«Путешествие» Александра Радищева в Сибирь
10 июля 2024
За своё «Путешествие из Петербурга в Москву» писатель был сослан в Сибирь. Пребывание в ссылке Радищев описал в дневниках и письмах к друзьям и знакомым.
На фото картина Петра Токарева «Приезд Радищева в Тобольск», 1953
«Касательно до душевнаго моего расположения, то я солгу, если скажу, что я покоен. Душа моя болит и сердце страждет. Если бы не блистал луч надежды, хотя в отдаленности, если бы я не находил толикое соболезнование и человеколюбие от начальства в проезд мой через разныя губернии, то признаюсь, что лишился бы, может быть, и совсем разсудка.
Разум мой старался упражняться, сколько возможно, то чтением, то примечаниями и наблюдениями естественности, и иногда удается мне разгонять черноту мыслей. Благоприятство отличное, которым я здесь пользуюсь, еще более скуку мою разгоняет. Уверенный, что семейство мое будет всегда под вашею защитою, уверенный, что и я забыт вами не буду, если могу только на месте моего пребывания найти всегдашнее упражнение, которое бы занимало не только силы разума, но и тела: то надеяться могу, что, сделав к спокойствию первой шаг, время, великой целитель всех человеческих скорбей, совершит мое начинание, а тем скорее, если могу иметь утешительное удовольствие видеть на месте моего пребывания кого-либо из моего семейства».
Письмо А. Р. Воронцову, Пермск, 22 октября 1790 года
«13-е ноября 1790. Ехали лесом. Сосняку мало, ель, дуб, береза, осина и пр. Здесь вышла дорога из Оренбурга, Вятская отделилась от Пермской. Татары ездят в Ирбит, Оренбург, Семипалатинскую и Устькаменогорскую крепость за лошадьми. От Юруку до реки Вятки 9 верст, до озера от Вятки 3 версты, где купцы из Тобольска потонули. В Янгулове продавали одеяла, [за] двойное теплое из степных лисьих хвостов 6 р. просили. Татары, черемисы, чуваши селятся по увалам и долам, русские на горе. У чуваш и черемис избы черные, но воздух здоровее, нежели у русских в избах, ибо прямо с надворья. Они холод любят. Тараканов нет, но много блох. У татар избы белые, впереди камелек. По лесам татары бьют медведей, волков, лисиц, зайцев, векшу и мало куниц. На перевозе Вятки стоит село русское г. Юшкова, мужики бедные, избы худые. Река Вятка, лес по обе стороны, ельник по большей части и всякий черный лес, а где разливается, то один черный лес. Река шириною с Неву, сажен 80 или 100. За рекою местами и сосны высокие, но редко».
Записки путешествия в Сибирь
«До Кунгура 20. Переезжая Кунгур, гора высокая. Стоит на реке Ирене и Сылве. Город старинный, худо построен. Бывший провинциальный. Старая воеводская канцелярия, в средине большая комната со столами и скамьями для писцов, в средине два столба, у одного цепь, в прихожей отгородка решетчатая, осленистая, 4 для сажания колодников. На горе старинная деревянная крепость, то есть забор с башнями, в коих ворота. На площади пред собором стоят 20 пушек чугунных на лафетах, из коих 3 годных. В сарае, называемом цейхгаузом, хранятся пушечки (фальконеты) Ермаковы и ружья, весом в пуд или в 1 ½ по крайней мере, ствол чугунный, ложа деревянная простая, замок старинный с колесами. Тут же хранятся и орудия казни: топор, крюк, которым за ребра вешали, утюг, то есть кривое железо с ручкою, шириною в 2 ½ пальца, наподобие серпа, железцы или клеймы малые».
28 ноября 1790 года, Записки путешествия в Сибирь
«Получив в горести моей великую отраду приездом моих друзей, я чувствую, что существо мое обновляется. Разум, в недействие почти приведенный, испытывает паки свои силы, и сердце, обыкшее повторительною печалию содрогаться ежечасно, трепещет еще, но от радости. О ты, виновник моего утешения! Прими паки слезу благодарности и не поскучай, когда повторительное слово изъявит тебе только то, что душа чувствует, изъявит, но слабо. Сердце обыкло во мне предварять разсудок.
