Доржи Банзаров
28 декабря 2021
«Черная вера» была издана не в Санкт-Петербурге или Москве, а в «Ученых записках Казанского университета»
«Глагол» продолжает еженедельные публикации обзоров иркутского историка и журналиста Владимира Скращука о редких книжных изданиях, многие из которых сохранились в Иркутске в единственном экземпляре.
Банзаров Д. Черная вера, или Шаманство у монголов и другие статьи. (С портретом и биографией). Издано на средства частных жертвователей в пользу Восточно-Сибирского отдела Императорского Русского Географического Общества. Под ред. Г.Н. Потанина. С.-Петербург, Типография Императорской академии наук, 1891. 129 с.
Имя Доржи Банзарова достаточно хорошо известно жителям Иркутской области и Бурятии. Если не в деталях биографии, то хотя бы по улицам и учебным заведениям, которые носят его имя. Для тех, кто все-таки ничего не знает о нем – это был первый бурят, получивший высшее образование европейского образца и защитивший диссертацию по татаро-монгольской словесности. Тем удивительнее читать прямолинейные и крайне неполиткорректные по нынешним временам слова в предисловии к сборнику его трудов: «Блеск примечательной личности отражается и на народе и буряты отныне приобрели право на большее внимание потому, что из среды их вышел Дорджи Банзаров».
Вот так просто и незатейливо было при царе-батюшке – целый народ получил право на внимание только потому, что из его среды вышел всего один человек, способный объясняться с государственными чиновниками на их жаргоне. Получить право мало, нужно его как-то отстоять. А с этим до самой Октябрьской революции, поставившей задачу полной ликвидации неграмотности, невзирая на место проживания и национальную принадлежность, дело обстояло плохо. Во всяком случае, спустя полвека после смерти Банзарова его почти забыли даже земляки: «Однако в настоящее время имя Банзарова среди самих бурят известно только в самом ограниченном кружке лиц; еще менее оно известно русским (за исключением, конечно, ориенталистов). Среди бурят его еще помнят селенгинские буряты, между которыми и до сих пор еще живут его близкие родственники; более же отдаленные от Селенги буряты едва ли слыхали об этом имени. В настоящее время среди бурят изредка появляются лица со средним образованием, читающие русские журналы; им было бы любопытно и поучительно прочесть биографию интересного земляка, о котором современники отзывались с такой симпатией, но биография Банзарова и его собственные статьи помещены в ученых изданиях, которые в глухой провинции трудно достать».
Поборникам иркутской «столичности» будет приятно увидеть упоминание города как «глухой провинции». Заметим, кстати, что «Черная вера» была издана не в Санкт-Петербурге или Москве, а в «Ученых записках Казанского университета» - издании по нынешним меркам далеко не столичном, хотя в XIX веке именно оно было главным для становления российского востоковедения. Насколько серьезно относились последние императоры к окраинам страны, можно судить и по такой информации из предисловия: «Инородец, вовлеченный в русское умственное движение, - таких фактов русская жизнь знает немного, а в жизни бурятского племени это пример единственный, после того не возобновлявшийся. В сороковых годах Банзаров становится в ряды ученых ориенталистов, а теперь мы редко когда встретим бурята, учившегося в гимназии или даже в учительской семинарии».
С противоположной стороны и имперская администрация интересовалась жизнью подвластных народов в минимальном объеме: «Во время Банзарова в Иркутске было только два лица, знавшие монгольский или бурятский язык и занимавшиеся литературой этого племени... Впрочем, если сравнить прошлое время с нынешним, то сравнение выйдет не в пользу последнего. Теперь в Иркутске тоже только два лица, занимающиеся, изучением бурятского языка и бурятской жизни». В совокупности две этих фразы ставят как минимум знак вопроса на фантазиях современных «имперцев» о благотворном влиянии империи на подконтрольные народы.
Образованность Банзарова, его научные занятия – дело чистой случайности, признает биограф, скрытый за прозрачными инициалами Г.П. Случайность состояла, например, в том, что из сверстников Банзарова, отправленных вместе с ним на учебу в Казань, он единственный физически выжил. Двое «зачахли на чужбине» (сейчас в это трудно поверить, ведь чем уж таким экстремальным отличается Казань от Бурятии?), а одного «отдали в солдаты» за непокорный нрав. Тот факт, что Банзаров выжил, окончил гимназию и поступил в Казанский университет, был настолько необычным, что о нем министр народного просвещения граф Уваров доложил лично императору Николаю I. Текст этого сообщения был крайне оскорбительным для целого народа и включал такие слова: «Я имел счастие доводить до Высочайшего сведения о сем первом еще у нас явлении, свидетельствующем, что основательное просвещение может быть принадлежностью и полудиких сынов степей монгольских».
