный образ с огромными ритмами внутренней жизни, с большими страстями и переживаниями, с титаническими устремлениями, с большими актерскими "задачами", в отличие от того, что встречается чаще всего в непосредственной жизни первого попавшегося дома, первой попавшейся семьи, первого попавшегося человека, не возведенных в образы искусства. Мы в известной мере только условно можем назвать такие образы взятыми из жизни, так как, будучи обобщены и типизированы, они делаются большими, чем сама непосредственная жизнь". Сейчас эти идеи еще более не в моде, чем когда Охлопков создавал свой программный текст "Об условности".

Интересно, что иркутский период жизни Охлопкова начал изучаться только сейчас. Пару лет назад в РГАЛИ нашли фотографии "массового действа" 1 мая 1921 года. Фотографий семьи в доступе нет до сих пор, как и детских фото. Вообще, интересно было бы знать, как сложилась в советской Сибири судьба полковника Павла Охлопкова и его семьи.

В качестве, приложения привожу текст интересных воспоминаний режиссера Григорий Палина об иркутской театральной юности Николая Павловича в 1917-1922 годах

"Иркутск, 1920 год, городской театр. На сцене салон светской дамы. Слуга, длинный, светловолосый юноша в черном фраке, обносит гостей шампанским. Он делает шаг, другой, цепляется за что-то ногой - и два бокала уже дребезжат осколками по полу. Слуга пытается подхватить их, но летят другие… Смех в зале, слуга тушуется и исчезает со сцены. Судорожно вспоминаю: где я его встречал?

… Это было в дни февральской революции. Я тогда был депутатом комитета учащихся, а это значило - бесконечные часы напряженной работы. Однажды после заседания мы задержались. Собрались уходить, но тут отворяется дверь и входят две заиндевелые фигуры.

- Вы что, товарищи? - спрашиваем. - Уже ночь! Высокий парень еле выговаривает толстыми смерзшимися губами:

- Мы из кадетского… Нам не разрешают избирать в комитет. Почему мы до сих пор на особом положении? Нам надо помочь. Втайне от начальства выбрали и послали вот нас: это товарищ Багдасаров, а я - Охлопков.

Фамилии ему пришлось повторить несколько раз, только тогда я смог записать их. Николай Охлопков высокий, стройный, с низким голосом, светлыми глазами, розовощекий, обаятельный - таким он мне запомнился в эту первую встречу. А теперь, оказывается, Охлопков работает в театре. И я свидетель его маленького неудачного выступления на сцене…

Вплотную встретились мы с Охлопковым в семье "потоповцев". Пьеса Бергера "Потоп" была поставлена Павлом Цетнеровичем с молодыми актерами гортеатра. Спектакль вызвал большой интерес, его сыграли чуть не тридцать раз - по тем временам случай небывалый для города. Эта группа актеров, объединенная Цетнеровичем в некое творческое ядро, и получила в Иркутске название "потоповцев".

Спектакль находился еще в зародыше, когда привлек внимание "стариков" городского театра. Н. И. Дубов, актер старшего поколения, воодушевленно расхваливал готовящуюся постановку: "Это будет, как в Художественном! Да, да! Все, все делается самым тщательным образом! Они же разбойники! Да, да! Представьте! Собираются по ночам, где-то на самом верху под крышей театра! Репетируют без конца! Кажется, было уже сорок репетиций! Неслыханно!"...

Вскоре группа "потоповцев" получила хорошее театральное помещение и в следующем сезоне 1921/22 года основала в Иркутске Молодой театр. Еще до этого, весной 1921 года, Охлопков с успехом выступил в роли режиссера, поставив в день праздника Первого мая площадное массовое действо с участием войсковых частей местного гарнизона.

Охлопков смело и круто взялся за это нелегкое дело. Его организаторской способности, его уверенности в своих силах мы просто дивились. Он властно, широко и четко руководил репетициями: то отдавал громкие распоряжения в рупор, то тут же дописывал в сценарий новые картины, явления, то мчался по улицам Иркутска на мотоцикле, собирая различные "компоненты" будущего спектакля.

"Массовое действо" привлекло и массу народа. Зрители с огромным интересом следили, как на площади рабочие в борьбе с капиталом обретают свободу. Гремит музыка, произносятся зажигательные монологи. Весенний ветер развевает знамена Первомая. Народ подхватывает песни, все приходит в движение.

Лето у Охлопкова, как и у всей группы "потоповцев", прошло в подготовке к открытию нового театра. Убирали вековую пыль на колосниках сцены. Вытрясли всю ее мягкую одежду. Помещение было вымыто, вычищено, заново покрашено. Главный художник В. Эхна "разделал" зрительный зал так, что дух захватывало. С потолка по стенам рассыпались красочные каскады каких-то кристаллов. Калориферы отопления горели ярким пламенем оранжевой краски. Круги на панелях стен, казалось, вращались. Зал получился живописным и необыкновенным.

К открытию театра готовили комедию Х. Бенавенте "Игра интересов". Охлопкова можно было с утра найти в театре с плащом и шпагой. Он репетировал. Труды не пропали даром - он очень хорошо сыграл роль Криспина. Затем восстановили "Потоп", приступили к другим работам. Молодой театр стал популярным в Иркутске, особенно среди молодежи.

А между тем наступала холодная и голодная зима. На моей квартиры, недалеко от театра, мы объединились в некую коммуну. Наш актер - Павел Гуров - назвал ее по началу фамилий участников: "Похпударник" (Попов, Охлопков, Пушмин, Дарский, Николаев). Боролись мы с холодом и голодом как могли: главным оружием, кажется, был не оставлявший нас юмор. При попытке, например, открыть примерзший водопроводный кран, на нас хлестала ледяная струя, и наутро от кровати Охлопкова простирался настоящий каток.

