Иркутские поисковики продолжают работы в районе битвы на Халхин-Голе

27 июня 2019

В составе российской сводной поисковой экспедиции иркутяне выехали в Монголию, на реку Халхин-Гол, на места, где ровно 80 лет назад шли ожесточенные сражения.

Выехали в компании с коллегами из Москвы, Забайкалья и других регионов. Буквально за час до отъезда о поисковой деятельности, о том, как найденные в земле останки обретают имена, и какие вещи чаще всего находят у погибших советских солдат, мы поговорили с иркутянином, начальником штаба экспедиции Игорем Сеченовым. 

Об этом на страницах газеты СМ-Номер один рассказала Дина Оккерт.

— Сколько экспедиций на вашем счету, сколько поднятых бойцов?

— В общей сложности на счету отряда «Восточный рубеж», который я некогда основал и возглавил, 11 экспедиций. В четырех из них мы принимали участие в составе сводных поисковых отрядов, сформированных на базе нашего. Всего за годы работы были подняты и захоронены 54 бойца плюс эксгумированы и перезахоронены останки двух танкистов. Еще чуть больше 20 останков советских солдат уже подняты и ждут захоронения. Всего чуть более 80 человек. И это не считая останков японских солдат, их 18.

Правда, нынче в сводную поисковую экспедицию меня пригласили не как руководителя «Восточного рубежа», а просто как человека осведомленного, хорошо знающего данный участок, много раз бывавшего на Халхин-Голе. Пригласили в качестве начальника штаба экспедиции, который занимается решением организационных вопросов. Сам отряд «Восточный рубеж», сформированный некогда на базе Иркутского авиационного училища, увы, прекратил свое существование. В связи с отсутствием материальной поддержки и моим переходом на новое место работы.

— Как часто останки советских солдат удается идентифицировать?

— Увы, не так часто. В 1939 году смертные медальоны еще не были в обиходе. Они появились чуть позже, в период финской войны, примерно в конце 1939-го — начале 1940 года. В целом, если речь идет о танкистах или летчиках, то все достаточно просто — идентифицировать останки красноармейцев помогают заводские номера боевых машин. В остальных случаях выяснить личные данные можно лишь по именным, подписанным вещам.

Дело в том, что на предметах, поднятых вместе с останками, — кружках или, скажем, фляжках — иногда вырезаны фамилии или просто инициалы. Это помогает. Правда, часто есть риск того, что поднятый вместе с красноармейцем предмет в действительности принадлежал не ему. Более достоверны в этом плане разве что кожаные ремни. Это, что называется, идеальный вариант. Что касается документов, то бумага, к сожалению, истлевает.

За десять с лишним лет поисковой работы нам лишь однажды повезло найти при бойце членский билет ОСОАВИАХИМа, который сохранился лишь благодаря тому, что лежал в кожаном кошельке. Но поскольку типографская краска осталась, а чернила стерлись, идентифицировать останки членский билет не помог. В надежде установить личные данные мы даже передавали документ в лабораторию ФСБ, но увы, бесполезно, прочесть его не удалось. Всего из общего числа поднятых нами останков бойцов порядка 7% были идентифицированы. Такой результат соответствует среднему показателю по России.

Японские солдаты лучше экипированы

— Какие личные вещи вы чаще всего находите у красноармейцев?

— Как правило, стандартный набор — кружка, ложка, фляжка, котелок, военное обмундирование. Зачастую отличия незначительные — у кого-то есть кошелек или, например, расческа, а у кого-то нет. Но иногда бывают исключения. Например, однажды мы подняли помощника политрука, при нем была изящная серебряная ложка. Очень необычная, красивая, с клеймом. Несколько раз находили и наручные часы. Конечно, такие вещи всегда вызывают интерес, они рассказывают о характере бойца, о его привычках. Но у советских солдат они встречаются нечасто.

— А у противников?

— У противников чаще. Например, очки, часы, ручки «Паркер» с золотым пером. Плюс у японцев уже были смертные медальоны. Такой жетон овальной формы, размером со спичечный коробок, на котором выбиты воинская часть, рота, взвод, иногда фамилия. Кроме того, у японских офицеров и унтер-офицеров часто встречаются именные печати. Особенно если они самурайского рода. В общем, в сравнении с красноармейцами японцы были упакованы лучше.

— А каков порядок работы с останками японских солдат?

— Первый раз, когда мы нашли останки японского солдата, мы их передали представителю международного Красного Креста. Потом, в 2015 году, когда мы нашли порядка 15 останков, целую позицию, мы их прикопали, оставили на месте, а координаты нахождения передали в японское посольство в Улан-Баторе.

— Вы сотрудничаете с японскими поисковиками?

— За исключением заочного обмена информацией, сотрудничества нет. Мы предпринимали попытки наладить контакт, понимая, что совместная деятельность могла бы быть более эффективной, но японцы дистанцировались.

— А в Монголии к ним хорошо относятся?

— Не так хорошо, как к нам, скажем так. В особенности на самом востоке страны, непосредственно на той территории, где шли военные действия. Япония была для Монголии потенциальным противником. И там, на востоке, память поколений дает о себе знать.

— В одном из интервью вы упоминали, что в отношении останков советских солдат японские поисковики поступают не очень красиво.

