Отец Анатолий (Кузнецов): В Иркутске было много архиереев, отбывавших ссылку
27 января 2024
В августе 2008 года в Иркутск после долгого отсутствия приехал Архиепископ Керченский Анатолий (Кузнецов). Сохранился текст беседы с ним Ирины Смолиной. Он рассказал об иркутском периоде жизни.
Глагол38 уже сообщал, что 26 января 2024 года на 94-м году жизни скончался старейший архиерей Русской православной церкви Анатолий (Кузнецов).
В 2008 году во время своего последнего приезда в родной город, отец Анатолий отслужил молебны в храме Воскресения Христова в селе Верхоленск Качугского района, где начинал свою православную деятельность, побывал в селе Анга, на родине Святителя Иннокентия (Вениаминова). Кроме того, Владыка отслужил литургию в Знаменском кафедральном соборе и принял участие в освящении храма во имя Святителя Николая в Усолье-Сибирском.
- Вы воспитывались в православной семье. Какую церковь Вы посещали в детстве?
- Когда мне было 3-4 года, бабушка водила меня за ручку в небольшую деревянную церковь Святителя Иннокентия в предместье Глазково, как тогда именовали этот район в Иркутске, где мы жили. Она располагалась на горке, почти рядом с большим кирпичным зданием 42-й средней школы, в которой я учился. Настоятелем церкви был отец Федор Шмаков, очень почтенный батюшка. Его расстреляли в 1937 году. Он, как и многие в те годы, принял мученическую кончину.
В этой церкви очень часто молились архиереи, высланные на поселение и находившиеся в Иркутске. Бывало, несколько Владык выходило на литию на всенощном бдении, они стояли от алтаря до самых дверей. Мы с бабушкой всегда стояли справа ближе ко входу. У меня с детства было глубокое чувство восприятия богослужения, церковного благолепия. Аромат фимиама, горящие свечи, Владыки в сияющих облачениях – все это не могло не повлиять на меня.
- Можете ли Вы назвать их имена?
- В Иркутске было много архиереев, отбывавших ссылку, но я тогда был еще ребенком. Помню имена Владык Евсевия, Антония, но других не помню. Когда я приходил из церкви домой, то начинал сам «служить». В комнате у бабушки были иконы, она всегда зажигала свечечки. Я ставил их на маленький столик и начинал подражать служению батюшки. Вместо камилавки прилаживал себе на голову кусочек фиолетовой ткани, и что-то пел. Мне это нравилось, и я себя представлял служащим. Все это была, конечно, игра, но игра благочестивая. Это было в раннем детстве, когда я еще и читать-то не умел.
- Вы помните о закрытии вашей приходской церкви во имя Святителя Иннокентия Иркутского?
- Это было в 1937 году. Мне исполнилось семь лет, и пора было идти в первый класс. А я иногда подходил к школе посмотреть, что меня там ждет как будущего школьника. Как-то иду я в эту школу, а церковь находилась рядом. И, проходя мимо школы, я с ужасом увидел, как в церковной ограде горит костер, какие-то люди выносят иконы, корзины свечных огарков, рубят иконостас, и все это бросают в огонь. Все ломали, крушили, выбрасывали, это было самое настоящее варварство.
Деревянную церковь разрушили, а позднее на ее месте сделали спортивную площадку для школы. Тогда я не понимал еще всего трагизма происходящего, но воспринял все очень близко к сердцу. В том же году мой отец, Влас Игнатьевич, инженер по профессии, ушел на работу и не вернулся. Его осудили по 58-й статье и расстреляли. Вся забота нашего воспитания и содержания легла на мою маму. Это были самые тяжелые годы для нас. Уже позднее, в хрущевские годы, мой отец был посмертно реабилитирован «за отсутствием состава преступления».
- Владыка, каково было отношение учителей и школьников к вам, как к сыну «врага народа»?
- В начале каждого учебного года, когда новички переходили из класса в класс, учитель расспрашивал каждого ученика о его семейном положении, где работают его родители и отмечал это в классном журнале. Мне приходилось отвечать, что отец мой репрессирован. Конечно, после этого все начинали относиться ко мне настороженно.
В то время все друг друга боялись. Эти опросы в начале учебного года для меня были очень неприятны, но учился я хорошо, у меня была цепкая память, и я мог при ответе дословно воспроизвести заданный урок из учебника.
