Потанин: чего ж вам не хватает?
13 июля 2021
«Глагол» продолжает еженедельные публикации обзоров иркутского историка и журналиста Владимира Скращука о редких книжных изданиях, многие из которых сохранились в Иркутске в единственном экземпляре.
Потанин Г. Областническая тенденция в Сибири. – Томск, «Паровая типо-литогрфия Сибирского товарищества печатного дела», 1907. - 64 с.
Имя Григория Потанина, хорошо известное специалистам (географам и историкам), жителям Западной Сибири и Северного Казахстана (где его именем названы улицы, поселки и природные объекты), время от времени становится популярным и в других регионах. В 1977 году, например, вне видимой связи с его собственной биографией, именем Потанина был назван астероид, в конце 1990-х в связи с возрождением традиций казачества его стали упоминать в трудах, посвященных этому сословию, верно служившему государству и престолу. Но в то же время нельзя было умолчать о его влиянии на организации, воплощавшие центростремительные тенденции – от Сибирской областной думы до казахской партии «Алаш».
Биография Потанина выделяется даже на фоне его современников, переживших все взлеты и падения российской истории XIX века. Родившись в 1835 году в семье начальника одного из округов Омской области, Потанин не должен был испытать каких-то трудностей. Однако через год отец был разжалован, а дядя, у которого мальчик жил до семи лет, умер. Поэтому с 11 лет Григорий был отправлен в Омский кадетский корпус, фактически на военную службу.
Шесть лет довольно успешной карьеры (Потанин вышел в отставку в звании сотника) завершились «увольнением по болезни», два года учебы в Санкт-Петербургском университете – арестом за участие в студенческих выступлениях и ссылкой в Омск. Три года Потанин отдал гражданской службе: участвовал в научной экспедиции Семенова-Тян-Шанского, получил должность в губернском статистическом комитете, преподавал в гимназиях, но в 1865 году новый арест, суд, гражданская казнь и отправка в крепость Свеаборг.
Для многих в то время такой «послужной список» закрывал все возможности и означал тихую жизнь под гласным надзором полиции, но в 1874 году по ходатайству Русского географического общества Потанин был амнистирован. На протяжении последней четверти века он совершил пять крупных экспедиций в Центральную и Восточную Азию – Монголию, Туву, Китай, окраины Тибета (в Тибет европейцев не пускали). Эти исследования, имевшие не только научное, но и явно прикладное военно-топографическое значение, принесли Потанину высшую награду Русского географического общества и в 1888 году пожизненную пенсию от императора Александра III. Заметим, кстати, что последнюю экспедицию в Китай и Монголию уволенный «по состоянию здоровья» со службы Потанин завершил в возрасте 64 лет, а после этого поселился в Томске и снова занялся общественной деятельностью.
Небольшая по объему книжка «Областнические тенденции…» увидела свет в 1907 году, уже после завершения революции 1905-1907 годов и вскоре после роспуска первой Государственной думы. Дума эта примечательна фракцией «автономистов», объединивших 70 депутатов, выступавших за автономию самых разных территорий в составе Российской империи. Сибирь и Дальний Восток представляли всего 25 из 479 избранных депутатов, поэтому никакого влияния на результат рассмотрения вопросов они не могли оказать (даже если бы голосовали единогласно), но можно было представить, что это лишь начало.
Потанин признает, что термин «областничество» появился лишь в начале 1890-х, а сама мысль о необходимости хоть как-то развивать Сибирь появилась в 1840-х – да и то в ходе перепалки двух публицистов: «…это были первые сибиряки, которые манифестировали сибирский патриотизм. Мордвинов заявил о нем в одной крохотной статейке, которой он возражал на заметку Герсеванова, появившуюся в 40-годах в «Отечеств. Записках» Краевского. Герсеванов утверждал, что Сибирь страна с бедной природой, лишенная надежды на расцвет культуры и экономического богатства в будущем, а потому правительство будет поступать неразумно, если будет тратить на эту страну свои труды и деньги. Мордвинов в том же журнале горячо заступился за Сибирь, настаивая, что она имеет такое же право на заботы правительства как и всякая другая область империи».
Хотя поиск аналогий и совпадений является делом опасным и всячески осуждается в нормальном научном исследовании, в наших вольных заметках нельзя не отметить, что сибирский патриотизм и в XIX, и в ХХ веке зарождался и расцветал в первую очередь в кругах творческих. Одним из первых таких патриотов был автор сказки «Конек-Горбунок» Петр Ершов, о чем многие знавшие его люди прочли уже после смерти писателя в биографии, написанной его однокашником. Потанин дал Ершову суровую оценку: «Романтические затеи Ершова были не к лицу Сибири, история которой представляла сплошные будни без красивых эпизодов, без индивидуальных героев. Меркантильное сибирское общество можно было тронуть только, заговорив о его реальных нуждах; что могла совершить только проза публициста, Ершов хотел сделать посредством версификаторского искусства».
Для своего времени Ершов не был так уж неправ: иной раз талантливое литературное произведение приводило людей от мирной жизни в революционное движение – вот только в Сибири людей было вообще крайне мало. Главным занятием для них было выживание, а главным стимулом к активности – преувеличенное ощущение собственной значимости.
