Сукачевы: письма

26 июля 2019

27 июля Иркутск отмечает 170-летие Владимира Сукачева, человека, много сделавшего для столицы Восточной Сибири.

Историк Наталья Гончаренко предоставила для публикации в газете "Право выбора" несколько писем, в которых рассказывается о выборах в Иркутскую городскую думу в декабре 1893 года, о настроениях, царивших в обществе, и проблемах местной власти. Письма публикуются впервые. 

Письмо Владимира Сукачёва сыну Борису от 21 декабря 1893 – 21 января 1894 года

Надеюсь, что ты аккуратно получаешь Известия географические и управские, а также "Вост[очное] Об[озрение]". Из последнего номера ты знаешь результаты выборов в гласные. Шантажная литература Бахметьева произвела свое действие: у меня оказалось 29 черняков, Кравца и Тихонравова совсем забаллотировали, хотя это были самые деятельные гласные, зато такой флюгер, как Жбанов, получил самое большое число избирательских (на 6 больше меня), так же как ничем себя не заявивший Жарников, давший обет молчания и бездействия Колыгин… 

Конечно, нужно удивляться, что избирательный маневр Б[ахметьева] не имел еще большой силы. Конечно, не стоит обижаться на бессмысленную толпу, наполовину состоявшую из лиц, никому не нужных, Бог весть, откуда явившихся, но все же в глубине души копошится червячок, который причиняет нравственные страдания за сделанную оценку. Кравец, Тихонравов (он получил 60 изб[ирательных] и 60 неизб[ирательных]), Рассушин, Филатов, Куркутов и многие другие, забаллотированные 14–16 декабря, не хотят подвергаться новому катанью и намерены сняться с баллотировки в дополнительном собрании.

15/1. Что это за трудное время было, дорогой мой, ты и представить себе не можешь! Переход к новому Гор[одовому] Положению оказался тяжелей, нежели я мог предполагать. Избирательные собрания отняли пять полных дней (14-го, 15-го, 16-го, 28-го и 29-го декабря), несмотря [на то], что два из них не состоялись. Скопление работы в старой, не собирающейся и не могущей собраться иначе, как в обязательные заседания, думе при стремлении с моей стороны закончить все дела старого времени. И ко всему этому беспрерывные елки, вечера и т. п. 

Словом, я совсем замучился и с нетерпением жду момента, когда буду вправе сказать: "ныне отпущаеши" и т. д. Из газет ты уже знаешь, чем окончилась наша избирательная кампания. Выборы 28 декабря несколько сгладили ошибки первого собрания. Тихонравов, Кравец, Куркутов и мн[огие] др[угие], забаллотированные в первые дни, во втором, дополнительном, собрании были избраны.

По новому Гор[одовому] Пол[ожению] выборы утверждаются Губернским по городским делам Присутствием, заседание которого по этому вопросу состоялось на днях. Губернатор в своем предложении Присутствию указал на несколько неправильностей, неизбежных в этом деле и прежде проходивших без великих замечаний, а теперь обративших внимание администрации, но моя личная защита оказала свое влияние, и выборы были утверждены, а замечания губернатора Присутствием оставлены без последствий. 

По всей вероятности, когда ты получишь это письмо, Иркутская городская дума уже вступит в отправление своих обязанностей и даже выберет себе нового Главу. Теперь осталось только губернатору утвердить выборы, а мне собрать новую думу, привести к присяге и предложить избрание Головы. В то время, когда я вполне искренно мечтаю о сложении своих тяжелых обязанностей, когда употребляю все усилия к скорейшему осуществлению этой моей pia desideria (благие намерения – лат.), помешавшийся на своей беспричинной злобе Бахметьев пускает в ход все меры к тому, чтобы я не был избран в Головы.

Сочинив записку-памфлет о моих к нему отношениях, записку, в которой ловко перепуталась ложь с правдой, он разбирает деятельность не только по отношению к городской службе во всех ее проявлениях, не только к Географич[ескому] обществу и т. д., но и по отношению к жизни вообще, словом, разбирает меня как человека и, конечно, приходит к самым печальным выводам; независимо от этой записки, занимающей что-то около 40 писаных листов, прекрасно переписанных на слоновой бумаге, и рассылаемой им едва ли не ко всем гласным новой думы, он в видах скандала же и равно без всяких к тому оснований возбуждает против меня два иска в судах. 

