Лев Сидоровский: День рождения Зощенко

27 июля 2021

127 лет назад, 28 июля 1894 года, родился Михаил Михайлович Зощенко
Окно за плотной чёрной шторой выходит на Малую Конюшенную. У окна – письменный стол под зелёным сукном, на котором две старинные пишущие машинки: одна – фирмы «Рейнметалл», другая – походная «Корона». На них-то и было отпечатано всё то, что люди потом читали за подписью «Михаил Зощенко». Еще на столе – его трубка, мундштук, костяной нож, справочник с номерами телефонов: «Акимов Николай Павлович – А 1-24-42, Адмони Владимир Григорьевич – А 1-58-10, Берггольц Ольга Фёдоровна – А 4-97-48...» Те, кто в сорок шестом здороваться с ним не перестал...
В автобиографии он писал: «Родился в 1895 году (10 августа) в г. Полтаве…» Всё не так! Вот выписка из метрической книги, заверенная печатью церкви Святой мученицы царицы Александры, которая утверждает, что у дворянина Михаила Ивановича Зощенко и его жены Елены Осиповны, урождённой Суриной, сын Михаил родился 28 июля 1894 года в Санкт-Петербурге. Почему же в паспорте он сделал себя на год моложе? Может, при таком годе рождения в голодное послереволюционное время полагался «доппаёк»? Что же касается Полтавы, то тут всё ясно: ведь внутренне, известно, он постоянно сравнивал себя с Гоголем, а отец как раз – из Полтавской губернии...
А вот – другой документ, свидетельствующий о том, что в своей 8-й гимназии на Васильевском острове знаниями Миша Зощенко отнюдь не блистал: за исключением Закона Божьего, по всем остальным предметам – унылые тройки, даже по русскому языку и словесности. Тем не менее, в университет, на юридический, поступил. Год проучился и... добровольцем ушёл в армию, «чтоб на фронте с достоинством умереть за родину». Вот его ордена: святой Анны 3-й степени, святого Станислава 2-й степени, святого Станислава 3-й степени. Его офицерская шашка, которой был награждён: на эфесе – орден святой Анны 4-й степени. И этого человека, который участвовал во многих боях, был ранен, отравлен газами, спустя годы Жданов (не казавший, известно, на фронт носа) смел обвинить в трусости!..
«...За три года я переменил двенадцать городов и десятки профессий. Я был: милиционером, счетоводом, сапожником, инструктором по птицеводству, телефонистом пограничной охраны, агентом уголовного розыска, секретарём суда, делопроизводителем. Это было не твёрдое шествие по жизни, это было замешательство. Полгода я снова провёл на фронте в Красной Армии, под Нарвой и Ямбургом. Но сердце было испорчено газами, и я должен был подумать о новой профессии. В 1921 году я стал писать рассказы».
Вглядываюсь в фотографию, на которой Зощенко среди «Серапионовых братьев». Пройдут годы, и кое-кто из «братьев», например, Федин и Никитин, спокойно продадут бывшего единомышленника, друга юности, что называется, с потрохами.
Но до этого надо было ещё дожить. А пока каждое издательство первым старалось выпустить его книгу, и раскупалось всё, что создал Зощенко, мгновенно. И в концертных залах люди хохотали до упаду, когда Хенкин читал им знаменитую «Аристократку», или «Баню», или «Историю болезни». Уже в 1929-м вышло полное шеститомное собрание его сочинений – первое и, увы, последнее. На Горького сейчас ссылаться, вроде, не модно, но очень уж точно Алексей Максимович разобрался в Михаиле Михайловиче: «Такого соотношения иронии и лирики я не знаю в литературе ни у кого».
Итак, он – в расцвете славы! И получает, наконец, первую свою квартиру – весьма просторную, в этом же доме, только двумя этажами выше. Живёт с размахом. Отдыхает в Коктебеле (вот снимки), путешествует теплоходом (тоже запечатлел фотообъектив, причём Зощенко солнечно смеётся; никогда, ни на какой другой фотографии, таким его уже больше не увидеть). Калинин в Кремле вручает ему орден, в автотранспортном управлении Ленсовета – проездной билет «с правом входа в переднюю дверь». Сколько друзей-приятелей считают за честь презентовать ему свои нетленные творения. Читаю дарственные надписи, открывающиеся непременным: «Дорогому Михаилу Михайловичу...» Ах, «дорогой Михаил Михайлович», как же скоро большинство из них будут вас сторониться.
Всё началось в сорок третьем: «Октябрь» стал публиковать его повесть «Перед восходом солнца» (вот – чудом сохранившаяся рукопись), и официальная критика возопила: мол, весь народ воюет, а этот лезет в героическую народную душу со своими мелкими переживаниями. А в сорок шестом Жданов заявил на всю страну: «Зощенко выворачивает наизнанку свою пошлую и низкую душонку, делая это с наслаждением, со смакованием, с желанием показать всем: смотрите, вот какой я хулиган».