Несмотря на свои достижения, включая ученую степень, в глазах государственной системы Российской империи Банзаров оставался всего лишь атомом той части бурятского народа, в которой каждый мужчина был с рождения приписан к казачьему сословию. А это значит, что кандидат словесности должен был отслужить 25 лет рядовым казаком – вот такое рачительное и бережное отношение к кадрам. Какое там «забивать гвозди микроскопом», тут из микроскопа крайне тупо пытались сделать еще один гвоздь.
Решение вопроса об освобождении Банзарова от никому не нужной службы не брал на себя даже Сенат, поскольку это означало бы «сделать изъятие из закона». Личное дело Банзарова передали в Государственный совет. После того, Банзарова из одного государственного рабства передали в другое (его назначили чиновником при генерал-губернаторе Восточной Сибири), приговор должен был подтвердить император. И он был настолько занят, что мог это сделать лишь через четыре месяца…
Как друзей Банзарова сгубил отъезд с родины, так ему не пошло на пользу возвращение на родину. Привыкнув к европейской одежде и обычаям, на родине предков он вернулся ко всем бытовым традициям – в том числе и потребления алкоголя. «Банзаров в Иркутске жил и умер в доме казачьего урядника Бутакова, который находился в Любарском переулке между Граматинской и Ланинской улицами и в пожар 1879 года сгорел», - сообщает дотошный биограф (сейчас это квартал между улицами Каландаришвили и Декабрьских событий).
Есть несколько версий о причинах столь ранней, в 33 года, смерти Банзарова. Среди них выделяется «сознательное спаивание буддийскими ламами», которых Банзаров якобы высмеивал. Но факт остается фактом: в Иркутске Банзаров не смог заниматься наукой, заседаниями ВСОРГО манкировал, дописал всего одну научную статью и в лучшем случае только собрал фольклорные данные. И это очень досадно, ведь по некоторым сведениям Банзаров смог не просто установить место рождения Чингиз-хана, а нашел конкретную местность на территории Российской империи. А вот статья, в которой он описал ход своих рассуждений, была утрачена. Подумаешь, хан какой-то…
Еще одна версия гибели Банзарова состоит в том, что его банально «заездили» как чиновника, не давая времени ни на науку, ни на отдых. Сравнивая судьбу Банзарова с судьбой киргиза Чокана Валиханова, биограф пишет: «Генерал-губернатором тогда был граф Муравьев-Амурский; это было неизмеримо лучше, чем Гасфорд, который был при Валиханове в Омске. Но граф Муравьев думал только о государственных интересах, интересы местной общественной жизни его заботили очень мало. Все внимание было обращено на приобретение Амура; и местное сельское население, и капиталы, и умственные дарования, и наука, все было направлено на службу Амуру. В этой кипучей амурской деятельности Банзаров был не нужен, и он не был обласкан и пристроен, как следует».
Не будет большим преувеличением сказать, что Банзарова погубил весь Иркутск в целом, как общественно-политическое и социально-экономическое явление. Прежде всего, как чиновнику «…Банзарову же, кажется, не оказалось другого дела, как производить следствия о злоупотреблениях». И в то же время «Слишком специальные вопросы, над которыми любил Банзаров задумываться, мало кого могли заинтересовать в Иркутске; в нем не было для Банзарова самой крошечной аудитории». Прошло 170 лет, а ведь ничего по сути не изменилось. Иркутск кружится, как собака за собственным хвостом, в петле одних и тех же вопросов «дороги – аэропорт - котельные», не имея ни времени, ни возможности взглянуть поверх них в какое-то будущее.
Пример Банзарова и Валиханова изменил мнение образованной части общества относительно двух народов сразу. Но каким было это мнение изначально: «Эти последние явления указывали русскому обществу на ошибочность мнения, будто племена, из которых вышли эти лица, не имеют другой исторической задачи, как только населять негодные для земледелия и незаманчивые для других высших рас степи и создавать в них некоторые жизненные условия, полезные для международных сношений, которые ведутся через эти пустыни».
Попытка Банзарова разобраться в происхождении шаманизма интересна не только тем, что это была первая попытка в российском востоковедении. В то время в европейской науке бытовали два варианта отношения к этой религии – либо вовсе не уделять ей внимания (отделываясь констатацией, мол такой-то народ следует «шаманскому суеверию»), либо утверждать, что шаманизм является примитивной, испорченной версией буддизма, зороастризма или другой религии.
