Лев Сидоровский: Павел Кадочников
29 августа 2022
Журналист Лев Сидоровский вспоминает о своих встречах с известным актером.
Впервые его "живьём" увидел я, наверное, в сорок четвёртом, когда однажды, после уроков, позвав за компанию дворового дружка, эвакуированного из Севастополя Вовку Нороху, кое-как протиснулся на творческую встречу с двумя знаменитыми киноартистами. В тот день мои земляки-иркутяне зал кинотеатра "Гигант" с полудня до позднего вечера, сеанс за сеансом, набивали битком, потому что всякий раз, предваряя фильм "Яков Свердлов", на возвышение перед белым полотнищем экрана выходили два человека.
Один – невысокий, немолодой, чуть седоватый, со значком лауреата Сталинской премии на пиджаке, и в жизни на своего киноперсонажа Свердлова похож был чрезвычайно, причём держался несколько застенчиво. Позднее с заслуженным артистом РСФСР Леонидом Соломоновичем Любашевском я познакомлюсь в Ленинградском драматическом театре, который ныне носит имя Комиссаржевской, а в ТЮЗе увижу спектакль по его пьесе «В садах Лицея»: под псевдонимом "Д. Дэль" он сочинял пьесы, в основном – для детей, которые широко шли по стране.
А второй – молоденький, ослепительно красивый, в которого после ленты "Антон Иванович сердится" все девушки страны уже были влюблены по уши, не только занимательно рассказывал, как снималась кинокартина про пламенного революционера (он там исполнил сразу две роли – Лёньку Сухова и молодого Максима Горького; кстати, к образу «буревестника революции» на экране он ещё вернётся), но вдобавок, пританцовывая под аккомпанемент пианиста, зажигательно пел очень популярную тогда итальянскую "Тиритомбу". Это был Павел Кадочников.
Ну а в гости к Павлу Петровичу (моя старая телефонная книжка сохранила этот адрес: Кировский пр. 2, кв. 16. Тел: 232-91-29) впервые нагрянул в 1968-м. Незадолго до того перед его домом, как раз под его окнами, открыли памятник Горькому, и какой-то острослов, очевидно, из киношников, мигом придумал анекдот, который стал гулять по городу: мол, это памятник вовсе не Горькому, а артисту Кадочникову в роли Горького. Вот я, начиная наш разговор, и вспомнил про эту байку, благо бронзовая спина классика как раз маячила за оконным стеклом. Но Павел Петрович, даже не улыбнувшись, мрачно продолжил: "А отвернулся великий пролетарский писатель от Кадочникова потому, что тот сыграл его плохо".
Впрочем, в том 1968-м мой знаменитый собеседник выступил в качестве кинорежиссёра: снимал по Островскому "Снегурочку", в которой сам играл Берендея. Когда все ответы на свои вопросы по поводу этого эксперимента я получил, напомнил Павлу Петровичу про то, как он четверть века назад на берегу Ангары "выдавал" своим лирико-драматическим тенором: "Тиритомба, Тиритомба, Тиритомба, песню пой ты, песню пой". Он расхохотался:
– А на гуслях или балалайке вдобавок не играл? Я ведь в ту пору, кроме этих инструментов, иногда и с гармошкой выступал, и с гитарой, и с рожком, и с жалейкой. Да, много чему научился в детстве, на Северном Урале.
Туда, в деревню Бикбарда Пермской губернии, на свою малую родину, потому что шла Гражданская война и в Петрограде было голодно, маленького Пашку вместе с его мамой и братом Колей с невских берегов перевёз отец. Там малец прошёл обучение в "школе крестьянской молодежи", наловчился играть на разных музыкальных инструментах, увлёкся рисованием, а ещё искусством скоморохов, которых однажды узрел на ярмарке. Когда в тот же вечер дома стал этих удивительных людей "изображать", кто-то из зрителей вслух восхитился: "Да ты артист!" Но Пашка в ответ вовсе не обрадовался, а, наоборот, разревелся, потому что в их деревне про какого-нибудь ловкого воришку обычно говорили именно так: "Во артист!" Что ж, пройдёт время, он станет сверх известным народным артистом, и вся деревня земляком будет очень гордиться.
