Лев Сидоровский: Тросточка от Маресьева
20 мая 2021
105 лет назад, 20 мая 1916 года, родился легендарный лётчик, которого я однажды свёл с воспевшим его литератором.
Летом сорок третьего, когда Орловская битва приблизилась к своему победному концу, военный корреспондент «Правды» Борис Полевой прибыл в отличившийся гвардейский истребительный полк. Тут же на аэродроме журналиста познакомили с лучшим асом полка, который только что вернулся с задания. Когда пришло время отдыха, лётчик предложил товарищу из газеты переночевать в своей землянке. Вот как об этом вспоминает сам Полевой:
«Что-то тяжело грохнуло об пол. Я оглянулся и увидел такое, чему сам не поверил: он оставил на полу свои ноги. Безногий лётчик! Лётчик-истребитель! Лётчик, только сегодня совершивший шесть боевых вылетов и сбивший два самолёта! Это казалось невероятным…».
Об удивительной судьбе этого пилота писатель за девятнадцать дней во время Нюрнбергского процесса сотворил книгу, которую назвал «Повесть о настоящем человеке». И вот однажды, в 1973-м, когда с той самой первой их встречи минуло почти три десятилетия, накануне очередного Дня Победы, мне захотелось «для газеты» свести вместе автора книги, которая в ту пору в нашей стране была известна каждому, и её героя, который тоже за тридцать лет всем нам стал далеко не безразличен.
Удивительная вещь – сделать это оказалось довольно просто: я с каждым из Питера по телефону мигом обо всём договорился и примчался в Москву. А там, в то майское утро, ответственный секретарь Советского комитета ветеранов войны, кандидат исторических наук, Герой Советского Союза, гвардии майор в отставке Алексей Петрович Маресьев сразу после очного знакомства подхватил меня под руку, стремительно (хотя я чувствовал, как это ему не просто) спустился со второго этажа к красовавшейся тут же, перед дверями на Гоголевском бульваре, 24-й «Волге» («Красотищу стали выпускать на нашем Горьковском!»), вставил ключ в замок зажигания и дал газ…
В общем, лихо подкатил к редакции популярнейшего, впрочем хорошо знакомого мне журнала «Юность» (в 60-е годы не раз там публиковался), где главный редактор Борис Николаевич Полевой как раз проводил заседание редколлегии. Однако, увидев Маресьева, собрание быстренько завершил, потом весело вытащил из ящика письменного стола бутылку «водочки», потом ещё («Спасибо питерцу: наконец-то свёл нас, а то ведь сколько не виделись!») – и началось: «а помнишь?», похлопывание друг друга по плечу, даже слёзы.
Маресьеву тогда две недели оставалось до пятидесяти семи, он был на три десятилетия моложе меня нынешнего, но в густой шевелюре не просматривалось ни одного седого волоска. На всякий случай прихватил с собой фронтовую тросточку, вырезанную каким-то местным искусником, но которой, как сказал, пользовался крайне редко.
Тут я включил недавно приобретённый в комиссионке старенький японский магнитофон – и они, по моему жёсткому «сценарию», стали вспоминать. Первым делом – про то, как для каждого начиналась война. Алексей Петрович закурил:
– Я был инструктором лётного Батайского училища. В то воскресное утро с приятелем Николаем Шаховым отправились из Батайска в Ростов, чтобы заказать себе гражданские костюмы. Купили в универмаге материал (то ли – коверкот, то ли – бостон), в ателье сняли с нас мерки. Только стал я расплачиваться, с улицы – женский крик: «Война!». Обернулся я, помнится, к другу: «Ну, вот, Коля, придётся и нам повоевать». Быстро вернулись в полк, а там уже рассредотачивают наши самолёты…
А Борис Николаевич в тот день с женой и маленьким сыном, оказывается, собрались сходить за Волгу – было в их Калинине такое место, где люди гуляли. Вышли из дома: на улице, у репродуктора – толпа. Прислушались – и всё стало ясно. Таким образом, переключение от мирной жизни к войне произошло почти мгновенно. Через час в военном комиссариате встал на учёт по своей специальности. А ведь ещё утром заведовал отделом культуры в газете «Калининская правда» и был там очеркистом… Так в советской прессе появился военкор Борис Полевой. Фамилию Кампов ещё перед войной один из редакторов его повести «Горячий цех», отмеченной самим Горьким, посоветовал перевести с латинского (campus – поле) на русский.
