Минцлов: человек, который слышал Кассандру, да и сам иногда предсказывал будущее
15 февраля 2022
Имя Сергея Рудольфовича Минцлова в советской и постсоветской России если кому и известно, то, видимо, небольшой группе историков и филологов, и это в лучшем случае.
«Глагол» продолжает еженедельные публикации обзоров иркутского историка и журналиста Владимира Скращука о редких книжных изданиях, многие из которых сохранились в Иркутске в единственном экземпляре.
Минцлов С.Р. Петербург в 1903–1910 годах / Под ред. Л. М. Суриса. М.; Берлин: «Директ-Медиа», 2016. 367 с.
Имя Сергея Рудольфовича Минцлова в советской и постсоветской России если кому и известно, то, видимо, небольшой группе историков и филологов, и это в лучшем случае. Случилось так потому, что жизнь его была не трагической, а в творческом наследии, насчитывающем несколько десятков томов беллетристики и научных трудов, не было ничего слишком выдающегося или скандального. Как Минцлову везло при жизни, так не повезло (в каком-то смысле) после смерти.
Минцлов происходил из очень древней дворянской семьи. Два дальних родственника погибли в Грюнвальдской битве в 1410 году. Дед писателя Рудольф Иванович преподавал немецкий язык сыновьям императора Александра II, в том числе и будущему императору Александру III. Отец Рудольф Рудольфович занимал важный пост в союзе русских писателей, а сам Сергей уже в Нижегородском кадетском корпусе имени графа Аракчеева создал среди соучеников литературный кружок. Несмотря на военное образование, Сергей Минцлов построил карьеру поперек всех очевидных перспектив: вместо гвардии выбрал службу в полку, расквартированном в Вильно (современный Вильнюс) и занялся изучением усадеб местной шляхты. Уже в 1892 году он подал в отставку и поступил на службу в таможенный департамент министерства финансов, а в 1895 году окончил Нижегородский археологический институт и переехал в Одессу.
После переезда в Санкт-Петербург и получения наследства Минцлов большую часть времени стал посвящать научной работе, прославился как автор двух впечатляющих трудов. В 1904 году увидел свет каталог «Редчайшие книги, написанные в России на русском языке», включавший и издания, запрещенные цензурой. В 1911-1912 годах в Новгороде был издан «Обзор записок, дневников, воспоминаний, писем и путешествий, относящихся к России» в пяти томах. Это издание описывало пять тысяч мемуарных текстов, написанных до XX века. Можно себе представить, каких трудов стоило автору собрать и обработать все эти сведения в то время.
С 1910 года Минцлов вернулся на государственную службу: был чиновником в Уфимской, Новгородской и Полтавской губерниях, а Первую мировую войну встретил в должности чиновника особых поручений при Главном управлении землеустройства и земледелия. Минцлов был призван на военную службу в тыловые дружины, однако перевелся на Кавказский фронт, где некоторое время даже исполнял обязанности начальника Трапезундского военного округа. Накануне Октябрьской революции Минцлов предусмотрительно выехал в свое имение под Выборгом, где и остался после отделения Финляндии. В 1924 году Минцлов обосновался в Риге, где открыл собственное издательство, писал и издавал книги.
Судя тексту дневников, Минцлов был хорошим писателем – во всяком случае, в эмигрантской Тургеневской библиотеке в Париже его книги выдавали чаще, чем других авторов. В последние годы Минцлов тяжело болел и умер в Риге в 1933 году.
Записки о жизни столицы Российской империи, начатые Минцловым 4 мая, открывает эпизод, лишний раз напоминающий нам о том, как далеко мы шагнули за прошедшее столетие: «сегодня разрешено женщинам ездить на верхах конок». Спустя пару недель стало известно, что новый начальник почт Чаплин впервые разрешил принимать на работу женщин, и это тоже произвело сенсацию. Если бы предкам показать нынешнюю полицию, Государственную Думу и органы исполнительной власти, где женщины занимают значительную долю постов, а нашим современницам показать те конки - в шоке были бы все. На следующей странице шок стал бы еще сильнее: в преддверии 200-летия, которое отмечали 16 мая, войскам гарнизона раздали по 35 патронов – просто потому, что кто-то пустил слух о возможных беспорядках. Да, здоровы были побузить питерские обыватели, если за два года до революции они могли на «день города» устроить такой шухер…
«Украшений мало. На Невском расставлены какие-то нелепые, плохо окрашенные красные шесты с гербами; часть их окружена как бы круглой решеткой, опирающейся на остовы кораблей; постаменты под этими кораблями зеленые. Недурна арка на Английской набережной; в основаниях ее два корабля со снастями и пушками типов петровской эпохи. Прочие части города, кроме Невского, Морской и Сенатской площади, в смысле украшений пусты. Неизвестно зачем и для кого – для провинции, что ли – газеты врут об этих украшениях. Прочитаешь их – кажется, сейчас выйдешь из дома – увидишь какую-нибудь сказку из 1001 ночи, а выйдешь – полное разочарование!», - писал Минцлов за сутки до праздника.
