Лев Сидоровский: Алла Ларионова
19 февраля 2022
19 февраля 1931 года родилась актриса Алла Ларионова.
В июне 1957-го Ленинград отмечал своё 250-летие. Да-да, вовсе не в мае 1953-го, на который выпадала эта дата (тогда только что умер Сталин, и «Ленинградское дело» ещё оставалось в силе), а спустя четыре года. Причём Хрущёв, который с верными соратниками примчал сюда сразу после Пленума ЦК, где разгромил «предательскую группу в составе Маленкова, Молотова, Кагановича и примкнувшего к ним Шепилова», с трибуны на Дворцовой площади под возмущённый гул многих тысяч трудящихся масс заявил: «А ведь эти ренегаты делали всё, чтобы сорвать и ваш праздник».
У нас в Университете тогда шла сессия, но всё равно мы успевали побывать на разных «мероприятиях», самым грандиозным из которых было могучее действо на стадионе имени Кирова, поставленное самим Товстоноговым. А ещё, несмотря на экзамены, не было свободного места в нашем белоколонном Актовом зале, куда на встречу с нами вдруг пришли самые любимые из молодых киноартистов – Алла Ларионова и Николай Рыбников.
После того разговора мы к ним прониклись душой ещё больше и потом небольшой группой провожали, как выяснилось, молодожёнов до «Астории», вовсю распевая по дороге под началом обаятельного Коли только-только впервые прозвучавшие на экране песни его киногероев: «Когда весна придёт, не знаю» и «Не кочегары мы, не плотники». А я при этом всё не мог оторвать глаз от Аллочки, которую все называли тогда «Анной на шее», любуясь её бездонными очами, золотом её волос, в них словно заблудилось солнце, чуть-чуть вздёрнутым носиком, особенно фигурным вырезом ноздрей и устами, которые - вспомните Марину Цветаеву – «сплошное целование», с очень волнующей, чуть влажной, наверное, капризной нижней губкой.
С той поры минуло тридцать два года, и в сентябре 1989-го я встретил обоих в Ялте, в Доме творчества «Актёр». Я там отдыхал, а они жили в отеле «Ореанда». По вечерам вместе с такими же знаменитыми коллегами на сцене Летнего театра, в сиянии софитов, выступали с очень популярной тогда программой «Товарищ Кино», а утром всей компанией наведывались на наш пляж. И вот тут, на лежаках, без костюмов и макияжа, выглядели, увы, совсем иначе. Николай Николаевич Рыбников, весьма располневший, с мизерным остатком седых волос, в основном дремал под тентом. А какая-то усталая Алла Дмитриевна чаще всего грустно смотрела на морской прибой.
Однажды я подсел, представился, напомнил про ту встречу в 1957-м, и мы разговорились. И потом ещё три дня, пока они Ялту не покинули, я то и дело включал диктофон, выпытывая у обоих про то, что было раньше.
Ее родители познакомились на Гражданской войне, в дивизии Котовского. А после в Москве отец работал директором райпищеторга, мама – завхозом детского садика. Когда грянула Великая Отечественная, отец ушёл в ополчение, а эвакуированные из столицы мама с доченькой оказались в татарском городке Мензелинске.
Мама день и ночь трудилась, а девочка с фиалковыми глазами после школы в единственном местном госпитале читала раненым стихи. Спустя годы, когда вместе с Зиновием Гердтом снималась в фильме «Фокусник» и случайно узнала, что он тоже тогда в мензелинском госпитале лежал, улыбнулась: «А меня не запомнили?» Добрый Зиновий Ефимович театрально вскинул руки: «Ну как же, Аллочка, – на всю жизнь!»
Потом снова оказались под московским небом. Летом мамин детсад обычно выезжал на дачу, и доченька там отдыхала. Как-то заявилась к ним с киностудии ассистент режиссёра, которая искала ребятишек для съёмок. Долго упрашивала Валентину Алексеевну отпустить дочь, но та – ни в какую. Спустя время с таким же предложением к Аллочке, уже восьмикласснице, киношники обратились на улице, и она воскликнула: «Да!»