Тут мои собеседники позвонили старому другу Константину Михайловичу Симонову, поздравили с 27-летием Победы, вспомнили симоновские слова про то, что каждый из 1418 дней войны был «длинный». Да, длинный, но какой же из них запомнился наиболее остро? Маресьев усмехнулся:
– Один день, пожалуй, не выбрать. Никогда не забыть, например, в 1942-м, 4 апреля, когда над Демянском меня сбили. И не забуду, тоже навек, другое событие, которое случилось на несколько месяцев раньше. Свой первый воздушный бой.
Пошли они тогда на трёх машинах – старший лейтенант Костыгов, младший лейтенант Дёмин и Маресьев – на разведку к Днепропетровску. Вдруг навстречу три «мессера». Решили вступить в бой, но фашисты столкновения избежали. Когда перед Маресьевым мелькнула вражеская машина, так захотелось немедленно её сбить, что в спешке забыл снять с предохранителей два синхронных пулемёта – те, которые стреляют через винт. Смотрит: крыльевые стреляют, а синхронные – нет. В общем, очередь ушла куда-то вверх, и всё кончилось. Выстроились клином и двинули дальше, а Маресьев про себя отчитывает механика по вооружению, который выпустил его с неисправным оружием.
– Перед заходом на посадку, по правилу, нужно всё оружие поставить на предохранитель, чтобы над аэродромом не получилось непроизвольного выстрела. Тяну ручку синхронных пулемётов, а она не тянется. Что такое?! И всё стало ясно… На земле механик спрашивает: «Как оружие?» я отвечаю, мол, всё хорошо. Стыдно было признаться в своем промахе. Проверил он боеприпасы: «А вы, что из синхронных не стреляли?» Говорю: «Не понадобилось»… Не забыть и каждый сбитый фашистский самолет…
А Полевой вдруг вспомнил свой самый последний день войны, потому что когда война формально уже закончилась, когда в Москве уже готовили салют в честь Победы, на юге Германии и в Чехословакии, в чешских Рудных горах, война ещё продолжалась. Армия генерала Шернера, включавшая двенадцать дивизий и бронетанковых бригад, оружия не сложила. Наше командование, узнав, что фашисты идут к Праге, направило туда две бронетанковые армии – Рыбалко и Лелюшенко. И две стрелковые армии форсированным маршем тоже двинулись вперёд. Обстановка осложнялась тем, что пражане, ожидая нашу армию, подняли восстание, к тому же, на подмогу пришла армия Власова, а им противостояли войска СС. Поэтому в Праге начались кровопролитные бои, и оттуда шли тревожные телеграммы: «Красная Армия, соверши ещё одно чудо!».
– Как военный корреспондент – продолжил Полевой, – я об этом естественно узнал. Узнал и то, что с армией Лелюшенко идёт мой постоянный друг и соревнователь из «Комсомолки» Сергей Крушинский. А я этот момент промазал, и тогда остался единственный шанс: найти самолёт и лететь в восставшую Прагу. Мне сказали: «Ты с ума сошёл! Во-первых, машина может добраться только в один конец, потому что это маленький связной самолёт, бензина обратно не хватит. Во-вторых, где ты там среди боя сядешь? В-третьих, у нас вообще есть единственный самолёт для офицера связи, который должен подтвердить приход войск». Я говорю: «Вот таким офицером и буду».
Короче говоря, всеми правдами и неправдами получил Полевой «добро» и полетел. Самолётик сел на Стратов-стадионе. (С тех пор Борис Николаевич официально стал на этом стадионе почётным гостем. До августа 1968-го там даже висела доска, гласящая, что, мол, здесь 9 мая 1945-го года в 6 часов 35 минут приземлился самолёт с таким-то лётчиком и с таким-то пассажиром). А через час в Прагу входили наши танки… Обо всём этом Полевой написал в своей последней военной корреспонденции, которая была опубликована в «Правде» 10 мая. Передавал её по партизанской рации под грохот наших боевых машин.