И старые, и малые – на производстве, в вузах, школах, разве что не в детсадах – изучали этот «исторический» доклад и постановление ЦК. На политзанятиях, уроках, семинарах все были обязаны Анну Андреевну Ахматову и Михаила Михайловича Зощенко «клеймить». Исключённые из Союза писателей, они, волей Жданова, тогда же, в сорок шестом, были лишены хлебных и всех прочих продуктовых карточек – подумать только: и это в городе, которые ещё не привык после блокады к вкусу хлеба. И заработка их тоже лишили.
Тут же местный писательский «вождь» Кетлинская предложила опальному Зощенко уступить ей свою квартиру. Неравноценный обмен «соседей» состоялся, причём у Кетлинской осталось немало мебели, ещё недавно принадлежавшей теперешнему изгою. Как без чувства горечи читать, например, такое:
«Дорогая Вера Казимировна! Я с маленькой просьбой к Вам, которая, вернее, относится к Зонину. (Александр Ильич Зонин – писатель, муж Кетлинской - автор) Но он такой суровый, что я не рискую тревожить его. Дело в том, что А. И. обещал мне деньги за злосчастную конторку, рублей 600-700. Видимо, А. И. не получил денег, а у меня завтра последний срок платы за квартиру. Не сможете ли Вы дать мне хотя бы 300 рублей под этот долг? (...) Извините, что надоедаю Вам таким делом. Не сердитесь на меня за это письмецо. Михаил Зощенко, 27 декабря 1948 г.».
Не трудно представить, чего это Михаилу Михайловичу при его-то щепетильности стоило. С Кетлинской жил в одном подъезде, однако обратиться к ней лично сил не хватило. Написал «письмецо» и опустил в почтовый ящик.
Когда в 1954-м с Зощенко пожелали встретиться английские студенты, опальный писатель сказал им, что ждановскую «критику» по-прежнему не приемлет. Тогда в белоколонном зале Дома писателя было снова организовано его публичное избиение: Друзин, Кочетов, Прокофьев, другие «литвожди» требовали от него немедленного покаяния. Но он сказал: «Я не собираюсь ничего просить. Не надо мне вашего снисхождения, ни вашего Друзина, ни вашей брани и криков. Я больше чем устал. Я приму любую иную судьбу, чем ту, которую имею».
В этой, лишённой солнца, неуютной, неудобной квартире (где, по сути, и кухни-то нет) провёл он последние годы. Всё тут как-то мрачно. Даже костюмы в платяном шкафу – только чёрные. И галстуки чёрные, и ботинки. И подушечка, которую сшил сам и набил конским волосом, тоже чёрная: помещал её на спинку кровати и облокачивался, когда обдумывал, проговаривал мысленно новое сочинение. Кровать – металлическая, походная. Около кровати – палка, с помощью которой передвигался, когда стало совсем плохо.
Незадолго до кончины дождался персональной пенсии – 1 200 рублей. Сказал жене и сыну: «Теперь вы без денег не останетесь», ведь им, в случае чего, из этой суммы полагались пятьдесят процентов. У него была «гоголевская болезнь»: истощал себя. Последние дни вообще ничего не ел.
Из «Истории болезни»: «21 июля 1958 года, в 19 часов началась агония, продолжавшаяся более пяти часов. В 0-45 22 июля М. М. Зощенко скончался».
Правление Ленинградского отделения Союза писателей РСФСР, обсуждая текст крошечного некролога для «Ленинградской правды», решило «с глубоким прискорбием» заменить на просто «с прискорбием». Этот крохотный некролог-объявление в посёлке Кирва, что под Выборгом, зачитал нам, курсантам военных лагерей, только что закончивших ЛГУ, внешне суровый майор. Зачитал и предложил почтить память «великого писателя» минутой молчания. И мы поняли, что майор – очень хороший человек.

Предложение друзей покойного относительно похорон на Литераторских мостках Волкова кладбища было правлением с негодованием отвергнуто. Так что после скромной панихиды в Доме писателя, которую первый секретарь правления Прокофьев вёл сухо и торопливо, пришлось возвращаться туда, где, на даче, покойный закончил свой земной путь, в Сестрорецк. И там, на местном кладбище, Михаил Михайлович наконец обрёл последний свой приют.
Этот музей-квартира возник в 1994-м. Его создали - с любовью, тщанием, тактом - Кирилл Кузьмин и Николай Исправников. Именно благодаря им, когда-то придя сюда (ул. Малая Конюшенная, 4/2, кв. 119), я сразу ощутил, с какой бережностью в этих стенах относятся к светлой памяти на никого из братьев-литераторов пером не похожего, замученного властью, преданного многими коллегами, потерявшего здоровье и всё равно красивого в своём неизбывном благородстве Михаила Михайловича Зощенко, который для Совдепии был – словно кость в глотке.
Автор: Лев Сидоровский, Иркутск - Петербург
На фото: Михаил Михайлович Зощенко. Его полутемное жилище.

Возрастное ограничение: 16+