Бездействие власти в этом случае поистине возмутительно. Судебным искам, конечно, препятствовать нельзя, да и ни к чему. Правда сама себя здесь должна обнаружить, но распространение памфлетов Горемыкин мог бы остановить и всякий Генерал-губернатор на его месте это сделал бы, несмотря ни на какие личные отношения. Ну, да Бог с ним! Не стоят Б[ахметьев] и Г[оремыкин] того, чтобы о них много беспокоились. Самое лучшее, самое справедливое в этом, как и во многих др[угих] прошениях, движение с моей стороны – это удаление со службы и от всякой деятельности в Иркутске, по крайней мере в настоящее время.

20/1. Из числа на этом письме ты видишь, с каким трудом я урываю время для беседы с тобой, дорогой мой друг. А между тем никогда, может быть, я не желал в такой степени, как теперь, и именно теперь, посидеть с тобой в твоей комнатке за самоварчиком, хоть на время забыть о[бо] всей той пошлости, которая нас окружает. Ты уже не мальчик, ты уже можешь охватить умом всю сложность, всю тягость моего положения, оценить мою деятельность. 

Полный разлад с высшим начальством, беззаветное подчинение не сочувствующих ему чиновников, отсутствие сколько-нибудь годных сотрудников, работающих под первым попавшимся буторем, страх иудейский перед этим же начальством, а главное совершеннейшее непонимание со стороны громадного большинства сограждан – вот в двух словах истинное status quo мое в Иркутске. 

Какой-то остряк сказал bon mot (острота – франц.) по поводу неразрешения поставить 23 ноября "Лес" для учащихся: «известно, у нашего начальства постоянный разлад с головой». И это выражение пошло по всему Иркутску. Этому «разладу с головой» можно приписать все события последнего времени; события, граничащие с non sens (бессмыслица, нонсенс – франц.). 

Недавно, после одного бывшего у меня заседания, по обыкновению заканчивающегося ужином, я пытался небольшому числу дольше других оставшихся гостей разъяснить суть моего положения, причины, побуждающие меня категорически отказаться от службы и даже на продолжительное время оставить Иркутск. И что же? Никто меня не понял! И никогда они меня не поймут уж по тому одному, что они не могут допустить такой искренности, не могут понять моей скорби по поводу решения оставить безгранично дорогое мне дело.

Правда, первой побудительной причиной к такому решению была болезнь мамы, но ведь ее болезнь не такова, чтобы я не мог рассчитывать вернуться в Иркутск по истечении периода лечения. Правда, второй причиной являются беспрерывные недоразумения с современным начальством, но к таким недоразумениям сибиряки привыкли, и все их считают испокон веков conditio sine qua non (необходимое условие – лат.). Исходя из этих причин, мое решение могло бы, пожалуй, при некоторых условиях и измениться, но за ними стоит самая важная; это – то, что я указал выше и чего мне не изменить, – наше взаимное непонимание и отсутствие сотрудников.

Письмо Владимира Сукачёва сыну Борису от 15–27 марта 1894 года

Из писем мамы ты, конечно, знаешь о последних событиях, особенно меня волновавших, а также о том, что весь февраль и часть марта я прохворал и почти не выходил из дома. Старость берет свое, и недуги один за другим меня одолевают все чаще и чаще. То, что прежде сходило легко, без признаков даже болезни, теперь вызывает серьезное недомогание. В самом начале февраля, приведя чл[енов] гласных новой думы к присяге (30 января), я решился взять отпуск с тем, чтобы закончить начатые работы, но вместо того жестоко простудился и провалялся больше месяца.

В этот период времени произошли в иркутской жизни важные события. Среди агитации, которая велась самым страстным образом, состоялось удивительное заседание думы, баллотировавшей на двух ящиках два замечательных вопроса: 1) благодарить и просить взять обратно отказ от службы и 2) благодарить. Несмотря на дикую редакцию, а еще больше на такую бессмысленную постановку вопроса, огромное число гласных явилось ко мне на дом, и у нас произошло серьезное объяснение. "Если бы я не знал, какие вы, господа, младенцы, я бы обиделся на то, что вы так решаете дела", – сказал я им.