Родился Маресьев в 1916-м, 20 мая, трёхлетним остался без отца. Мама Екатерина Никитична, уборщица на местном деревообделочном заводе, тянула трёх сыновей из последних сил. Алёшу больше всего влекло высокое небо над Камышиным, что в их Саратовской губернии. После школы стал токарем по металлу в училище при лесозаводе и там же получил своё первое рабочее жалование. В 1934-м с райкомовской путёвкой спешит на строительство Комсомольска-на-Амуре, здесь же впервые оказался в аэроклубе. Скоро в армии это очень пригодилось: сначала служил в 12-м авиапогранотряде на Сахалине, затем оказался в Батайском авиационном училище, где в звании младшего лейтенанта встретил войну. Сначала отличился на Юго-Западном фронте, в районе Кривого Рога, а весной сорок второго оказался на Северо-Западном. На его боевом счету уже числились четыре сбитых немецких стервятника. Беда случилась 4 апреля: прикрывая наших бомбардировщиков в районе, так называемого, «Демянского котла», оказался подбит сам. Кстати, приземлился всё-таки на нашей, а не на оккупированной немцами территории – как в книге. Другое дело, что место оказалось совсем безлюдным. Восемнадцать суток раненый в обе ноги полз к людям… Наконец уже еле живого лётчика обнаружили юные валдайцы – Серёжа Малин и Саша Вихров. Больше недели колхозники выхаживали Маресьева, потом партизанским самолетом его эвакуировали в Москву, а там из-за гангрены обе ноги пришлось ампутировать.
Толчком к возвращению Маресьева в строй послужила история про русского лётчика Первой Мировой Прокофьева-Северского, который потерял правую ногу, но в небо вернулся. В советском фильме, где роль Маресьева блистательно сыграл Павел Кадочников, по идеологическим причинам вместо фамилии Прокофьева-Северского (который эмигрировал в Америку и стал авиаконструктором) названа другая – «Карпович». Ещё в госпитале Алексей начал бешено тренироваться – чтобы летать с протезами. Тренировки продолжились в санатории (помните, как искромётно он танцевал с медсестричкой Зиночкой – очаровательной Людмилой Целиковской?!), после чего медкомиссия направила Алексея Петровича в Ибресенскую лётную школу. И там, 20 июля 1943 года, спасая жизнь двух однополчан, сбил сразу два вражеских истребителя. Боевая слава о Маресьеве разнеслась по всей 15-й Воздушной армии – вот тогда-то и «напал на его след» Полевой. В это же время Маресьев становится Героем Советского Союза. Изменив лишь одну букву в фамилии героя своего повествования (вместо МАресьев – МЕресьев), автор сделал его известным всей стране. Всего за время войны этот человек совершил 86 боевых вылетов, сбил семь вражеских машин: четыре – до ранения и три – после.
Ко времени нашей встречи, как читатель уже помнит, Алексей Петрович был секретарем Советского комитета ветеранов войны, сам издал несколько книг, являлся Почётным гражданином некоторых городов…
Кого же из фронтовых друзей они вспоминали с особой теплотой, поздравляли с Днём Победы в первую очередь? Алексей Петрович с ответом не задумался ни на мгновение:
– Конечно, Сашку Числова! Когда после госпиталя вернулся на фронт, то очень волновался: ну кто, думал, со мной таким полетит? Ведь когда действуют в паре, то надежда друг на друга полная, ведущий и ведомый – это как щит и меч, а тут напарник – на протезах… Кто решится? Числов взял меня ведомым. Он и сейчас жив-здоров, работает в Волгограде. Вот ему первому всякий раз звоню, пишу.
Что же касается Полевого, то он из самых близких фронтовых друзей-товарищей вдруг назвал маршала Конева.
Невольно возник вопрос, насколько сами традиции их комсомольской юности помогли молодым в ту войну одолеть фашизм. Маресьев так и засветился улыбкой:
– Вспоминаю Комсомольск-на-Амуре – как школу воли, упорства, мужества.
Полевой добавил:
– Как редактор «Юности», к сожалению, порой слышу от моих сверстников, что когда мы были молоды, то всё у нас было лучше и даже солнышко ярче светило. А теперь, мол, молодые отращивают длинные волосы, танцуют разные шейки и мамбы. Чепуха!.. Сейчас у «Юности» завязался своеобразный «роман» – с теми, кто строит железную дорогу Тюмень – Сургут (это было ещё до эпопеи БАМа – Л.С.). Строить её ой как не легко! Часто прилетаю на строительный участок и сажусь чуть ли не на рельсы, потому что шаг в сторону – и вертолёт вязнет в болоте. И всё-таки быт там складывается удивительный: например, я видел свадьбу, которая шла… по рельсам. Конечно, в резиновых сапогах можно идти и по земле, но эти люди были в праздничной обуви. А невеста, как и полагается, вся в белом. И вот жених шёл по одному рельсу, невеста по другому, они держались за руки, так же – их гости, мальчики, девочки – и всё это было необыкновенно трогательно…
Коль разговор зашёл о детях, естественно, вспомнили и о собственных семьях. Маресьев поведал сухо:
– Моя жена, Галина Викторовна по профессии инженер-экономист. Старший, Виктор в экспериментальном цехе автозавода. Младший, Алёша в шестом классе.