«Ближайшее знакомство съ предметами показываешь, что такъ называемая шаманская религія, по крайней мѣрѣ у монголовъ, не могла произойти отъ буддизма или другой какой нибудь вѣры, что она сама собою могла возникнуть въ народѣ, и состоитъ не въ однихъ суевѣріяхъ и обрядахъ, основанныхъ только на шарлатанствѣ шамановъ. Черная вѣра монголовъ произошла изъ того же источника, пзъ котораго образовались многія древнія релпгіозныя системы: внѣшній міръ - природа, внутренній міръ - духъ человѣка, и явленія того и другаго - вотъ что было источникомъ Черной вѣры», - пишет Банзаров, переворачивая картину с головы на ноги, и ставя шаманизм на его истинное место.
Банзаров имел сравнительно мало информации для научного анализа: собственный жизненный опыт до 13 лет, сочинения европейских ученых и некоторое количество религиозных текстов на монгольском языке. Он выдвинул предположение о сходстве мифологии и веры у монголов и народов Северной Америки (примерно этот же вопрос среди других научных задач исследует современный российский этнограф Юрий Березкин), и смог раскрыть заблуждения европейских писателей, ошибочно сопоставивших монгольское понятие вечного неба (тенгри) с единым богом христиан и мусульман. Почитая небо, землю и огонь, который появился на заре времен при разделении земли и неба, монголы, по имевшимся у Банзарова сведениям, не молились ни солнцу, ни луне – но обязательно учитывали фазы луны, начиная такие важные дела, как военные походы.
Важной частью мифологии монголов был дракон – которого, как пишет в своих книгах антрополог Станислав Дробышевский, они могли видеть просто собственными глазами. Именно в Монголии издревна находили скелеты динозавров, а представить себе вместо скелета живое существо не так трудно. Личное знакомство монголов с останками «драконов» делало их отношение к этим существам не отвлеченно-философским, как у китайцев, а утилитарно-практическим. «По ихъ мнѣнію, драконъ производить грозу; громъ есть его голосъ, молнію онъ производитъ, быстро свивая и развивая свой хвостъ; онъ иногда нисходитъ на землю, или держится на воздухе такъ близко, что человѣкъ можетъ усмотреть его», - цитирует Банзаров сведения, собранные персидскими путешественниками и писателями.
Рассуждение Банзарова о шаманах как главных носителях традиций и культа были бы полезны и сегодня. «Между бурятами случалось, что нѣкоторые, после тщетныхъ попытокъ сделаться шаманомъ, должны были отказаться отъ своего намѣренія: ибо они не могли приводить себя въ шаманское вдохновеніе. Напротивъ, истинный шаманъ не самъ выбирает себѣ это званіе, а его принуждаешь къ тому природное влеченіе, призваніе; въ такомъ человѣкѣ съ малыхъ еще лѣтъ замечается какое-то тревожное, раздражительное расположение духа. … Сделавшись шаманомъ, онъ посвящается въ тайны искусства действовать на умы народа, изучат слабую его сторону, и для своихъ выгодъ не хочетъ открыть глаза толпѣ», - писал Банзаров почти два века назад.
И мы сегодня видим в начале отрывка описание участников «Битвы экстрасенсов», а в конце – ее режиссеров. Банзаров был уверен, что среди степных народов шаманизм уничтожили совместными усилиями религиозных и государственных деятелей после принятия буддизма, ислама или христианства. Опыт, данный нам в повседневной практике 1990-2000-х, говорит о том, что при определенных обстоятельствах (проще говоря, при пренебрежении образованием) самые древние, а иной раз и очень странные, верования способны возрождаться и расцветать. Псевдо-шаманы не могут уже принести своим поклонникам никакой практической пользы, поскольку не обладают подлинным знанием древних традиций, а с лечением гораздо лучше справляется современная медицина – но шуму производят много.
Точная дата рождения Банзарова, увы, не установлена, но наиболее вероятным считается 1822 год, то есть в следующем году ему исполнится 200 лет. Интересно будет увидеть, отметят ли эту дату в Джидинском районе Бурятии, где он родился, и власти Иркутска, где он был похоронен – на кладбище Рабочедомской слободы, на правом берегу Ушаковки…
Владимир Скращук, для «Глагола»
Возрастное ограничение: 16+
В наших соцсетях всё самое интересное!
