"Станция Тайшет" Александра Вампилова
23 августа 2020
На этой неделе мы много говорили об Александре Вампилове. 17 августа вспоминали известного земляка в связи с сорок восьмой годовщиной его ухода, а двумя днями позднее, 19 августа, отмечали 84-й день рождения. Небольшой романтический рассказ "Станция Тайшет", который был написан в 1962 году, не стольпо популярен, как его известные пьесы и произведения. Может быть это повод познакомиться с ним благодаря информагентству Тайшет24.
Мы бежали от заката. По синим холмам он гнался за нами, в кровь рассекая свои розовые колени. Он ловил нас в свои малиновые сети. Он бросил нам вдогонку своих рыжих собак. От его яростной нежности мы бежали в темную летнюю ночь.
В нашем купе - дым и разговоры о женщинах. Ночь прильнула к нашему окну, и мы ждем чего-то от ее черной неизвестности. Говорит Сема, задумчивый солдат:
- Они любят таких, которые валяются у них в ногах и гоняются за ними с ножами.
- Надо спать, - говорит Витька, медлительный, самоуверенный Геркулес. Он сидит у окна, он скрестил на груди руки, к стене откинул голову. Под гимнастеркой каменеют тоскующие его бицепсы.
- Пашка пятый час травит, - говорит Сема. На средней полке он стучит своим костлявым телом.
- Надо спать, - говорит Витька, но не двигается.
- Я говорю, Пашка какой способный. Слышь, студент, сколько прошло? В купе едут два сержанта и один рядовой. Они везут с собой звонкое слово «дембель». Они возвращаются домой. Я еду с ними шестые сутки. Я пил с ними водку, я говорил с ними о любви. Мы обожжены одним закатом.
- Прошло четыре часа двадцать минут, - говорю я.
- Видал! - говорит Сема с восхищением. - Профессор. Павел-то! Они служили в одном взводе. Но Сема не знал, что Пашка может говорить четыре часа подряд. Пашка Белокопытов стоит в тамбуре с девчонкой по имени Валя. Он стоит с ней пятый час. Она вошла в вагон, когда исчезло солнце и вспыхнул на западе этот красный, нестерпимо красный закат. Тогда Пашка остановил ее в коридоре.
- Пятый час травит, - говорит Сема завистливо.
- Бесполезно, - говорит Витька и тянет с каменных плеч гимнастерку. Пашка едет к Семе в деревню. Об этом они договорились давно. Семнадцать месяцев назад, осенью, на марше. Сема сказал тогда: «Как в Сочи. В баню тебя свожу, наденем белые рубахи. Как в Сочи». Они обдумали все там, на марше. Витька шел тогда впереди, и он спросил: «У тебя, случаем, нет третьей белой рубахи?» «У меня их как раз три», - ответил Сема. «Не ври, - сказал Витька, - ни черта у тебя нету! Ни одной!.. И не нойте здесь под ухом!» И сентябрьская дорога жирно зачавкала под сапогами, грязные, как дорога, облака тащились над самой головой. И серая Витькина спина качалась перед глазами. Впереди неожиданно запевала закричал песню. И эту песню взвод поволок по грязной сентябрьской дороге. Тогда они поссорились. Теперь ночь липнет к окну, и дикие зеленоглазые полустанки отскакивают с нашего пути. Витька заедет к Семе. И наденет белую рубаху. Сема написал матери, чтобы запасла. Три белые рубахи.
- Белоснежные, - говорит Сема, - с запонками - по всей форме. Неожиданно, как пожар, возникла на нашем пути станция Тайшет. Ночь отпрянула от окна и остановилась под тополями. На перроне мы увидели Пашку. Девчонку он держал за руки, будто на афише. У ног их валялись чемоданы. Пашка что-то говорил. Она слушала и вытягивала шею испуганно и беспомощно, как птенец, выпавший из гнезда. Потом Пашка перестал говорить и взял ее за плечи. Мимо бежали, запинаясь за чемоданы.
- Витя, ты посмотри, сейчас Пашка целоваться будет, - сказал Сема.
- Бесполезно, - сказал Витька и лег на нижнюю полку. А Пашка не целовался, Пашка застыл, как на афише. Тогда мы открыли окно, и Сема крикнул:
- Давай! Целуй - не успеешь! Пашка махнул рукой и отвернулся от вагона. Девчонки Вали из-за его спины не стало видно вовсе.
- Дава-ай! - закричали из других окон. Там ехали солдаты. - Помочь тебе, что ли? Пашка нагнулся, и мы увидели ее голову - подснежник на выгоревшей поляне.
- Ура-а-а! - заревели солдаты. Пашка поднял чемодан, усадил на него девчонку и бросился к вагону. Девчонка Валя сидела на чемодане. Она ждала. Ждали мы. И ночь, застывшая над тополями, ждала, что будет дальше. Пашка вбежал и, растопырив руки, заметался по купе. Он искал чемодан.
- Ты что, Павел? - сказал Сема и положил на чемодан руку.
- Все! Приехал я, ребята! - сказал Пашка и засмеялся и вырвал чемодан.
- Чокнулся, - сказал Витька.
- Приехал! - повторил Пашка, глупо улыбаясь.
- Где тебя ждать? - спросил Сема. - В Чите догонишь?
- Ждать, не ждать, - сказал Пашка с той же улыбкой, - простите, ребята, письмо напишу. Поезд тронулся, Пашка взглянул на нас дико и бросился целоваться.
- Письмо, - бормотал он, - напишу… Он расцеловал Витьку, схватил Сему, тяжело и громко чмокнул его в нос, в щеку, в подбородок и выскочил в тамбур.
- Письмо напиши! - злобно крикнул Сема. И станция Тайшет, воспоминание о закате, гасла на западе.
- Вот так, - сказал Витька и сплюнул. Ночь сомкнулась за нами. Из ее темноты на нас глянуло вдруг сто тысяч разлук и сто тысяч встреч. И колеса стучали свою столетнюю песню. Колеса стучали на великой Сибирской магистрали, вынесшей на своем просмоленном горбу новейшую историю.
- Правильный его поступок? - сказал Сема, подступая ко мне и свирепо прищуриваясь. Я не отвечаю, и мы ложимся. Завтра в десять вечера я приеду. Завтра в десять вечера раскаленный добела закат остановится за моей спиной. Я засыпаю и, засыпая, слышу голос:
- Пашка-то, а?.. Даже не выпил!.. Друг был… Сема выругался. И мы уснули. Мы, сбежавшие от заката.
На фото: станция Тайшет, 1957 год. Фото из открытых источников
Возрастное ограничение: 16+
В наших соцсетях всё самое интересное!