Вернулись в родной город, который уже назывался Ленинградом, и герой моего повествования в Детской художественной студии начал учиться на художника. Но серьёзно заболел отец – кормилец семьи, и четырнадцатилетнему Паше пришлось слесарить на "Красном путиловце". Однако про студию не забыл – тем более там начали ставить спектакли! Его способности к лицедейству оказались такими, что добрый профессор Борис Вульфович Зон принял парня в театральный техникум, который существовал при ТЮЗе.
Скоро техникум расформировали, но класс Зона перевели в театральный институт. Так пятнадцатилетний Кадочников стал студентом. Причём среди однокашников он выделялся не только талантом, но и, как бы сейчас сказали его ровесники, "прикидом": носил бархатную толстовку с галстуком-бабочкой. Ну а от его неаполитанских песен девушки, тоже говоря нынешним языком, просто "тащились". Вот и Розалия Котович, с которой после института Павел встретился на сцене Нового ТЮЗа (он – Лель, она – Купава), перед его обаянием не устояла. Потом они прожили вместе пятьдесят три года.
В том же 1935-м состоялся его кинодебют: в "Несовершеннолетних" сыграл малюсенькую роль Михася, которого, правда, зрители не заметили. А сам, увидев себя на экране, расстроился так, что решил с кинематографом навеки "завязать", тем более что в театре имел шумный успех. Вот и кинорежиссёр Сергей Юткевич, придя на "Снегурочку", молодым актёром восхитился и всё-таки уговорил "Леля" сняться в "Человеке с ружьём". Впрочем, эта роль тоже была крохотной. Зато уж в "Якове Свердлове" Юткевич доверил ему сразу две роли, причём худсовет был против ("Максим Горький – и какой-то Кадочников?!"), однако Юткевич настоял, и результат оказался великолепным. Но по-настоящему себя раскрыл - и как вокалист тоже - в музыкальной кинокомедии Александра Ивановского "Антон Иванович сердится", съемки которой завершились 21 июня 1941 года.
Он подал заявление в народное ополчение, но в ответ услышал: "Ты снимаешься в "Обороне Царицына" и "Походе Ворошилова". Это фильмы оборонного значения. Считай себя солдатом и выполняй свой долг". Что ж, он выполнял. Потом легендарный Сергей Эйзенштейн завлёк его ролью Владимира Старицкого в "Иване Грозном".
Павел Петрович мне рассказывал:
– Было важно, чтобы на экране этот бесхитростный, слабоумный юноша к финалу превратился в образ трагический, почти зловещий. Сергей Михайлович подарил мне свою фотографию с надписью: "Дорогому Оборотню Павлу, с необыкновенной лёгкостью проходящему километры извилистых путей с помощью одной свечки". Почему "оборотню"? Да потому, что в "Иване Грозном", кроме Старицкого, я сыграл ещё две роли – духовника царя Евстафия и Халдея, причем все абсолютно разные. И польского короля Сигизмунда в третьей серии тоже играть был должен, но её не сняли.
В другой раз он мне говорил:
– Люблю кинематограф за крупный план. Выдержать испытание крупным планом – пожалуй, вот это в нашей профессии самое трудное. Тут уже не соврать, всё сразу видно.
Он это испытание выдержал. Вспоминаю его воистину оглушительный успех в фильме Бориса Барнета "Подвиг разведчика", где артист – крупным планом! – предстал в образе отважного майора Федотова. Да, после безвольного Старицкого – воплощённая Воля! Народ в кинозалы валил валом. Причём для нас, мальчишек, Кадочников мигом превратился в кумира, а знаменитая фраза его героя: "Вы болван, Штюбинг!" – стала самым любимым нашим выражением.
И следом – опять "геройская" роль: Мересьев в "Повести о настоящем человеке" Александра Столпера. Чтобы лучше войти в образ знаменитого лётчика Алексея Маресьева, потерявшего на фронте обе ноги, про которого написал Борис Полевой, изменив в его фамилии лишь одну букву, наотрез отказался от услуг дублёров: истязая себя, снова и снова полз в лютый мороз по снегу, четыре месяца ходил на настоящих протезах. Такая истовость артиста коллег поражала, и потом мы смотрели на экран, затаив дыхание.
