Лев Сидоровский: Скончался летчик-космонавт СССР Владимир Шаталов

17 июня 2021

15 июня скончался старейший в мире космонавт, дважды Герой Советского Союза Владимир Александрович Шаталов, с которым я познакомился почти полвека назад.
В сравнительно уже давнюю пору, когда имена Юрия Гагарина и его товарищей были сверх популярны, когда все наши мальчишки мечтали стать только космонавтами, в Звёздном городке бывал я не раз. Но вот, чтобы свидеться с дважды Героем Советского Союза Владимиром Шаталовым, в июне 1974-го отправился не туда, а на Большую Пироговскую, в Штаб ВВС. Помнится, 46-летний генерал-майор авиации (высокий, стройный, с точёным профилем и голубыми глазами), который занимал там высокую должность, земляка встретил весьма радушно. Потому что, как пояснил сразу, «журналистам из Питера в интервью не отказываю никогда». Именно с добрых слов о нашем городе он сам и начал разговор:
– Считаю себя ленинградцем. Пусть родился в Казахстане, но в городе на Неве начал ходить, произнёс первые слова, учился в школе. Там и сегодня живут мои родители. На Васильевском острове, на углу 2-й линии и Среднего проспекта, стоит дом, где прошло моё детство, куда приезжал потом, став взрослым. И дал мне этот город, вероятно, то хорошее, что во мне есть. Дал знания, сформировал характер, закалил его. Да, Питер исподволь готовил мальчишку к тому, чтобы одолеть испытания, которые принесла война. Где бы потом я ни был, с какими бы трудностями ни встречался, всегда невольно вспоминал слова мамы – она их сказала, когда мы в канун уже полного замыкания блокадного кольца с последним поездом покидали наш город: «Что повесил нос? Ты же ленинградец, гордись этим!»
Так что дорога в космос для моего собеседника начиналась у нас, на Васильевском острове. Тем более что, по его же словам, «профессия космонавта определяется не только числом стартов, не только количеством дней и часов, проведённых на орбите, но и всей жизнью». Когда же впервые проявилась его приверженность к небу?
– Наверное, всё началось с отца: в годы гражданской войны он был механиком авиационного отряда. Немало повидал, испытал – и потом рассказывал мне про «фарманы», про «ньюпоры», про то, как «красные лётчики» сражались за идеалы революции. Я подрастал, когда на смену этим заграничным «фарманнам» и «ньюпорам» пришли самолёты, созданные советскими конструкторами. Да и новое поколение авиаторов появилось. Моим кумиром стал, естественно, Чкалов: его портреты, вырезанные из газет и журналов, хранил как самые дорогие реликвии. Когда в декабре тридцать восьмого пришла весть о том, что Чкалов погиб, я заплакал. Потом на ватмане написал: «Сегодня погиб великий лётчик нашего времени Валерий Павлович Чкалов». Бумагу аккуратно свернул, вложил в стеклянную трубку и, обжигая пальцы, запаял. Берёг её до самой войны, но в блокаду ампула пропала. А мечтать о небе, о полётах начал на берегу Фонтанки: в кружке планеризма и авиамоделизма Дворца пионеров. Уже в пятом классе решил поступить в авиационную спецшколу, чтобы стать лётчиком. Только летчиком!
Я наивно поинтересовался, не видел ли Владимир Александрович Фонтанку, Васильевский остров и весь наш город из космоса. Он улыбнулся:
– Из космоса до Ленинграда далековато. А вот когда стал лётчиком, впервые узрел Питер с высоты и полюбил его ещё больше. Есть у меня там обязательный маршрут. Всякий раз, приезжая в отпуск, обычно в последний день утром отвозил чемодан на вокзал, сдавал в камеру хранения, а вечером, простившись с родными (не люблю, когда провожают, эти томительные минуты на перронах и в аэропортах), часа за два до поезда, выходил из дому. Шёл и прощался с городом – с Васильевским островом, набережной, Дворцовым мостом, Невским – до следующей встречи...
Тут я решил подойти ближе к теме: мол, не любите проводы на вокзалах и в аэропортах, а на космодроме? Шаталов воскликнул:
– Тем более! Там особенно хочется скорее приступить к делу. Трижды пришлось мне идти к ракете – и всякий раз в мыслях я был уже внутри корабля, выполнял все операции по проверке систем, по подготовке его к полёту...
Впрочем, задолго до космоса была у него спецшкола ВВС, потом лётное училище. Занятия по теории (которые вначале всем кажутся долгими и ненужными), зачёты, экзамены и только потом свидание с небом. Первое и очень короткое. Затем другие – поначалу не очень частые. Обычный училищный ритм, простой и будничный. Но именно в этой будничности рождался «лётчицкий характер»...Шаталов вспоминал:
– Как-то морозным утром взлетали вдвоём: один из нас, волнуясь, забыл переключить питание на основные баки, другой (такой же молодой и неопытный) не проверил. Поднялись, сделали круг, только я успел выполнить команду инструктора и найти внизу пятачок аэродрома, как мотор чихнул раз, другой – и замолк. Сели поперёк полосы – к счастью, без поломок. Выслушали справедливую нотацию. Но после этого случая я стал к себе строг, к мелочам непримирим, потому что понял: в небе не может быть главного и второстепенного...
Этому принципу он всегда следовал твёрдо. Летал вдумчиво, самолёт чувствовал тонко. Успешно окончив училище, стал инструктором. И тут случилось...
– Это был один из первых моих полётов с курсантом. Взлетели, пошли на первый разворот. Высота небольшая – сто пятьдесят метров. И вдруг машина начала коптить, за нами потянулся чёрный дымный след. Стрелка бензометра заметалась по шкале и, вздрагивая, упала к нулю. С земли по радио передали: «Самолет горит!» Приказал курсанту: «Ничего не делать! Я сам. Прыгать не будем. Обязательно сядем». Гляжу: внизу, под крылом, сад, длиннющая канава, да ещё прямо по курсу совсем некстати попыхивает трактор. А машина не держится, тянет вниз. Думаю: «Только бы не задеть за что-нибудь, только бы проскользнуть в эту узенькую полоску – не выше, не ниже, не вправо, не влево...» Слава богу, сели благополучно...
Шло время. Он учил курсантов летать уже на реактивных. Затем – при конкурсе семнадцать претендентов на одно место – поступил в академию, которую через пять лет закончил с отличием. Далее в строевых частях прошёл путь от замкомэска до заместителя командира полка. С хорошей завистью следил за полётами Гагарина, Титова, Николаева, Поповича. И вот уже он сам – в Звёздном городке. В нашем разговоре мы сперва условились не очень касаться «специально космических» тем, но всё же я нарушил уговор: поинтересовался, что в тех полётах запомнилось больше всего, испытывает ли «космическую ностальгию», видит ли «космические сны». Шаталов задумался:
– Многое запомнилось «больше всего». И, как ни странно, даже не первый старт. Наибольшее впечатление произвёл на меня корабль «Союз-5», с которым я выполнял стыковку в парном полёте. Его ожидание, появление. О встрече двух кораблей над планетой мы не раз мечтали на Земле, и всё же она оказалась фантастической. Представьте: кораблям нужно было состыковаться на скорости двадцать восемь тысяч километров в час! На Земле пришлось провести огромную тренировочную работу в специальных установках. Я выполнял стыковку на тренажёре более семисот раз. Стартовав на «Союзе-4», сутки летал один, волновался, ждал встречи с «Союзом-5», которую готовил наземный командно-вычислительный комплекс. И вот настал момент сближения. В заданное время сориентировал корабль. Стараюсь до долей градуса выдержать курс, тангаж, крен, чтобы по всем осям не было расхождения. Точно в срок выключил двигатель. После этого начал готовиться к следующим операциям. И вдруг по радио – голос Хрунова: «Вижу "Союз-4"!» Как это – «вижу»? Бросаюсь к иллюминатору – и точно: в поле зрения светящиеся контуры «Союза-5». Включаю автоматику, контролирую её работу, на расстоянии около двухсот метров перехожу на ручное управление. Теперь всё в моих руках. Надо приблизиться к «Союзу-5», состыковаться с ним. Выйдет ли? Послушается ли корабль? Энергично работаю рукоятками, включаю в разных комбинациях вспомогательные двигатели. Последние метры: пятнадцать, десять, пять, один. Мягкий толчок. Стыковка произошла… Однако столь ярко запомнилась не только встреча на орбите, но и расстыковка, когда мы ещё долго, почти виток, летели вместе, выполняя разные эксперименты. Такое наслаждение может испытать только лётчик, который действует в паре, «наперехват», когда он встречает своего товарища где-то далеко-далеко за облаками, и вот две машины уже мчатся рядом. Корреспондент в задней кабине, наверное, в подобной ситуации тоже будет восторгаться, но совсем по-другому, а лётчик такими мгновениями живёт, поэтому всё это у него навсегда остаётся и в памяти, и в сердце...