— Да, в 2008-2009 годах такие ситуации случались. Японцы вскрывали окопы, доходили до амуниций и, убедившись, что останки принадлежат красноармейцам, так и оставляли их на поверхности, не прикопав. И мы несколько раз натыкались на такие верховые залегания. Позже выяснилось, что это было связано с тем, что японские поисковики были ограничены по времени и платили монгольским проводникам за каждого поднятого солдата. Но подчеркну, что после того, как вопрос обсудили, японцы такую практику прекратили. Сейчас они поступают так же, как мы. То есть, обнаружив останки советских солдат, они их прикапывают и передают координаты нахождения нам.

60% работы - архивы

— Расскажите про экспедицию, в которую вы сегодня отправляетесь.

— Она сформирована из представителей шести городов и регионов, это Санкт-Петербург, Москва, Московская область, Иркутск и Забайкальский край. От нашей области едут шесть человек, столько же от Центральной России и 14 от Забайкалья.

— Программа насыщенная?

— Да. Мы приезжаем и работаем две недели. Основных задач несколько — это поиск, подъем и захоронение останков красноармейцев; проведение церемонии захоронения останков 23 советских солдат, поднятых в ходе предыдущих поисковых экспедиций. Плюс на местах гибели двух советских летчиков-истребителей будут установлены обелиски (они изготовлены студентами Иркутского авиационного училища), а также памятная плита артиллеристам, героически погибшим в ожесточенном сражении. Причем, что важно, эта плита именная — с указанием фамилий и воинских званий всех 110 красноармейцев. Ее установка намечена на 26 июня.

— Люди, далекие от поисковой деятельности, считают, что в основном вы работаете в полевых условиях. Но ведь нет?

— Нет. На самом деле куда больше времени мы работаем с архивами, документами, источниками. Потому что прежде чем отправляться на поиски, нужно понять, кого ты собираешься искать и где ты собираешься искать. И тут без архивных материалов никак. В целом на подготовительный этап, теоретическую часть приходится примерно 60% работы. Непосредственно на раскопки, на полевые исследования — 30%. Оставшиеся 10% — это опять же работа с документами, но уже в части сверки. Когда мы сопоставляем теоретические данные с практическими результатами. Это необходимо еще и в силу вероятных разночтений. В документах противоречия встречаются довольно часто.

Брошенные останки

— Отряда «Восточный рубеж» больше нет, но продолжение поисковой деятельности последует?

— Поживем — увидим. Как говорится, мы предполагаем, а Бог располагает. Вообще, некоторое время назад я пришел к решению передать дело преемнику. Это довольно непросто, сейчас этот процесс идет. Процесс передачи опыта, связей, документов.

— Идея, я знаю, возникла в 2006 году, первая экспедиция на Халхин-Гол состоялась в 2008-м. Почему вы сами когда-то увлеклись этой темой, что вас сподвигло?

— В первую очередь, конечно, в силу личного интереса. Во-первых, свою срочную службу я проходил на территории Монголии. Это было в поздний советский период. А одна из особенностей Монголии в том, что если, попадая в эту страну, ты ее понимаешь, то все — она тебя уже не отпускает. Монголия влечет к себе снова и снова. Во-вторых, на Халхин-Голе воевали два моих дальних родственника. Один погиб, один числится пропавшим без вести. Ну и третий момент — мне хотелось сделать то, чего прежде из россиян еще не делал никто.

— И ведь у вас получилось?

— Да, кое-что получилось. Хотя, скажу честно, результативность своей работы мы оцениваем скромно. При условии госпрограммы, заинтересованности государства результативность могла бы быть на порядок выше.

— И все же из земли подняты останки более 80 солдат. Это же значимый результат?

— Бесспорно, это хороший задел. Но работы еще много! Это лишь вершина айсберга. Достаточно сказать, что в Монголии есть три госпитальных захоронения, два из которых изначально были временными, санитарными. Останки советских солдат лежат там фактически брошенными, на глубине 35—55 см. В 1939 году предполагалось, что их перезахоронят, но этого так и не случилось.

Всего же, согласно сведениям Минобороны России, более 7000 красноармейцев числятся погибшими и захороненными на местах боевых действий и 2026 — пропавшими без вести. Словом, работы еще масса, и сейчас мы разрабатываем проект, который, хочется надеяться, значительно повысит эффективность поисковой деятельности.

— Поисковая деятельность — работа сложная, специфичная?

— Конечно. Тем более что вести поиск на территории другого государства, пусть даже дружественного, всегда довольно сложно, без нюансов не обходится. В том числе и в плане нормативно-правовой базы. Ведь в ходе своей деятельности мы, естественно, обязаны соблюдать и российское законодательство, и законодательство Монголии. Порой это непросто, случаются противоречия.

— Как выходите из положения?

— Лавируем, приходим к компромиссу, ищем оптимальные решения, которые устроили бы и российскую, и монгольскую стороны. Плюс, если говорить о сложностях, то в Монголии довольно сложный климат — днем стоит жара, ночью холод, довольно непростые условиях работы. Сказываются также и языковой барьер, и разница менталитетов.

— Например?

— Ну, вот лишь штрих. Почитание людей пожилого возраста, уважительное отношение к старшим — одна из черт национального характера. В Монголии иначе нельзя. На практике это сказывается так — если, к примеру, мы заезжаем поесть, то первыми за стол садятся командиры и руководители. То есть старшие сидят, младшие приносят пищу.

У нас, как вы знаете, наоборот. И если в ходе экспедиций на КБЖД я, как командир, обедаю последним, проследив сперва за тем, чтобы всем хватило, чтобы никто не остался голодным, то в Монголии я следую местным обычаям. Из уважения к традициям и чтобы не создавать конфликтных ситуаций.

Полностью текст можно прочесть здесь

Возрастное ограничение: 16+

В наших соцсетях всё самое интересное!