После долгих споров, после горячих просьб и т. д. я согласился подвергнуться баллотировке, если дума исполнит мое единственное требование – даст мне тех лиц, которых я сам намечу в Гор[одскую] управу. По моему совету этот вопрос был обсужден без моего участия в частном совещании из 43-х гласных, затем последовало поднесение мне адреса и выражение согласия на мои условия. 

Тогда я составил комитет (Чурин, Гаряев, Коротаев Петр Дмитриевич и я), занявшийся составлением кабинета. В течение недели мы собрались раз пять и после множества комбинаций пришли к назначению след[ующих] лиц: Гаряев – товарищ головы, Самарин и Стуков – члены управы, Глушков, Игумнов, Ворожцов – кандидаты. Ты представить себе не можешь, какая это трудная штука составление кабинета – тот отказывается по семейным обстоятельствам, этот по торговым обстоятельствам, один не идет потому, что кроме него намечается его враг, другому подай непременно такого-то и т. д., и т. д.

Первоначально, напр[имер], я наметил в заместители А[лександра] К[онстантиновича] Трапезникова, жена которого опасно больна и непременно должна ехать лечиться. Тогда я предложил Карзакова, от которого должен был отказаться, как от человека, связанного своими торговыми делами, и наконец остановился на Гаряеве. Он с высшим образованием, служил в Совете Главного Управления, был одно время за прокурора, 15 лет состоял делопроизводителем банка Медведниковой, ныне заведует делами Белоголовой и занимается адвокатурой. Человек он еще не старый (лет на пять старше меня) и готов трудиться для города. Мое предложение он принял очень мило. В думе 3-го марта происходило генеральное сражение, заинтересовавшее наше сонное общество.

27/03. Продолжу начатый рассказ, авось мне удастся его закончить! Итак, 3-го марта состоялась отчаянная битва, собравшая небывалое число зрителей в наш душный и тесный думский зал. В публике было известно, что только я, Жбанов и Н[иколай] П[етрович] Лаврентьев (оба бахметьевцы) не отказались от баллотировки. Я по просьбе многих должен был оставить свою лежанку и с трудом приплелся в думу в качестве гласного. Когда читался протокол, стало известно, что Лаврентьев подал заявление с отказом от баллотировки. «Чтобы усилить шансы Жбанова», – говорят зрители.

Обсуждается вопрос о жаловании должностным лицам. Председательствует в думе Жбанов, недавно избранный для этой цели (по новому Город[овому] Пол[ожению] некоторые вопросы, в том числе и о жаловании, решаются под председат[ельством] особо выбранного лица). Еще накануне мне сообщили, что между Жбановым, Крыловым, Кравцом, Могилевым и Бахметьевым состоялось соглашение, в силу которого предполагалось провести вопрос о назначении голове 6 000 р[ублей], членам управы по 2 400 каждому; половину жалования Жб[анов] должен был будто бы уступить Бах[метьеву]. Дума же при рассмотрении росписей, т.е. еще в декабре, решила Голове назначить 4 т[ысячи], заместителю 3 т[ысячи], членам по 2 т[ысячи], итого 11 т[ысяч] р[ублей]. 

Т[аким] о[бразом], естественно было поставить вопрос об утверждении или неутверждении намеченных старой думой цифр, хотя, строго говоря, не было никакого повода поднимать этот вопрос как уже решенный. Первым встает Крылов и доказывает, что Иркутскому голове жалованье следует увеличить до 6000 р[ублей], членам до 2400. Я даже похолодел, когда т[аким] о[бразом] подтвердилась весть, принятая мной за недостойную сплетню! Вопрос после горячего спора ставится на открытую баллотировку, причем 46 высказываются за прежде назначенную сумму и только 3 за новую комбинацию. 

В то же время Жб[анов] передает председательство Черных и вручает ему свернутый лист бумаги – заявление об отказе от баллотировки. Наши предположения не осуществились, так мы и служить не желаем! Крылов, Лаврентьев и Собокарев просят Жбанова не отказываться, остальные мрачно безмолвствуют.