Её поставили на учёт в актерский отдел «Мосфильма» и стали приглашать в массовку. Впервые мелькнула на экране в картине Райзмана «Поезд идёт на восток», который и сейчас, спустя больше семи десятилетий, по телевизору нет-нет, да и покажут.
Окончив школу, оказалась во ВГИКе, на курсе знаменитого Герасимова. Когда Сергей Аполлинариевич узнал, что режиссёр Александр Птушко, который собирался снимать фильм «Садко», предложил его студентке Ларионовой – без всяких проб – роль Любавы, ревностно ей это запретил. Еле-еле мэтра уговорили. Потом сам признал, что ошеломляющая славянская красота Аллы немало поспособствовала успеху картины. Да и Иван Переверзев был там очень хорош. Совсем недавно сыграв в «Первой перчатке» боксёра Никиту Крутикова, своей мужественной внешностью мигом покорил сердца всех отечественных девиц, и вот теперь Алла тоже не смогла устоять. Их роман продолжался довольно долго, но жениться Переверзев, увы, не собирался.
Скоро, в 1953-м, творческую группу фильма «Садко» пригласили на Венецианский фестиваль. Это известие всех их потрясло: ведь до 1947-го советских кинематографистов на зарубежные фестивали вообще не звали, да и после особым вниманием не баловали. Перед отъездом делегацию принял Анастас Микоян – инструктировал, разъяснял, напутствовал. Ну а потом, кроме каналов и других красот несравненной Венеции, Аллу в отеле прямо-таки потрясли чулки горничной:
– Я даже расплакалась, ведь таких у меня никогда не было. Мы всё больше носили простые, в резиночку. Да что чулки! Всем нашим актрисам перед этой поездкой платья пошили из одинакового материала! Слава Богу, хоть фасоны были разные, да ещё туфлями друг с другом обменивались – вот и создавалось ощущение разнообразия. Кстати, платья по возвращении в Союз мы должны были сдать.
Её успех был фантастическим. Газеты писали: «Самая молодая, самая весёлая, самая красивая!», «Солнце Венеции в волосах у Аллы». Их «Садко» получил главную награду фестиваля – «Золотого льва», и режиссёры с продюсерами тут же наперебой кинулись к Алле с заманчивыми посулами. Но на все эти предложения сниматься за неё лживо отвечали официальные лица: «Что вы?! У Ларионовой съемки расписаны на десять лет вперёд!»
Когда вернулась, Исидор Анненский предложил ей главную роль в своём – по рассказу Чехова – фильме «Анна на шее».
Ах, как она там была хороша – само очарование! Роскошно смотрелась рядом с обладающим безукоризненными манерами, парижским шармом, врождённым аристократизмом Александром Вертинским (высшим проявлением сексуального влечения в кино той поры стала фраза его Князя: «Как я завидую этим цветам» – имелся в виду букетик, приколотый к пеньюару Анюты). Феерически танцевала мазурку с кумиром своего детства Михаилом Жаровым. Да, «Анна на шее» стала её звёздным часом, и все зрители, без разбора, тогда в Ларионову влюбились. А следом это всенародное к ней чувство стало ещё более страстным, потому что страна увидела её графиню Оливию в шекспировской «Двенадцатой ночи», которую на «Ленфильме» снял Ян Фрид. И совсем кинозрители не догадывались, что их Божество живёт с родителями в полуподвале:
– Ванна находилась прямо на кухне. Мы прорубили два окна на улицу, чтобы было посветлее. Но, увы, пришлось их всё время держать зашторенными. Потому что с улицы в окна, дабы глянуть на меня, лезли поклонники.
Было бы странно, если бы вокруг красавицы Ларионовой не поползли разные пикантные слухи. А тут ещё любвеобильный министр культуры Александров в неё втюрился, пригласил на ужин. И вдруг министра как раз за увлечение женским полом (после фельетона в «Правде») с треском выпирают с работы, причём в список его «гарема» досужая молва зачисляет и Аллу. Завистницы на «Мосфильме» сплетничали, что Александров купал возлюбленную в ванне с шампанским, и, прослышав про это, директор студии Пырьев издал распоряжение, запрещавшее якобы «морально нестойкой» актрисе сниматься.