Называет ли себя младший «сыном того самого Маресьева»?
Алексей Петрович усмехнулся:
– Однажды – когда Лёшке было ещё года четыре, его кто-то на улице спрашивает: «Мальчик, как тебя зовут?» – «Алёша Маресьев». – «А кем ты будешь?» – «Юрием Гагариным».
Полевой:
– «Моего младшего тоже (как вы понимаете, не случайно) зовут Алёшей. Так вот, он однажды спрашивает меня: «Папа, а кто-то из человеков может быть ещё «настоящее», чем твой Мересьев?» Я расхохотался, а потом подумал: «Да сколько угодно таких! Например, Андрей Ефимович Бочкин. В одной ячейке состояли, за одной девушкой ухаживали, а потом он построил десять электростанций, есть даже фильм «Десятое море инженера Бочкина». Непременно напишу о нём книгу… Ну, и про войну не забываю: недавно закончил повесть «Полководец», посвящённую маршалу Коневу, которая состоит из четырёх частей. Третья называется – «896 км до Берлина». В центре Львова стоял старинный, чуть ли не средневековый витой столб, и на нём значилось, сколько километров до Кракова, Вены, Рима, Парижа… Не забыли и про Берлин: 896 км. И вот, какой-то наш солдат поперёк этой берлинской стрелки размашисто начертал мелом: «Ни х.., дойдём!» Конев, очень довольный надписью, говорил мне: «Отыскать бы этого солдата да наградить медалью!» Стирать надпись маршал запретил настрого.
И вот я сейчас думаю… А разве нельзя назвать «настоящим человеком», допустим, Героя Советского Союза Леонида Георгиевича Белоусова, который с обеими ампутированными ногами, совершил более сорока боевых вылетов, участвовал в самых ожесточенных сражениях и лично сбил один вражеский самолет?
А разве не является таковым авиаразведчик Иван Антонович Леонов, который после ампутации левой руки вместе с лопаткой (а на самолётах тех времен левая рука выполняла только одну функцию, работала с рычагом газа) отыскал кусок алюминия, сделал наплечник, чтоб доставал до рычага с захватом на конце? Захват защелкивался на рычаге, и пилот плечом поддавал или сбрасывал газ. К сожалению, лишь в 1995-м Леонова представили к званию Героя России. И тут же к однополчанину подошёл бывший командир дивизии: «Леонов, ты чего звезду России приколол? Я ж сам подписывал ходатайство о присвоении тебе звания Героя Советского Союза».
Так из-за распространённой фронтовой неразберихи на кителе у Ивана Антоновича Леонова засияли две звезды Героя.
И, наконец, разве не «настоящий человек» подполковник Королевских ВВС Дуглас Роберт Стюарт Бадер? Будучи без обеих ног, он сбил двадцать два немецких стервятника и оказался в рядах лучших британских асов того времени. В 1976-м королева Елизавета II возвела Бадера в рыцарское достоинство.
По случаю 85-летия нашего героя 18 мая 2001 года в Театре Российской Армии намечался торжественный вечер, но за час до начала концерта у Алексея Петровича случился роковой инфаркт. Торжественный вечер начался с минуты молчания…
И остался у меня от «Настоящего Человека» драгоценный подарок – вырезанная (может, кем-то ещё на фронте? – ошалевшего от столь невероятного презента журналиста Маресьев успокоил: «Не переживай, дома имею таких ещё четыре»), отмеченная неким форсом тросточка. Впрочем, зимой 2011-го она мне очень пригодилась – после того, как, благодаря нашим нерадивым коммунальщикам, я, увы, на ледяной тротуар всё-таки рухнул и сломал шейку бедра…
Автор: Лев Сидоровский, Иркутск - Петербург
Такими автор запечатлел Алексея Петровича Маресьева и Бориса Николаевича Полевого тогда, в мае 1973-го...
Возрастное ограничение: 16+
Все статьи автора
В наших соцсетях всё самое интересное!
