Вне времени, вне родины

27 апреля 2021

«Глагол» продолжает еженедельные публикации обзоров иркутского историка и журналиста Владимира Скращука о редких книжных изданиях, многие из которых сохранились в Иркутске в единственном экземпляре.

Вне времени

Полевой Е. По ту сторону китайской границы. Белый Харбин. – М.-Л.: «Государственное издательство», 1930. – 88 с.

Книг, посвященных судьбе белой эмиграции в Китае, в 1920-е годы было написано очень много, и в СССР издали значительную часть этих текстов, в том числе и написанных эмигрантскими авторами, откровенно враждебными советской власти. Эти небольшие тексты (например, книга Камского «Русские белогвардейцы в Китае», вышедшая в издательстве «Красная Новь» в 1923 году) были, надо думать, отредактированы в нужном советской власти ключе, как это часто случалось с мемуарами белых. Но и сами по себе они живописали такие печальные для участников события, что становилось понятно: белое дело, как ни крути, проиграно, возврата к прошлому не будет, и никогда больше белые армии не пройдут победным маршем от Сибири и Дальнего Востока до Урала и Волги.

Книжка Полевого написана в тот период, когда белая эмиграция уже не искала любой заработок у китайцев, не бросалась в любую военную авантюру и не мечтала о возвращении в Россию, украшая по пути каждый телеграфный столб повешенным большевиком. Несмотря на периодические конфликты вокруг КВЖД, вялотекущую гражданскую войну и перспективу большого военного столкновения между СССР и Японией, автор рассматривает быт Харбина не как чужак во враждебном окружении, а скорее как турист из более развитого будущего в отсталом прошлом. Описывая типы эмигрантов, Полевой высказывается в целом не грубо: «панический обыватель, который десять лет назад бежал, не отдавая себе точного отчета в том, почему он это делает»;   «бывшие люди, те, которых революция и Октябрь свалили с каких бы то ни было, хотя бы самых маленьких, высот»; «бывшие офицеры всяких формаций, служившие в армиях и отрядах генерала Каппеля и адмирала Колчака, атаманов Дутова, Семенова, Красильникова. Волкова, Калмыкова и барона Унгерна».

Самыми враждебными СССР были, конечно, бывшие офицеры, однако и о них автор пишет без злобы: «В подавляющем большинстве своем это люди, почти со школьной скамьи попавшие на фронт империалистической или гражданской войны, затем в течение долгих лет беспрерывно воевавшие и не знавшие никакого другого дела и никакой другой обстановки, кроме старой вонючей походной казармы. В этой казарме они опустились и одичали, утратили человеческий облик, превратились в каких-то профессионалов войны, не умеющих ни ориентироваться, ни существовать в мирной обстановке». Нельзя сказать, наверное, что таких людей не было в СССР, да и система реабилитации ветеранов появилась в нашей стране ну точно не в 1930-х, но все-таки жизнь в иностранном окружении, чуждом большинству эмигрантов по языку и культуре, была гораздо тяжелее, чем на родине.

Автора особенно заинтересовала та часть эмигрантов, кто в силу разных причин принял китайское подданство. Внешне это была самая успешная часть эмиграции, поскольку только эти люди получили право служить на КВЖД, и ими же был «пропитан» весь государственный и муниципальный аппарат власти: «На них наталкиваешься всюду, на каждом шагу: они сидят в полиции, в налоговом аппарате, в суде, в китайском муниципалитете, в земельном управлении, в штабе, в качестве советников, чиновников, судебных и полицейских приставов, переводчиков, контролеров и ревизоров…». Поступившие на службу к китайским генералам военные служили, как правило, за пределами Харбина, поэтому автор с ними знаком слабо. 

«Язык дан человеку для того, чтобы скрывать истину», - этой фразой Полевой начинает небольшой раздел, посвященный эмигрантской прессе. Тематику харбинских изданий - «Совета», «Русского голоса», «Русского слова» и других – он описывает скупо: газеты предпочитали писать о «крупных крестьянских волнениях, охвативших несколько губерний, о сражениях на улицах Москвы, о массовых расстрелах, о покушении на Сталина или Рыкова, о восстании в Красной армии и т. д.». Нельзя сказать, что все это было такой уж полной чушью. Кронштадт и «антоновское восстание» были не так уж давно, в 1921 году, как и многочисленные банды бывших белых командиров в Сибири – Донского, Замащикова и других. До убийства Кирова оставалось четыре года, а Соловки были не историческим фактом – многим тысячам советских граждан они были даны в виде реального жизненного опыта. Советскую прессу, в свою очередь, едва ли можно было назвать образцом достоверности и полноты изложения фактов.

Если в очередной раз, не без определенного усилия, читателю удастся оторваться от авторской предвзятости по отношению к эмигрантам, он обнаружит, что перед ним описание удивительных событий. Белые офицеры на службе китайской администрации сталкиваются лицом к лицу с пришельцами из иного мира – советскими дипломатами, служащими различных организаций и даже сотрудниками разведки и красными командирами. Обе стороны понимают, кто перед ними; обе помнят, как совсем недавно они смотрели друг на друга сквозь прицел винтовки или поверх прицела револьвера – и должны мирно сотрудничать, потому что мир изменился. СССР уже признан не только европейскими странами, но и властями Китая. Война может вспыхнуть в любой момент, но пока нужно жить и вести взаимовыгодную торговлю. Нечто подобное можно прочесть разве что в романе Василия Аксенова «Остров Крым», где описан чуть более масштабный «Харбин», сохранившийся до 1980-х.