Читаешь и как будто погрузился в современные соцсети, обсуждающие подготовку к празднованию 85-летия Иркутской области. Тот же пессимизм, та же заниженная самооценка и подсчет бюджетных денег в чужом кармане. Вам не нравится цветовая гамма айдентики? В Петербурге интеллигенции не понравилось оформление ратуши. Так что расслабьтесь. Это не бардак, это традиция.
Принадлежа к обеспеченной и привилегированной части общества, Минцлов полон пессимизма и в день праздника: «Всюду было удивительно чинно и спокойно – ни свистка, ни шума, ни обычной на улицах семиэтажной брани нигде не слышалось. Зато не видел и веселых лиц; казалось, что был не народный праздник, а просто приказали сотням тысяч людей вырядиться получше и явиться в центр города; они это исполнили и пришли несколько удивленные, недоумевающие...В девять с половиной часов вечера поехал прокатиться по Невскому и полюбоваться иллюминацией. Народа – гибель...По обе стороны улиц – тесная, едва двигающаяся, поразительно чинная лава людей. Ни шуток, ни смеха – точно громадная процессия медленно движется за гробом, или крестным ходом».
И, как оказалось, не зря. Иллюминацию – единственное развлечение, доступное миллионному населению столицы – в итоге отменили, а к утру 17 мая убрали и все украшения. Газеты писали об успехе праздника, а горожане недоумевали: обещали «неделю Петра», а получили несколько часов? Просто учебник для градоначальников всех времен и всех регионов России «Как не надо управлять городом». Впечатление это усиливается на страницах, где Минцлов говорит о новой застройке города: «Старый Петербург все уничтожается и уничтожается… Нет ни одной улицы почти, где бы старые двух и даже трехэтажные дома не ломались; теперь на их месте возводятся новые кирпичные же громады». Еще бы пару абзацев про выделенные полосы для велосипедистов – и хоть сейчас в репортаж про современный Иркутск.
Буквально на каждой странице Минцлов упоминает слухи. Их распространяли накануне праздника (и они оправдались, праздник был сорван), были слухи о начале войны (и она началась в 1904 году). Отдельно стоит упомянуть слух об обмене репликами между министром внутренних дел Плеве и премьер-министром Витте: Плеве прогнозировал революцию через пять лет – если Витте останется на своем посту; Витте в ответ давал Плеве два года. Прав оказался Витте, но Плеве до этого не дожил – его убил террорист Созонов еще в июле 1904 года.
Были слухи и о прославлении в лике святых Серафима Саровского. Задолго до всякой атеистической пропаганды молва утверждала, что не было выполнено одно из требований к канонизации – и митрополиту пришлось объяснять, что не нетленность останков говорит о святости. Утешилось общественное мнение так: «Много было споров и негодований на это новое прославление; вспоминали императора Николая I, который запретил появление чудес и святых, и таковое прекратилось, а вот теперь Второй Николай приказал им быть – и они стали являться снова, а потому настоящими чудотворцами являются цари».
Это правило подтверждалось в книге Минцлова неоднократно: считавшийся чудотворцем отец Иоанн Кронштадский в ноябре 1903 года предсказал близкое громадное наводнение. Вот только сделал он это уже после того, как вода в Неве и в центре города пошла на убыль. А в декабре и начале следующего года, к некоторому разочарованию обывателей, никаких погодных аномалий не было. Даже сам Минцлов оказался более удачливым предсказателем, чем прославленный священник. Комментируя рождение в июле 1904 года наследника цесаревича, он задает сам себе вопрос о маленьком Алексее Николаевиче: «Да и будет ли вообще когда-нибудь на троне?». Казалось бы, какие причины сомневаться, ведь монархия сильна и народ предан государю. А как в воду глядел – династия пресеклась именно на этом мальчике.
Что удивляет в дневниках Минцлова – так это информированность всех подряд, не исключая дворников и извозчиков, о каждом коррупционере и бездельнике в каждом министерстве и ведомстве. Если жена министра берет взятки, то каждый ювелир знает как и на какую сумму нужно подарить украшения. Если тот самый начальник почт Чаплин берет «на лапу» за подписание актов выполненных работ – даже далекий в то время от госслужбы Минцлов знает величину отката. Впрочем, Чаплину нужно отдать должное: при нем почта хотя бы в столице перешла с гужевого транспорта на автомобильный.
Государственная система задолго до изобретения хакерства и повсюду сующих нос телеграм-каналов представляла собой настоящее решето. Даже когда одно подразделение МВД накрыло в городе подпольную типографию, созданную другим подразделением ради карьерных перспектив (за «раскрытую» типографию полагалось звание, а то и орден) – об этом знал весь город. Многие чиновники были корреспондентами журнала «Освобождение», издававшегося в Швейцарии. Когда местная полиция по наводке российской сделала обыск в редакции, паника охватила не подпольные группы, а министерства. Чиновникам, стучавшим потенциальным революционерам на собственное начальство, крупно повезло - редактор хранил их письма где-то в другом месте. Испытаем гордость за «отечественного производителя»: Джулиан Ассандж – жалкий дилетант по сравнению с Герценом и Струве.