Жб[анов] благодарит и все-таки отказывается. «Баллотируется на должность Гор[одского] Гол[овы] В[ладимир] П[латонович] Сукачёв, прошу назначить ассистентов», – говорит Черных. «Жбанова», – кричат одни, "Чурина", – заявляют другие. Жбанов и Чурин занимают свои места, и при общем напряжении происходит баллотировка, давшая +36 и –12. Затем идет баллотировка членов Управы и избирает всех мною намеченных лиц – Гаряева, Самарина, Стукова. Так как все остальные лица оказываются забаллотированными, то кандидатов намечают вновь. 

При баллотировке Могилева вышло два недоразумения – ассистент Жбанов записал на баллотировочном листке 36 избир[ательных] и 13 неизбир[ательных], другой ассистент Замятин (тоже подписавший листок) заявил, что было наоборот –36 и +13, кроме того, число шаров не могло быть равно 49, т. к. Могилев не мог же класть себе шары, а всех гласных было 49. При перебаллотировке Могилев получил +17 и –31. При баллотировке Гор[одского] секретаря Филатов получил +32 и –17, а в ящике Катышевцева все тот же злополучный Жбанов насчитал +32 и –32, т. е. на 15 шаров больше. Вероятно, он забыл вынуть оставшиеся в одном из ящиков от прежней баллотировки шары. При перебаллотировке Могилев получил +26 и –23.

Таким образом, избранным оказался Филатов, друг и приятель (в последнее время) чертовой дюжины, как называют партию бахметьевцев. 14-го, еще не оправившись как следует от болезни, я, уступая настоянию своих сторонников, вступил в должность, причем как всегда имел массу упущений, совершенных за время моей болезни. Разобравшись в деле выборов, я нашел и тут крупную неправильность. 

Решение вопроса о жаловании следовало поставить, согласно Гор[одовому] Пол[ожению], на закрытую баллотировку, а раз это не исполнено, открывается серьезный повод к кассации. Как я уже заметил, не было повода поднимать этого вопроса, а уж если он был поставлен, то необходимо было его решить по закону. Я имею много оснований предполагать, что все это дело филатовских рук. 

Отсюда мое недоверчивое отношение к нему, моя взыскательность, вызвавшая его заявление с отказом от должности секретаря Управы. Отказ я принял и немедленно заместил его Серебренниковым, которого имел в этой должности более двух лет и которым был всегда доволен.

Письмо Владимира Сукачёва сыну Борису от 4 февраля 1898 года

Теперь о выборах. Закончились они 11-го. 22-го по моей усиленной просьбе губернатор опубликовал (это равносильно утверждению) избранных гласных в Губ[ернских] вед[омостях]. К 27-му уже были разосланы списки на все общественные должности (их наберется до сотни), подлежащие замещению по выборам Думы. 27-го же в соборе слушалось приведение к присяге, причем я стоял впереди, но в сторонке, в качестве свидетеля, так как я не присягал. 

Прямо из собора отправились в Думу, и состоялось первое заседание, в котором новые гласные заявили решение выбора на все должности отложить, пока не будет избран Голова. Я принужден был признать основательность этого требования, так как, например, Управу необходимо подобрать под масть к Голове. 28-го, по просьбе гласных, было назначено предварительное частное совещание, на которое собрались почти все. Когда я узнал, что совещание предполагает первоначально просить меня, то во избежание всеобщего паломничества ко мне домой приехал в Думу. 

Меня просили единогласно, но я категорически отказался, конечно поблагодарив за честь. Случайно я вошел в кабинет переговоров с Брянцевым, Красиковым и Пахоруковым (все они гласные) о Губкино-Зисмановском инциденте. В кабинет явилась депутация из Тышко, Румова, Шостаковича, Патушинского и Попова снова убедить меня продолжать службу. Говорили все депутаты, но самые интересные речи вел Попов, бивший себя в грудь, клявшийся в глубоком уважении, каявшийся в грехах «Фосточнафо Опосрения». На его речи я отвечал красноречивым молчанием. Еще раз заявив свое непреклонное решение, я по просьбе депутатов еще раз вышел в зал и, подтвердив мой отказ, просил верить серьезности поводов, которые излагать перед многочисленным собранием не нахожу возможным. Мучили меня часов до 11-ти, но я остался себе верен, и вам, мои дорогие, не изменил.