Наученные горьким опытом эмигранты уже понимали, откуда может исходить опасность (как с гордостью пишет Полевой, «бацилла большевизма не знает границ»), поэтому в Харбине за хранение советских газет местным жителям грозила уголовная ответственность. Тем не менее, Китай не мог обойтись без советских специалистов на КВЖД, поэтому часть ограничений удалось снять, и пусть даже советские пьесы в театре подвергались цензуре – они шли. Выяснилось, что среди эмигрантов, многие из которых попали в Китай еще в начале ХХ века и совершенно не представляют себе жизни в СССР, есть большой интерес к происходящему на родине и всякий рассказ, любая лекция на эту тему вызывает огромный интерес. Уровень понимания проблемы «враждебной агитации» китайскими властями Полевой демонстрирует на примере: во время лекции о творчестве Есенина китайский полицейский потребовал остановить изложение. Между полицейским и лектором происходит диалог:

«- Надо кончайла. Много говори нельзя.

- Но ведь у нас же есть разрешение на доклад!

- Шима разрешение?! Моя говори: мало-мало играй можно, танцуй можно, много говори нельзя!

Слышавший этот диалог оратор сошел с кафедры и продолжал свой доклад, ходя по сцене и делая какие-то странные движения, напоминавшие «танец медведя». Китаец успокоился, и доклад был доведен до конца».

Либеральной части эмиграции, бывшим доцентам и профессорам, происходящее должно было напомнить публичные лекции, происходившие в их отечестве тридцатью годами ранее – с разрешения его превосходительства генерал-губернатора, под надзором его благородия господина околоточного надзирателя…И хотя в России лекция шла на родном для околоточного языке, уровень понимания ситуации был примерно тот же, что в случае с его китайским коллегой.

Особую ценность книге Полевого придают главы, посвященные харбинским обывателям и служащим КВЖД. Судя по ним, многие эмигранты понимали, что Харбин как общественно-политическое явление просуществует недолго, и искали в окружающем мире некую альтернативу. Некоторые белые эмигранты, представлявшие коренные народы Сибири, нашли ее в Японии и достигли на службе в армии Манчжоу-Го высоких постов. Другие ориентировались на Германию и Италию – белый генерал Константин Сахаров, например, прямо называл «белое дело» фашизмом. Обыватель помоложе, не скованный воспоминаниями о царской России, предпочитал мечтать о США.

«Американское кино, пошленький театр миниатюр, в котором можно сидеть в пальто и галошах, бары и дансинги, благотворительные балы с тошнотворно-трафаретными дамами-патронессами и ночные кабаки, начиная от претендующих на звание художественных кабаре и кончая просто публичными домами, - это все, на что способен в области «культуры» этот межеумочный город», - констатирует Полевой. Что поделать – кому-то нравится «Броненосец «Потемкин», а другому достаточно «Веселых ребят», не правда ли? Полевой с большим знанием дела описывает самые популярные кафе, кинотеатры и дансинги Харбина, но при этом все время пишет «джасс» - случай редкий в советской публицистике, выдающий, видимо, именно харбинскую специфику произношения и написания слова.

Вторым по популярности развлечением в Харбине стал суд. Несмотря на проблему многоязычности участников заседания (китайцы с севера не всегда понимали соотечественников с юга, да и среди эмигрантов были представители разных народов бывшей Российской империи), судились в Харбине часто и со вкусом. Китайское судопроизводство, насчитывающее многие сотни лет, было перегружено многочисленными правилами, казавшимися странными, но легко преодолимыми при наличии желания и фантазии. Например, статус адвоката-эмигранта – китайского подданного, был выше, чем другого эмигранта, представившегося адвокатом. Первым разрешалось носить мантию и выступать в большинстве процессов, но далеко не во всех. Если же судья считал, что дело требует рассмотрения с участием «не реестрового» адвоката, достаточно было снять мантию – и судья удовлетворялся таким жестом.

Последним удивительным фрагментом в книге станет глава о хунхузах. Чаще всего в советской литературе это явление описывается как своего рода «бандитизм для бедных»: очень досадное, хотя и в целом не слишком опасное явление, обусловленное бедностью населения и слабостью местного административного и полицейского аппарата. Полевой описывает его если не с сочувствием, то с пониманием мотивов рядовых хунхузов. Он обращает внимание на взаимную выгоду существования хунхузов и для местного населения, и для властей, и даже для военных, которые сами иной раз становились хунхузами или принимали хунхузов в свои ряды. Иной раз, по мнению Полевого, хунхузы просто заменяли собой слабое китайское государство и брали на себя основные его функции – поддержание порядка и организацию снабжения населения всеми необходимыми для жизни товарами.

История, изложенная в книге Полевого, должна была внушить советскому читателю ужас от мысли, что где-то люди живут в таких отвратительных условиях. Лишившись лидеров и конкретной цели, эмигранты не смогли сохранить традиции и общественное устройство, не встроились как крупная общность в «принимающий социум». Отдельный эмигрант мог стать хоть миллионером, эмигрантская община как единое целое (которым она не стала) не представляла ни для властей Китая, ни для пришедших в 1935 году японских оккупантов никакого интереса.   

                           Владимир Скращук, специально для «Глагола»

Возрастное ограничение: 16+

В наших соцсетях всё самое интересное!
Ссылка на telegram Ссылка на vk
Читайте также