Впрочем, и самые высокопоставленные чиновники того времени вели себя исключительно беззаботно. Министр финансов при Александре III Вышнеградский при уходе в отставку умудрился выбросить практически на свалку 115 секретных дел. Ситуацию спасли усердные столичные старьевщики, да один умный букинист, проявивший к тому же исключительный патриотизм. По самой скромной оценке проданные в любой из европейских столиц эти бумаги принесли бы продавцу сотни тысяч рублей в любой валюте. За патриотизм дали символическую тысячу рублей и устную благодарность от императора. Что же стало с министром, который не доложил императору об утрате документов, спросит читатель? «…удостоился Высочайшего матюка, на которые был не скуп покойник».
«Неопытные люди диву даются: чины полиции содержание получают не ахти какое, а живут отлично, одеты всегда с иголочки. Пристава – это уже полубоги; вид у них по меньшей мере фельдмаршальский, а апломба, красоты в жестах!.. В бытность мою в Одессе служил там пристав – фамилию его забыл – специалист по части изловления всяких воров. Разгорелась какая-то история, и нежданно из Москвы нагрянула в Одессу сыскная полиция; краденые вещи, из-за которых разгорелся сыр-бор, нашлись у этого самого лихача пристава», - пишет Минцлов.
И иркутянин, знающий историю своего города немного лучше, чем чиновники городской администрации, сразу узнает сюжет с приключениями иркутского начальника полиции Николая Романова. На службе он успешно ловил преступников, а за порогом служебного кабинета разбойничал с размахом и фантазией. «По таможенному ведомству несколько лет тому назад было любопытное негласное распоряжение: отнюдь не принимать на службу лиц, служивших раньше в полиции», - подтверждает репутацию всевластного ведомства Минцлов.
Жизнь столичных обывателей, даже таких как Минцлов, могла быть гораздо удобнее и спокойнее, если бы не излишнее административное рвение чиновников. Зачем-то на Невском и других главных улицах в 1903 году стали убирать навесы над подъездами. Красоты в них было мало, признает мемуарист, зато в минуты внезапного дождя под ними спасались большие группы прохожих. Извозчикам запрещали перевозить более трех пассажиров, даже если вместимость экипажа позволяла – за этим полиция следила строже, чем за массовыми скоплениями людей. По воскресным дням после 5 часов вечера в столице нигде нельзя купить спичек. Лавки открыты, спички в них есть, но продавать «воспрещено». «Не воспрещено» было черносотенцам грабить обывателей под видом обысков, а революционным рабочим – убивать черносотенцев в ответ. В начале июня 1906 года это стало настолько обыденным явлением, что даже не особо обсуждалось в городе.
Доходило до полного абсурда: «Кто-то, фамилию забыл, – вздумал издать сборник речей императора Александра III; для этого перерыл «Правительственный вестник», где помещались они в свое время, и представил в цензуру… цензура запретила. Стало быть, одно из двух: либо Александр III говорил нецензурные речи, либо они таковы, что в большом количестве показывать их не следует!». От Николая II не осталось и таких речей – выступление на открытии I Государственной думы, прочитанное по бумажке, даже публиковать не стали, настолько оно не соответствовало историческому моменту.
В это же самое время та же самая цензура пропустила полный текст Ницше, ранее изуродованный до полной неузнаваемости. Фокус был прост: нужно было уместить полный текст произведения в то же количество страниц, что и урезанный. Цензор, сверив два издания, со спокойной душой давал пропускной билет. Публика получала приятный сюрприз, а издатель – прибыль и репутацию. А в 1917 году тот же цензор, если дожил, удивлялся, наверное: как так, пропустили крамолу… Своими же руками и пропустил. А императора – нет. Кого теперь винить?
«Я не разделяю взгляда, по которому про покойников надо говорить лишь хорошее. Надо говорить правду; иначе внуки и праправнуки наши канонизируют какого-нибудь такого субъекта, что все святые будут в претензии!», - писал Минцлов про какого-то мелкого литературного проходимца 120 лет назад. И как в воду глядел. Сколько таких персонажей красуются сегодня на страницах учебников и в школьных кабинетах, какими именами называют у нас библиотеки и музеи…
Увы, никто не верит Кассандре, когда слышит ее своими ушами. Хорошо, если сама она понимает знаки судьбы. Если в первой части своего дневника Минцлов пишет о скромной барышне, задержанной на границе за ввоз пачек либерального журнала, то в последней на его даче в Финляндии появляется питерский рабочий, восстанавливающийся после многочисленных ранений в городских боях. Минцлов увидел вполне достаточно и все понял правильно. Потому и выжил, когда рушилась трехвековая династия.
Владимир Скращук, для Глагола
PS: Мнение автора может не совпадать с мнением редакции.
Возрастное ограничение: 16+
В наших соцсетях всё самое интересное!