30-го я назначил заседание Думы для предложения кандидатов на гор[одского] голову. Несмотря на мой отказ (в ответ на сделанное Думой предложение просить меня единогласно), в сделанных затем билетниками предложениях моя фамилия была названа 41 раз, вторым шел Вас[илий] Ан[дреевич] Белоголовый (16 предл[ожений]), затем Бутин (11), Жарников (7) и т. д. За Кравца было подано всего 2 голоса. Многие из приятелей говорили, что они меня вовсе не писали, поверив моему отказу. 

Самые выборы я назначил 3-го февраля. За отказами всех предложенных к баллотировке, кроме Бутина, надлежало баллотировать его одного. Шостакович, Попов и др[угие] заявили, что многие отказывались от баллотировки ввиду такого конкурента, как я, с которым бороться никто (так и сказали) не в силах. Теперь же, когда мой отказ представляет из себя факт, необходимо сделать предложение кандидатов. Согласились. Всех предложений было до 30-ти, но из них 29 отказались, и остался один Жарников, представленный 34-мя голосами. Жарников просил ¼ часа на размышления. Перерыв заседаний длился около получаса. Объявляю предложение заседаний. Встает Кравец и заявляет, что Жарников согласен служить, если ему прибавят три тысячи на представительство. 

Ставлю на баллотировку Бутина и Жарникова. Первый получает 20 избирательных и 33 неизбирательных, второй почти как раз наоборот. Итак, голова выбран. Конечно, Жарникова утвердят, но это состоится не раньше, как через месяц или того дольше, а пока мне надо тянуть лямку. К следующему заседанию я буду просить разрешить мне отпуск и в июне месяце выеду в Питер.

Справка: Владимир Платонович Сукачёв (1849-1920) – российский общественный деятель, меценат, коллекционер, основатель Иркутской картинной галереи (ныне вошла в экспозицию Иркутского областного художественного музея). Родился 14 июля 1849 года в Иркутске в семье чиновника Главного управления Восточной Сибири, коллежского советника Платона Петровича Сукачёва (1801–1878) и Аграфены Никаноровны, урожденной Трапезниковой (1820–1850), принадлежавшей к старинному и богатому сибирскому купеческому роду. Учился на юридическом факультете Петербургского университета и на естественном отделении Киевского императорского университета святого Владимира. В начале 1880-х годов В. П. Сукачёв вернулся в Иркутск вместе с женой, Надеждой Долженковой, и родившимися на Украине сыновьями Борисом и Платоном. 

В 1885 году Сукачёв был включен в состав гласных иркутской городской думы и в этом же году избран иркутским городским головой. Переизбирался в 1889 и 1894 годах. Таким образом, двенадцать лет до своего отъезда в Петербург в 1898 году, руководил Иркутском и возглавлял городское общественное управление. За это время много сделал для развития города. При нем в Иркутске было организовано Добровольное пожарное общество, появились телефонная связь и электрическое освещение, были улучшены водопровод и канализация, построен первый понтонный мост через Ангару, заменивший неудобную паромную переправу.

Торжественное открытие моста приурочили к прибытию в столицу Восточной Сибири в 1891 году наследника российского престола цесаревича Николая Александровича, совершавшего путешествие из Петербурга на Дальний Восток. 

В 1899 году Сукачёву было присвоено звание почетного гражданина города Иркутска. Награжден орденами Святого Станислава 2-й степени и Святой Анны 2-й степени. 

В последние годы жизни Сукачёв жил в Петербурге и активно занимался издательской деятельностью, был одним из организаторов Общества содействия учащимся в Петербурге студентам-сибирякам. Во время гражданской войны переехал в Бахчисарай, там скончался и был похоронен на православном кладбище.

Право выбора

Читайте также программу праздничных мероприятий, посвященных дню рождения Владимира Сукачева. 

Возрастное ограничение: 16+

В наших соцсетях всё самое интересное!