Владимир Демчиков: Досье про Алексеева

06 января 2015

Третий фильм Михаила Сегала «Кино про Алексеева», снятый им по своему сценарию, это один из лучших фильмов 2014 года. И это при том, что, как ни парадоксально, это одновременно и удача режиссера, и, можно сказать, фильм, в котором он отчасти перехитрил сам себя.

Во-первых, фильм отлично придуман. Когда ты полтора часа смотришь одну историю, якобы про некогда одного из великих, а ныне забытого барда Алексеева, а в конце фильма выясняется, что смотрел совсем другую - это производит сильное впечатление. Причем ключевые моменты этой другой история тоже показаны в фильме, но занимают в общем его метраже всего одну минуту в самом конце.

Во-вторых, в фильме режиссер хладнокровно и как-то совершенно по-триеровски издевается над зрителем, и это начинаешь подозревать с самого начала. Когда на первых же минутах детский хор в музыкальной школе разучивает Je t'aime... Moi non plus, эротическую песню С.Генсбура, некогда запрещенную во Франции «за порнографию» - ты начинаешь подозревать, что что-то тут не так. Когда журналистка цитирует герою похвалы Окуджавы и Бродского - ты колеблешься: с одной стороны, это же вымышленный герой, мало ли чего можно допридумать, а с другой - ну не могли такие люди ТАК хвалить этого хоть и вымышленного, но вполне рядового и даже бездарного персонажа - то есть что-то и тут не то, нас дурят... Но где, в чем? Появление Макаревича в роли самого себя - резко добавляет истории правдоподобия и окончательно запутывает зрителя: то, что вымышленный «бард Алексеев» мог когда-то произвести впечатление на юного пацана Андрюшу - вполне правдоподобно, мало ли кто на нас в детстве производил впечатление.

Сильнейший прием, дезориентировавший зрителей и, что неожиданно, большую часть критиков - это версия (излагаемая главной героиней, якобы журналисткой, и подкрепляемая приготовленными ею для радиоэфира роликами), что якобы «на песнях Алексеева выросло несколько поколений» советских людей. Тут в восприятии зрителей велючается привычная схема: некогда властитель дум, а сейчас нищий пенсионер, как жестока жизнь, и как хорошо, что о нем вспомнили! Правда, параллельно к этой версии о его «значении для русской поэзии» в фильме идут флешбэки - и мы видим, что выступал он в молодости перед полупустыми залами, и на коллективных выступлениях его тоже принимали прохладно - то есть никакого успеха и популярности у «барда Алексеева» в годы расцвета бардовского движения на самом деле не было. Но в мозги культурной публики давно встроена шаблонная шарманка о «песнях, на которых выросли поколения» и о том, «как здорово, что все мы здесь сегодня собрались» – М.Сегал довольно беспощадно заставляет и легковерных зрителей, и наивных критиков метаться и почти поверить, что и на убогих песнях Алексеева тоже «выросло несколько поколений».

Не случайно на эту картину «обиделись» известные барды. Еще бы: крупно взятый в фильме «один из них» оказывается бездарным графоманом и к тому же стукачом КГБ. А бардовский образ жизни был нужен ему только для того, чтобы трахать восторженных девочек и качать свои маленькие права «известного в узких кругах барда-лауреата» (показательна сцена в сломавшемся автобусе, который толкают все каэспешники кроме него).

Могли бы, кстати, при желании обидеться и тарковскофилы: сцена на съемках «Андрея Рублева», куда попадает герой, очень важная для режиссера, тоже производит странное впечатление некоторой своей бессмысленностью: с одной стороны, «Тарковский» и «Солоницын» разговаривают абсолютно серьезно, а с другой, не очень понятно, зачем там оказывается герой. Снять одну из самых сложных и трудоемких сцен фильма (с точно воспроизведенной на заднем плане сценой из «Андрей Рублева») только для того, чтобы герой, слушая рассуждения Тарковского и Солоницына, выхватил из них и взял в свой репертуар тарковскую «тираду о любви» как очередной прием по бабоукладыванию - это как-то все-таки слегка из пушки по воробьям. Построить целую съемочную площадку «Рублева», чтобы герой подслушал у Тарковского пару фраз... И все, что ли?

На этом примере, пожалуй, виден главный недостаток фильма. Сегал совершенно сознательно манипулирует зрительским восприятием, железной рукой направляя его по ложному пути - и в этом совершенно благом и правильном деле манипуляции зрительским восприятием все-таки перебарщивает.\

Можно, скажем, никак не относиться к авторской песне (во время очень интересной пресс-конференции на «Кинотавре» Сегал настаивал на своем «нейтралитете» по отношению к ней), но когда такое количество экранного времени отводится этой самой авторской песне - зрители поневоле будут «считывать» отношение автора из того, что они видят. Ибо невозможно удержать нейтралитет по отношению к тому, что ты показываешь крупным планом пол-фильма. И это отношение каждый «считывает» по-своему: кому-то шестидесятые покажутся изображенными идиллически, а кому-то бардовское движение покажется оклеветанным - но это именно оттого, что режиссер огромное количество экранного времени отдал тому, что ему не очень интересно.
А тому, что в конце фильма оказывается действительно интересным - главной героине - отдано совсем немного времени, какие-то считанные минуты, во время которых она еще к тому же и вынуждена постоянно притворяться. (Вспомнилась, кстати, гениальная короткометражка «Эмили Мюллер» - там тоже все раскрывается на последних секундах, но там как раз главная героиня все время в кадре, как и надо Смотреть видео).

То есть весь фильм - это в некотором смысле и есть та самая сцена из «Рублева», которая в нем воспроизведена: великолепно придуманный, он снят как бы «издалека», неосновной камерой, все главное в нем - мелькает где-то на дальнем плане, все как-то сдвинуто и искажено, чтобы максимально осложнить зрителю его зрительский труд и запутать его реакции. Как формальная задача (одна из возможных) - это очень продуктивно, но все-таки в этом своем увлечении манипуляцией зрительским восприятием Сегал, мне кажется, перестарался. О главном вскользь – это, конечно, хорошо, но когда при этом весь фильм о о второстепенном – это утомляет и даже раздражает.

В фильме при этом есть множество сильных сцен и одна совершенно гениальная, сыгранная гениальным Александром Збруевым, отлично придуманная и снятая. Во время радиоэфира «бард Алексеев» пытается спеть песню (после долгого, в десятки лет, перерыва), начинает непослушными пальцами играть вступление - и никак не может начать петь. И продолжает, продолжает играть это бесконечное вступление...
Честно говоря, я не смог это смотреть и остановил запись. И даже из комнаты выбежал – так велико было напряжение. Только ради этой сцены стоило делать это кино. Кино о человека, который играл, играл свое вступление, как-то жил, бросал женщин, стучал на друзей – и вот жизнь прошла, а осталась только одна песня. Да и та – в памяти у единственной поклонницы.

Возрастное ограничение: 16+