В пятом-шестом классах учительница русского языка доверяла мне и еще нескольким ученикам помогать ей в проверке тетрадей. Проверяя классные тетради, мы подчеркивали ошибки в работах, а учительница выставляла оценки. Уже гораздо позднее, будучи преподавателем духовной семинарии, я вспоминал, как много времени отнимает у преподавателя проверка тетрадей. В школе моим любимым предметом была астрономия. Учитель географии и астрономии устраивал интересные вечера, на которых мы могли смотреть в телескоп на звездное небо.
- В конце 1930-х годов храмы закрывались в массовом порядке, и верующие вынуждены были устраивать тайные молитвенные собрания, богослужения у себя на дому. Приходилось ли Вам в детстве посещать такие собрания в Иркутске?
- Действительно, православные люди тайно собирались в домах, квартирах, куда также тайно приходил и священник для служения. На такие очередные собрания ходили моя бабушка, крестная и подруга бабушки. Но меня туда не брали, очевидно из боязни, что мог кому-нибудь невольно рассказать лишнее. Поэтому мне говорили только: «Сегодня очень важный день, сегодня Тайная Вечеря». Это означало, что на дому у кого-то из верующих священник тайно служил Литургию.
Служили тайные священники. Один из них, протоиерей Стефан Попов, позже он стал настоятелем Крестовоздвиженской церкви после ее открытия в 1943 году. Это была самая первая церковь, открытая в Иркутске в военные годы.
Мне без церковной службы, конечно, было тяжело. У моей крестной, которая жила недалеко от железнодорожного вокзала, был граммофон и старинные пластинки с духовными песнопениями. Помню, там были записаны рождественские, крестовоздвиженские ирмосы и другие песнопения. Когда я слушал эти пластинки, то даже плакал, потому что уже прошло пять лет, как я не был в церкви, и моя душа тосковала по службе.
Крестная давала мне духовную литературу, и тогда я прочел «Киево-Печерский патерик». В то время духовной литературы было мало, поэтому я воспринимал все очень глубоко и живо. И знаете, это был возраст, в котором пробуждается детский максимализм, желание к подражанию святым подвижникам. Во мне тоже проснулось такое желание, тогда я и определил для себя связать свою жизнь с церковным служением. В 1943 году открыли Крестовоздвиженскую церковь, и я туда сразу пошел прислуживать в алтаре, помогал отцу Стефану Попову.
- Вы прислуживали в разных храмах Иркутска?
- Да, в школьные годы я помогал в алтаре Крестовоздвиженской, Знаменской, Михаило-Архангельской церкви в Иркутске. Потом на летние школьные каникулы меня взял в Тельму отец Михаил Мещеряков. Все это было связано с тем, что иркутский уполномоченный по делам церкви Голубев ставил на вид священникам, что в алтаре несовершеннолетние подростки помогают священникам за богослужениями. Это запрещалось советским законом.
Поэтому я ходил на службы в свободное от учебы время в разные церкви, стараясь не поподаться лишний раз на глаза наблюдающим.
- Владыка Ювеналий (Килин), назначенный 1948 году Иркутским архиереем, направил Вас псаломщиком в Верхоленск тоже по этой причине?
- Да, он направил меня подальше от Иркутска, епархиального центра, пока мне не исполнится 18 лет. Мне было необходимо практически и теоретически подготовиться к поступлению в Духовную семинарию.
Верхоленск – это далекое от Иркутска село в верховьях реки Лены. Уполномоченный Голубев туда не заглядывал, так как кроме колхозников там не за кем было наблюдать, поэтому там было свободнее и легче служить в церкви. В это время работать в церкви мне помог один промыслительный случай.
В Иркутске в 16 лет я получил паспорт, в котором по ошибке в графе «Социальное положение» было написано: «служитель культа». Конечно, это была ошибка, так как я не был священником, но это облегчило мне положение для моей работы в Верхоленской Воскресенской церкви, которая была вновь открыта.
Председатель сельсовета в Верхоленске, фронтовик, не разбирался в тонкостях церковной жизни, поэтому мой паспорт показался ему убедительным доводом для допущения меня к работе в церкви.