Так оказалась в «чёрном списке», который принёс ей мрачные времена. Наконец не выдержала: в письме на имя нового министра культуры Михайлова буквально потребовала, чтобы на гнусных вымыслах раз и навсегда был поставлен жирный крест. И своего добилась.
Кстати, когда с Аллой случилась эта беда, многие «друзья», прослышав о негласном решении «не пущать» больше актрису в кино, сразу исчезли. Только давний дружок по ВГИКу Коля Рыбников оставался ей верен и потом первым поздравил с «реабилитацией». Шесть лет был он в неё влюблён. Шесть лет, казалось, абсолютно безнадёжно добивался ответного чувства. Впрочем, она, чьи открытки-фотографии в киосках «Союзпечати» продавались миллионными тиражами, каждый день со всей страны получала сотни писем (порой на конвертах значилось просто: «Москва, Ларионовой»), многие авторы которых тоже, как Рыбников, предлагали руку и сердце.
Однако роман с Переверзевым продолжался. И однажды, когда в канун 1957-го Николай узнал, что Иван поступил с Аллой подло, сразу же прилетел в Минск, где она снималась в «Полесской легенде», и сказал: «Будь моей женой». И утром 2 января пришли они в минский ЗАГС, оказавшись самыми первыми в наступившем году на белорусской земле молодожёнами.
Это была одна из самых красивых в стране семейных пар. Жили в великолепной пятикомнатной квартире, с камином, в центре Москвы, воспитывали двух дочерей, много снимались и, как положено, представляли советской кино на зарубежных кинофестивалях.
Как-то в Аргентине на прощальном банкете к Алле подошла невысокая светловолосая женщина и в пояс, по-русски, поклонилась: «Хочу выразить свой восторг вашей красотой! Вас нельзя не заметить! Я – Мэри Пикфорд».
Алла вскочила со стула как ужаленная. Боже! Сколько о ней слышала и видела её рядом с Игорем Ильинским в старом, ещё немом, фильме «Поцелуй Мэри Пикфорд»!.. А в Бразилии Алле сказала очень добрые слова королева итальянского кино Анна Маньяни.
Увы, в 70-е творческая карьера Рыбникова и Ларионовой стала завершаться, потому что на смену им на экран пришли другие молодые. В 80-е Алла Дмитриевна кино практически оставила. Лишь об одном жалела: не дали поработать с Чарли Чаплином, который очень хотел её снять, но не пробил косность советских чиновников от кинематографа. Николай Николаевич на возрастные роли тоже психологически не смог перестроиться. Начал выпивать, полнел и время от времени садился на диету. На даче выращивал и консервировал овощи. Слава Богу, их постоянно занимали в программе «Товарищ Кино».
Именно в такую пору я их и встретил. Когда прощались, Алла Дмитриевна записала в моём блокноте: «Москва, 2-я ул. Марьиной рощи, 14, кв. 111, тел. 289-81-02».
Потом несколько раз им позвонил. Но через год, 22 октября 1990 года, незадолго до шестидесятилетия, Николай Николаевич этот мир покинул. И она, которая всегда говорила: «Я за Колей как за каменной стеной», будучи не в силах оставаться в доме, где всё напоминало о любимом, шикарную пятикомнатную квартиру поменяла на двушку-хрущёвку. Переехала, но вещи разобрать не смогла: они покоились в коробках, а она колесила по стране с антрепризным спектаклем – старалась забыться в работе.
Так прошло почти десять лет. И вот в 2000-м, 25 апреля, в Страстную неделю, перед Пасхой, тихо, во сне, скончалась – говорят, подобная смерть уготована только праведникам. Теперь они рядом на Троекуровском кладбище.
Автор: Лев Сидоровский, Иркутск - Петербург
Возрастное ограничение: 16+
Все статьи автора
В наших соцсетях всё самое интересное!