Так же на всю жизнь запомнилась встреча с орбитальной станцией «Салют»: подход к ней, стыковка, её колоссальные размеры. Не забыть и первый спуск, вход в плотные слои атмосферы, и третий спуск, который проходил в темноте. Свечение оболочки, свет в кабине, момент, когда сгорают теневые индикаторы, расположенные снаружи корабля, когда видишь язычки пламени – всё это вместе с перегрузкой, с давлением, с обилием разных шумовых эффектов создаёт такую гамму впечатлений, от которой потом уже никак не избавиться. И не удивительно, что всё это часто вижу во сне. Как снится лётчику и обычный самолёт. Летаю я всё-таки давно, с сорок пятого, и вот, бывало, даже в сновидениях никак не освободиться от неба: поднимаешь машину, выполняешь разные фигуры высшего пилотажа, заходишь на посадку... А недавно мне вдруг приснилось, что лечу...на Марс. Да, было бы здорово – ступить на Марс!
Тут я покачал головой: мол, ой длинная туда дорога, товарищ генерал! Какую книгу взяли бы с собой, чтобы не скучать? Он улыбнулся:
– Бортжурнал. Это в космосе основная книга. Там работа так напряжена, что пока не до художественной литературы. Ну а в дальний полёт, где свободное время, может, и появится, с удовольствием захвачу с собой любимейшие романы – «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок»...
Разговор получился долгим. Например, узнал я, что жена моего собеседника – внучка знаменитого Ивана Владимировича Мичурина («Поэтому, естественно, тоже стала биологом»); что дочка пока школьница, а сын заканчивает Авиационный институт («Когда его там спрашивают: "Космонавт Шаталов – твой отец?», отмахивается: «Однофамилец»»); что на балконе мой собеседник посадил травку («Возвращаясь из поездок, вижу эту травку, густую, как ёжик, и очень радуюсь»); что в полёте где-то над Индонезией впервые услышал песню «С чего начинается Родина...» («Даже не мог сдержать слезу»); что на отдыхе их семья приобщается к дикой природе («Бродим без тропинок, чем гуще – тем лучше»); что, став «космонавтом-13», не испугался «несчастливой цифры» («Как-то не обратил на это внимания. А во второй раз стартовал тринадцатого – и тоже обошлось»).
Когда мы прощались, он вздохнул:
– Очень скучаю по ленинградским белым ночам...
Автор: Лев Сидоровский, Иркутск - Петербург

Возрастное ограничение: 16+