Нередко текут слезы, а язык нем».
Письмо А. Р. Воронцову, Тобольск, 15 марта 1791 года
«Вот худое изображение тобольского климата. Лето здесь бывает мокрое и жаркое. Осень ясная, сухая, но холодная, зима без оттепели. Многие из здешних старожилов доживают до глубокия старости; но на здоровье, не привыкшее к суровости здешнего воздуха, оной неблагоприятственное может иметь действие. Мы все то чувствуем. Я вашему сиятельству уже доносил, что сестра моя занемогла почти с ея сюда приезда. Она, слава богу, выздоровела. Я на прошедшей неделе столь сильно простудился, что кашель совсем лишил меня сна, и столь силен и упорен, что, думаю, принужден буду пустить кровь, дабы предупредить худшия следствия. Сын мой кашляет сильно, четвертая тому неделя. Из людей моих также трое больных, — две женщины и один мужчина».
Письмо А. Р. Воронцову, Тобольск, 19 апреля 1791 года
«Во всех окрестностях Тобольска нет ни одного родника, по всему Иртышу не найдешь и камешка, а на его гористом берегу вовсе нет другого песка, кроме мелкого серого, смешанного с глиной. Так как к этому предмету относятся довольно беспечно, а русский человек обычно пьет квас, то недостаток в хорошей воде ощущается не очень сильно. Мне кажется, что здешняя вода по своим качествам вовсе не вредна для здоровья, впрочем я еще этого достаточно не проверил. А мне, созданию избалованному и немощному, трудно приходится в отношении питья, но я постараюсь выйти из положения, процеживая обыкновенную воду и превращая ее в сельтерскую по способу Пристли. Я в этом испытываю большую нужду, так как задыхаюсь от кашля, а простые лекарства не приносят мне никакого облегчения».
Письмо А. Р. Воронцову, Тобольск, 8 мая 1791 года
«Болезнь, которая уже более месяца производит здесь ужасные опустошения — это корь. Сотни детей погибли от нее, а здешние эскулапы все еще считают, что она не опасна. Если прививка оспы спасает от могилы, куда преждевременная смерть свела многих, то почему к кори, которая тоже является болезнью повальной и весьма опасной, не применить то же действие? Ах, неужели всегда нужны века, чтобы научить человека мудрости? Человек — это воистину дитя, играющее в жмурки, у которого глаза завязаны предрассудками и пр.».
Письмо А. Р. Воронцову, Тобольск, 16 июля 1791 года
«Правду говорили, будто здешние люди, во всяком случае некоторые из них, самый что ни на есть дурной народ, и это заставляет меня торопиться с отъездом. Меня уверили, что кто-то хочет донести Сенату, будто ко мне здесь относятся лучше, нежели я того заслуживаю. Если бы можно было видеть, как иногда страдает мое сердце, даже враг мой не счел бы завидным мое положение. Я полагаюсь во всем на провидение и … на ваши милости».
Письмо А. Р. Воронцову, Иркутск, 26 ноября - 4 декабря 1791 года
«И сейчас, в этом ужасном отдалении, кто может быть свидетелем страданий моей души; нужны ли клятвы, что я бы скорее готов был потерять руку или ногу и не совершать того, что я совершил. Нужны ли еще новые унижения? Ах, эти кандалы, если они во мне не убили мою живую душу, не иссушили сердца, неужели их было недостаточно для толпы? Нужна ли порука, что я более не впаду в подобную же ошибку? Порукой — четверо детей, по крайней мере пока они в малолетстве, и мое слово. Верьте, что оно сильнее, чем все оковы и узы. Неволя ожесточает нас, благожелательность трогает душу, и если нужны примеры, то детей гораздо лучше исправляют мягкостью, чем побоями. Простите меня, ах, простите!».