Охлопков выламывал изо льда свои башмаки, проделывал несколько фигур на домашнем катке, и мы весело отправлялись в театр. Днем, если удавалось достать нечто вроде мяса, мы варили жидкую похлебку. Для "аппетита" это блюдо называлось "суп из разваренной резины". Вечером, после спектакля, - дружный "чай" и театральные споры вокруг "буржуйки", которую натапливали до белого каления. А потом быстро, пока не остыл воздух, заваливались в постели.

Когда было возможно, топливо покупали. Но чаще его "добывали". После спектакля во дворе театра прихватывали по два-три полена из запаса какой-то военной организации. За такую "добычу" страшно доставалось от Цетнеровича. Порою же морозной ночью на тишайшей улице Иркутска раздавался ужасающий треск. Это мы отдирали доску от забора какого-то обывателя. Если нас сопровождал Цетнерович, он кудахча, стремительна убегал в первый попавшийся переулок, а мы спокойно и быстра уносили доску.

Охлопков придумал и еще способ добычи топлива - "делать привидения". Ночью на базарной площади, где стояли пустые деревянные палатки, одна из них вдруг начинала шевелиться, двигаться и постепенно исчезать во мраке. Конечно, делалось это, когда сторож был далеко или спал. Двум артистам, изображающим ноги палатки, нужно было быть очень внимательными и ловкими, чтобы найти кратчайший путь с базара в темный переулок. Такое топливо было богатым и редким. Хватало его дней на десять.

Однажды облагодетельствованные судьбой, мы раздобыли замечательный черемховский антрацит и вместо "буржуйки" истопили настоящую печь голландку, закрыли ее и в роскоши тепла заснули… Это был наш чуть ли не последний сон. К счастью, ночью Охлопков встал и тут же во весь свой рост загремел на пол. От шума проснулся самый крепкий из нас - Вася Николаев. Он быстро сообразил, что все угорели, вскочил с постели и потащил Охлопкова к двери, распахнув ее настежь. Быстро разбудил остальных, приказав перелезть к открытой двери, а вконец ослабевшего Е. Дарского перетащил туда на руках. Одеялами и одеждой он закутал нас сверху. Так мы и лежали кучей, постепенно приходя в себя под действием морозного сибирского воздуха.

Несмотря на все трудности, на частое недоедание, нас очень редко можно было увидеть унывающими. Но случались и драматические сцены. Во время спектакля "Игра интересов", где Охлопков изображал слугу - Криспина, а я его господина - Леандра, по ходу действия мне надо было на веревке влетать в окно. Я был нездоров, слаб и сорвался с веревки, растянувшись на полу. Со стороны это было, очевидно, смешно.

Расхохоталась публика, рассмеялся Охлопков. Он в это время стоял спиной к залу, и зрители не видели, что он смеялся. Я хоть и ушибся, но тоже развеселился, и мы с большим трудом дотянули нашу сцену. Спектакль кончился. Я разгримировался, оживленно комментируя с товарищами этот инцидент. Посмеялись, посидели, и я пошел домой. Мы с Охлопковым жили тогда вдвоем в комнате. Вошел - темно. Зажег свет. Вижу - Охлопков лежит, содрогаясь, на своем ложе. Но он не смеялся, он рыдал. Рыдал, как ребенок. И твердил, что никогда не станет артистом, раз не может сдержать на сцене смех. Слезам и раскаяниям не было конца. Мне стоило больших трудов успокоить его.

Шли новые и новые постановки. Мы были охвачены творческим горением, однако явно ощущалось отсутствие современного репертуара. Хватались за все, в чем, казалось, могли бы выразить свое отношение к нынешнему дню. Взялись мы было за "Царь Голод" Л. Андреева. Охлопков руководил репетициями. Но вскоре он увидел, что и это "не то"!

И вот, когда уже прошла трудная зима и закончился сезон в гортеатре и близилось закрытие нашего театра, Охлопков взялся за свою первую большую режиссерскую работу - "Мистерия-буфф" В. Маяковского. С захватывающей страстностью пошли репетиции в помещении гортеатра, где было решено дать спектакль; Охлопков предлагал, а мы охотно подхватывали совершенно невероятные по тому времени мизансцены.

Нельзя сказать, что "Мистерия-буфф" пришлась по вкусу большинству обычных театральных зрителей Иркутска. Они быстро разобрали билеты на два объявленных спектакля, выразив этим скорее свое любопытство. Но на спектаклях ощущалось, что и Маяковский, и форма самой постановки воспринимаются с трудом. Все было внове: отсутствие привычных декораций, условные станки, непонятная полусфера на авансцене, появление действующих лиц из партера, из лож, с боков, сзади, сверху. Последнее особенно вызывало раздражение и даже прямое вмешательство зрителей.

Когда в ролях рабочих мы спускались по веревочным лестницам с четвертого яруса в партер, нас отговаривали, а более нервные просто физически пытались удержать от этой опасной мизансцены. Но мы лезли. Повисали на веревочных лестницах и произносили оттуда восторженные строки Маяковского, обращенные к будущему: "… Домов стоэтажия земли кроют! / Через дом перемахивают ловкие мосты! / Под домами едища! /Вещи горою. / На мостах поездов ускользающие хвосты!"

Обнаженные до пояса, с телами, расписанными яркими красками, подчеркивающими мускулатуру, вися над партером, мы чувствовали себя героями, побеждающими рутину. "Мистерия-буфф" оставила глубокий след и у нас, актеров, участников спектакля, и у иркутской общественности, которая еще долго спорила об этой постановке. Николая Охлопкова".

Автор: Артем Ермаков, кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Иркутского областного краеведческого музея