«…в 1848 г. по свидетельству генерал-губернатора западной Сибири кн. Горчакова у сибирской молодежи появилась опасная с государственной точки зрения идея, что золото, пушнина, лесное богатство, рыбные оброчные статьи должны составлять достояние области и не должны подвергаться расхищение государственными сановниками…», - пишет Потанин. До строительства железной дороги, по которой все перечисленное можно было вывозить в действительно значимых количествах, оставалось еще полвека, так что опасные мысли у молодежи, выходит, появились как бы авансом.
Еще более странно, что Потанин постоянно апеллирует к чувствам крестьянства, оставляя в стороне служилую часть населения и все коренные народы. «Чувство, вызвавшее эту идею, нужно искать в умах сибирского крестьянства . Оно первое стало выделять себя из остального крестьянского мира, а уже за ним следом и сибирская интеллигенция, выходящая из сибирского народа, начала выделять себя из общерусской интеллигенции. Обособление сибирского крестьянства покоится исключительно на территориальной основе. Сибирь представляет территориальную приставку к европейской России с востока, и сибирское население не могло не чувствовать, что оно живет вдали от остального русского мира».
Такое самоощущение было бы объяснимо для людей, которые родились в Европейской России, недавно приехали в Сибирь и, не утратив связи с малой родиной, чувствовали неудобства из-за огромного расстояния, отделившего их и от политического центра, и от родственников. Но мы помним, что Потанин пишет про середину позапрошлого века, когда большую часть сибирского населения составляли люди, укоренившиеся на новой территории на протяжении шести-восьми поколений.
Действительно, в Америке колонисты, отделенные от исторической родины примерно такой же дистанцией, устроили «Бостонское чаепитие» и написали Декларацию независимости, в Сибири же ничего подобного не случилось. Объяснение этому Потанин косвенно дает в таких словах: «Каждая область должна иметь интеллигенцию, которая обязана служить местному населению. Если у области нет своей интеллигенции, вышедшей из рядов местного населения, приходится служениe возложить на пришлые силы».
Так уж получилось, что у Сибири и в середине ХХ века почти не было собственной интеллигенции – заводы, дороги, гидроэлектростанции и научные центры, ставшие гордостью Сибири и основой ее экономики, строили не местные жители, а прибывшие из европейской части страны. Местная же интеллигенция, объявившая себя защитницей интересов и памяти сибирского крестьянства, с большим увлечением и пылом весь этот индустриальный марш в светлое будущее критиковала. Парадоксы прогресса: не будь в Сибири тех самых заводов, ГЭС и НИИ, тем самым писателям пришлось бы собственными руками ловить рыбу, валить лес или выращивать скромный урожай на скудных полях, но никакого чувства признательности у них от этого не появилось.
Еще одна параллель между XIX и XXI веком неожиданно нашлась в главе, посвященной первым кружкам единомышленников Потанина: «В то время в Сибири издавались только официальные губернские ведомости и всего одна частная газета «Амур» в Иркутске. «Амур» издавался в либеральном духе, но это был шаблонный либерализм, не отмеченный никакими местными особенностями…Поэтому прибытие номеров «Амура» в Петербург не оживляло сибирское землячество, и оно жило не сибирскими, а столичными интересами, жило жизнью, оторванной от родины». Сегодня расстояния между регионами сократились до нескольких часов путешествия на самолете или до клика «мышкой» на новостном сайте, однако ситуация по сути остается неизменной – иркутское, к примеру, землячество живет своей жизнью, а Иркутская область – своей. И никто в Иркутской области не ждет никакой поддержки от столичных «земляков», даже доброго совета.
Описывая историю сибирской прессы, Потанин выступает как противник партийной литературы и сторонник патриотической публицистики. «Думают, что областническое движение в Сибири было временным явлением, коренившимся только в отрицательных фактах сибирской жизни; но теперь законодательная деятельность русского правительства устранила условия, питавшие сибирское областничество, и нет надобности поддерживать идею о нем. Поддерживать ее был смысл, когда существовала ссылка, a сибирский университет отсутствовал, но теперь ссылка отменена, а университет сибирскому населению дарован. Остается один только отрицательный факт - на Сибирь не распространена земская реформа; только за этим дело стало; как только будут введены земские учреждения, недовольство сибирского общества должно окончательно прекратиться, а тогда и совсем конец сибирскому областничеству».
Кто бы мог подумать – уж точно не Потанин – что юридическое и экономическое неравноправие Сибири с остальной частью России устранит только советская власть? Та самая, которая тщательно стирала грань между городом и деревней, центром и окраинами, мужчинами и женщинами (в смысле образования и работы, не подумайте чего плохого), но увы, не смогла закрепить свои достижения. «Три вопроса, около которых главным образом вращалась мысль сибирских областников: 1) ссылка уголовных в Сибирь. 2) экономическая зависимость Сибири от московского мануфактурного района и 3) абсентеизм молодежи или отлив умственных сил из Сибири в европейскую Россию», - пишет Потанин.
Прошло более 110 лет, и два вопроса из трех остались по сей день, признаем мы. Областники верили, что один лишь сибирский университет спасет регион от оттока молодежи – сейчас вузы имеются в десятках городов, но ситуация не изменилась. Потанин верил, что все проблемы Сибири лежат в области политической и могут быть решены неким юридическим и экономическим «гением».
А мы вынуждены признать, что после решения всех поставленных им вопросов практически в том смысле, о котором мечтали областники, молодежь в значительной части мечтает уехать.
…Может все-таки проблема в климате?
Владимир Скращук, для «Глагола».
Возрастное ограничение: 16+
В наших соцсетях всё самое интересное!