Письмо А. Р. Воронцову, 6 февраля 1792 года
«Воздух чист, небо безоблачно. С тех пор, что мы здесь, было только два снеговых дня, но зато и ветра почти нет, а если и есть, так пустячный. Мы здесь, как в погребе, если мы и хорошо защищены от ветров, то зато летом воздух должен быть чрезвычайно душным. Это мы увидим. Весна и лето обещают мне весьма приятные развлечения. Так как местность гористая, у меня будут широкие возможности заняться горными разведками».
Письмо А. Р. Воронцову, 17 февраля 1792 года
«Пакет вашего сиятельства пришел как раз во-время, чтобы пролить бальзам в сердца, измученные одним из тех невеселых зрелищ, которые часто являют нам слабости человечества: коварство, зависть, вероломство, измена, всяческое отрицание нравственных начал — вот отдельные штрихи картины, ежедневно развертывающейся у нас перед глазами. И если правда, что можно дойти до высшего презрения к адамову роду (чувство, в котором обвиняют покойного прусского короля), то никогда еще не было страны, более его порождающей, чем нами обитаемая. Не думайте, однако, обвинять меня в ненависти к человечеству, вы бы ошиблись! Чем старше я становлюсь, тем более чувствую что человек есть существо общественное и созданное, чтобы жить в обществе себе подобных».
Письмо А. Р. Воронцову 3 июня, Илимск, 1795 год
«Это лето для меня прошло почти в полном бездействии. По целому ряду обстоятельств я не мог двинуться с места; несколько раз я побывал с сыном в лесу для сбора растений — это единственное занятие, которое можно назвать трудом. Мальчик, кажется, имеет большую склонность к естественным наукам вообще и особенно к зоологии и ботанике. Минералогия его не занимает. Так как мои знания недостаточны и я лишен помощи книг, пригодных для того, то образование, которое я могу ему дать, будет далеко не полным. Итак, наше изучение ботаники ограничивается почти единственно рассматриванием цветов».
Письмо А. Р. Воронцову, 20 ноября 1795 года
На фото картина Владимира Гаврилова «Радищев», 1954.
«Провожали нас: исправник Клим Малышев, сын его Иван с женою, который мне дал вина на дорогу. Какие их были виды? Исправник из благопристойности, другие из тупого чувствования благодарности, но все до того, что я еще мог писать в Иркутск и встречуся с г. губернатором. Приехали в зимовье к Лукичу, от Илимска на Ирейке 21 вер., уже смерклось. Тут угостила Семеновна нас чаем, женщина приветливая. Дети 3 ужинали, а меня позвала Анютушка, слезы мои текли; таков был ужин. Егор Лукич, сын его Фома и три девки живут бедно; кажется, лень тому причиною. Фома хотя промышляет, но другого не знает, и питаются сборным хлебом от проезжающих с Оки [и] Ангары нижнее илимских, за сбором коего ездят зимою, что называют тепловым, то есть воздаяние за теплую избу. Проезжих не кормят, ибо нечем; ничего не сеют, огородов почти нет. Определены зимовщиками издавна».
20 февраля 1797 года, Записки путешествия из Сибири
«5-е марта. В Ишимах пили чай, время выяснивало. До Торунтаевой 22 вер., где есть старожилы и посельщики. Ели печеную репу с великим аппетитом и, переменив лошадей, поехали до Халдеевой 23 вер. Тут Полинька говорил, что мы едем к халдеям и вавилонянам мудрецам. В оной обедали у того же старика, где ночевали, ехав в Иркутск.
У посельщиков много сирот в лохмотьях. До Семилужного села, где есть церковь, старожилы и мало посельщиков, 15 вер., а оттуда до Томска 30 вер. В Томске стали на квартиру к тому же хозяину, где жили прежде. Приняты ласково. Он голова городской».
1797, Записки путешествия из Сибири
Надежда Чекасина, Дилетант
Возрастное ограничение: 16+
В наших соцсетях всё самое интересное!