Да, зритель Кадочникова любил, власти – ценили: в 1951-м за участие в посредственном, но на "нужную" тему фильме "Далеко от Москвы" он получил третью по счёту Сталинскую премию. После был хорош в "Укротительнице тигров", где, кроме всего прочего, задушевно пел и вовсю гонял на мотоцикле, и в "Запасном игроке", где и играл эксцентрично, пел задорно, и – сорокалетний – к тому же классно боксировал. Далее – ещё добрый десяток картин. Кстати, почему-то большинство его киногероев непременно звали Алексеями?
В те годы популярность этого человека зашкаливала. От теряющих голову поклонниц, от настырных поклонников, которые непременно желали с ним выпить, не было спасения: хоть не заходи в ресторан, хоть не садись в поезд. А ведь, между тем, удачливых у нас не любят. И завистникам под родимым небом нет числа. Всех, кто из общей шеренги выбивается, – к ногтю! Вот и по преуспевающему Марку Бернесу как раз в ту пору "Комсомольская правда" жахнула грязным фельетоном. А следом главная профсоюзная газета "Труд", наверное, по согласованию со Смольным, таким же образом врезала по Кадочникову. Навесила на народного любимца всех собак. Даже в том обвинила, что будто бы оборудовал свой автомобиль самогонным аппаратом. А дабы вся эта чушь собачья выглядела поубедительней, пасквиль, по тогдашней моде, сопроводили гневным письмом якобы рабочего Кировского завода Героя Соцтруда Карасёва.
Павел Петрович был раздавлен. Ждал на "Ленфильме" поддержки от друзей, но вдруг оказалось, что в трудный момент таких – раз, два и обчёлся. На нервной почве с ним случился парез голосовых связок, и только уникальная операция спасла артиста от полнейшей немоты.
Себя обретал с трудом. Утешение находил в любимом с детства занятии – живописи. Ходил на охоту, писал книгу воспоминаний. Режиссёры его приглашать перестали. Вот почему попробовал и с успехом снимать сам – "Музыкантов одного полка", "Снегурочку". Кстати, в последнем случае, оказавшись изгоем, был вынужден прибегнуть к помощи всех актёров из собственной родни.
Слава Богу, умница Никита Михалков в "Неоконченной пьесе для механического пианино" предложил Павлу Петровичу роль Трилецкого, и в этот потрясающий фильм он вписался хорошо. А потом так же достойно – в "Сибириаду" Андрея Кончаловского, где предстал в образе Вечного деда. Вот тогда-то артист Кадочников на родной киностудии снова стал нарасхват.
И тут страшная трагедия: один за другим ушли из жизни и младший сын Пётр, талантливый киноактёр; и старший, внебрачный, Костя, который на сцене "Комиссаржевки" тоже играл замечательно. Это отца подкосило. Да, он уже был народный СССР, Герой Социалистического Труда, снова много снимался и опять сам снял "Серебряные струны" о русском виртуозе-балалаечнике Василии Андрееве. Впрочем, фильм из-за подлости одного прохиндея "арестовали". Павел Петрович сокрушался: "Словно третьего ребёнка убили".
Пусть не так часто, как прежде, но всё же продолжал моржевать в проруби у Петропавловки. "А если сбегать туда, через дорогу, на Неву, нет времени, напускаю холодную воду в ванну и барахтаюсь". Хоть не так регулярно, как раньше, но всё ж иногда рыбачил, охотился. Однако сил у бывшего "героя-разведчика Федотова" – от всех свалившихся на его голову бед – оставалось всё меньше и меньше. Его сердце остановилось в 1988-м, 2 мая.
А я сегодня, вспоминая Павла Петровича, прежде всего мысленно вижу не усталого, чуть ссутулившегося, с седой щёточкой усов, знаменитого артиста, обременённого разными почётными званиями и наградами, а того, молодого, голубоглазого, звонкоголосого виртуоза, который далёкой военной порой в кинотеатре моего сибирского детства не на экране, а живьём искромётно выдавал нам итальянскую "Тиритомбу". А ещё в моих ушах с чуть более поздних, послевоенных лет, и до сих пор звучит вот это саркастически-победительное: "Вы болван, Штюбинг!"
Автор: Лев Сидоровский, Иркутск - Петербург
Возрастное ограничение: 16+
Все статьи автора
В наших соцсетях всё самое интересное!