Ярко вспоминаю, что когда получал паспорт, один из милиционеров в паспортном столе сказал мне наедине: «Вот Вы верующий, ходите в церковь. Никогда не изменяйте своей вере, оставайтесь до конца твердым». В Верхоленске я прослужил псаломщиком полтора года, вернулся в Иркутск при Владыке Палладии (Шерстенникове), и уже отсюда поехал поступать в Московскую Духовную семинарию.
- Следующий Иркутский архиерей, Архиепископ Палладий (Шерстенников), прошел сталинские лагеря, отбывал срок на Колыме. Что Вы знаете о его отношении к партии, лично к Сталину?
- Я помню, каким Владыка Палладий приехал после лагеря: кожа да кости! Это страшно, что он пережил, не дай Бог попасть туда! Владыка Палладий был человеком умным, проницательным и дипломатичным, что было необходимо в тех сложных условиях. Он очень хорошо разбирался в людях. Владыка после своей каторги, конечно, хотел показать, что он не враг советской власти.
Отбыв срок на Колыме, он по ходатайству Патриарха был возвращен к служению и получил Иркутскую епархию. Но, даже будучи правящим архиереем, он оставался безвыездным, потому что судимость с него не сняли. И даже в Москву ему невозможно было поехать.
- Тем не менее, Владыка Палладий посещал Москву.
- Да, он посещал, когда его туда вызывали из Патриархии, например, на сессии Синода. Но он не мог, например, поселиться в гостинице, так как его паспорт не позволял ему официально находиться в Москве. Он старался выстроить отношения с иркутским уполномоченным так, чтобы не казаться ему противником и «религиозным фанатиком», чтобы защитить епархиальное духовенство, служащих от всяких нападок и обеспечить нормальную церковную жизнь. Он делал в этом отношении, что было возможно, и ему это удавалось. В конце концов, он нашел дорогу к нормальным отношениям с уполномоченным Житовым, и тот даже ходатайствовал за Владыку о снятии с него судимости.
- Судимость с Архиепископа Палладия сняли, когда он пребывал на Иркутской кафедре?
- Да, Владыку реабилитировали, когда он управлял Иркутской епрахией. Иначе он не смог бы получить назначение на другую кафедру.
- На похоронах Сталина в марте 1953 года присутствовала делегация от Русской Православной Церкви в составе пяти человек. В нее входил Архиепископ Иркутский Палладий. Вероятно, кандидатуры подбирались на высочайшем уровне. Как Владыка Палладий оказался в числе делегатов?
- Это было совпадение, случай. Владыка прибыл в Москву на синодальную сессию, как временный член Священного Синода, еще до смерти Сталина. Когда Сталин умер, в состав делегации включили тех архиереев, которые были в Москве. Владыка этому случаю удивлялся и считал его промыслительным, ведь он десять лет был на Колыме, а потом стоял у гроба человека, именем которого все это совершалось.
- Владыка, расскажите, пожалуйста об Архиепископе Вениамине (Новицком), управлявшем Иркутской епархией с 1958 года на протяжении пятнадцати лет. Известно, что Архиепископ Вениамин по приезде в Иркутск снял из архиерейского кабинета портреты членов правительства, чем вызвал недоумение уполномоченного.
- Владыка Вениамин был совершенно другой человек. Это был духовный старец, архиерей, воспитанный в монастыре, святой человек. С уполномоченным он тоже старался выстраивать человеческие отношения, чтобы обеспечить свободу церковной деятельности настолько, насколько это было возможно в то время. Но за ним было наблюдение.
Владыку пытались на чем-то скомпрометировать и с этой целью придумали дело о покупке якобы украденного технического масла для лампад. В то время ничего нельзя было свободно купить для нужд церкви. Все отпускалось по государственному плану. Церковь была отделена от государства, следовательно, она не была включена в его план. Многие материалы и все необходимое приходилось покупать со стороны. А если покупалось со стороны, то значит «ворованное».
Владыку Вениамина и пытались обвинить в покупке у государства «украденного» вазелинового масла для церковных нужд. До суда дело не дошло, но в прессе это обсуждалось с целью скомпрометировать Владыку.
Информационный портал Иркутской епархии
Возрастное ограничение: 16+
В наших соцсетях всё самое интересное!
