Лев Сидоровский: Кто вы, Эрнст Генри?

29 мая 2023

Журналист Лев Сидоровский рассказал о встрече с публицистом, которого Гитлер считал своим личным врагом.

Прочитав книгу «Гитлер над Европой?», Альберт Эйнштейн сказал: «Я многому из неё научился. Если эта книга встретит такое полное понимание, которого она заслуживает, её воздействие на развитие отношений в Европе не может не стать решающим и благотворным».

Эйнштейн в том 1933-м понятия не имел, кто на обложке книги скрывается за псевдонимом «Эрнст Генри». И когда в 1936-м великий учёный, наверняка, увидел другую книгу Эрнста Генри «Гитлер против СССР», этого тоже не ведал. Да и в нашей стране сей секрет не раскрывался. Но в 1979-м таинственного автора, которого Гитлер когда-то объявил своим личным врагом, я всё же «вычислил». И в своей толстенной телефонной книжке записал: «Ростовский Семён Николаевич (Эрнст Генри). Москва, Угловой пер., д. 2, кв. 98. Тел.: 258-53-80».

Позвонил, договорился о встрече, сел в «Красную стрелу» и в назначенный час позвонил в дверь скромного двухкомнатного жилища, хозяин которого оказался высоким, с большим лбом, седовласым, усатым.

Мы расположились в его тесном кабинете, и я приступил к «допросу»:

– Семён Николаевич, откровенно говоря, ваше имя окутано ореолом таинственности, о вашей жизни рассказывают легенды. Поэтому очень бы хотелось из первых уст услышать: кто же вы, Эрнст Генри?

Он усмехнулся:

– Моя политическая и профессиональная жизнь началась в шестнадцать лет. Закончилась первая мировая война, и я приехал в Берлин к отцу, который был интернирован в Германии в качестве гражданского военнопленного. Однако вскоре от семьи оторвался и вошёл в контакт с только что созданным Коммунистическим интернационалом молодежи. Я знал языки и по указанию исполкома КИМа стал одним из международных курьеров организации.

Началась жизнь подпольщика. Мы, комсомольцы, учились, как запоминать явки, менять ночёвки, преображать свой внешний вид, походку, быть скрупулезно точным при встречах. Опоздать более чем на одну-две минуты было для нас абсолютно невозможным – эта привычка, кстати, сохранилась у меня до сих пор. Я знал, как держаться на допросах, как уметь в подобной ситуации молчать. Это здорово пригодилось, когда через несколько месяцев, по дороге в Москву, оказался в застенках у белополяков, когда потом, осенью двадцать третьего года, сидел в берлинской тюрьме Моабит.

– Семён Николаевич, мне известно, что КИМ был неповторимой школой для юношей и девушек, стремившихся стать профессиональными революционерами.

– Да, для большинства вышедших из этой школы вне борьбы за коммунизм жизни уже не существовало. Особенно тесные отношения установились тогда между советскими и германскими комсомольцами: товарищи участвовали в общей работе, учились друг у друга. И вот весной двадцатого года в качестве курьера КИМа я отправился из Берлина в Москву. Поскольку Советская республика была отрезана от Западной Европы плотной стеной антисоветских государств, ехать приходилось в сугубо конспиративных условиях то по железной дороге, то на лошадях спрятанным в повозке. Не обошлось и без серьёзных приключений.

В Москве, будучи работником международного отдела ЦК РКСМ, присутствовал на третьем съезде комсомола, слушал знаменитое выступление Владимира Ильича Ленина. Снова нелегально вернулся в Германию, спрятавшись в трюме зашедшего в Петроград немецкого корабля, и вскоре, 1 февраля 1921 года, опубликовал свою первую статью. Она была напечатана в органе германского комсомола «Юнге гарде» («Молодая гвардия) под моей тогдашней кличкой «Леонид». Кстати, в том же номере моему перу принадлежала ещё и передовая статья, которая была подписана просто буквой «Л».

– Так что впервые вы выступили в прессе почти шестьдесят лет назад.

– Да, я работал в отделе печати ЦК КПГ, затем в редакции «Роте фане», был корреспондентом «Роте фане» в Советской России. Вскоре оказался в Турции, где присутствовал на подпольном съезде недавно основанной Турецкой компартии. В Берлине вышла моя книжка «Ангора» - так тогда называли на Западе столицу Турции Анкару, затем книжка «Почему ведется рурская война – 10 процентов или нация». Это уже напоминало марксистскую публицистику.

Потом, в канун очередного ареста, в «Ди интернационале» опубликовал статью «Стратегия в Лозанне» о происходившей в июле 1923 года в Лозанне международной конференции по ближневосточному вопросу. С этого времени – с благословения одного из руководящих товарищей в Коминтерне – я и стал, как это теперь называется, международником.

– А всё-таки как появился ваш столь звучный псевдоним?

– Появление псевдонима связано со следующими событиями. Я жил в Берлине, когда 30 января 1933 года Гитлер пришёл к власти. До этого меня несколько раз арестовывали, так что берлинская полиция все сведения обо мне уже имела. И тут срочный вызов в Лондон. Находясь в Англии, узнал о поджоге рейхстага и начавшемся вслед за этой гитлеровской провокацией массовом фашистском терроре. Решил вернуться в Германию, чтобы принять участие в антифашистской работе, но руководитель английской компартии Уильям Галлахер охладил мой пыл: «Тебя же арестуют, только ты пересечёшь границу».

Я начал шуметь: «Что же, сидеть здесь, сложа руки?» Товарищ Галлахер улыбнулся: «Зачем – сложа руки? Ты хорошо знаешь Германию. Ещё десять лет назад в своей статье ты писал, что германская мелкая буржуазия попадёт под влияние фашизма и это даст возможность создать массовую фашистскую партию. Жизнь подтвердила твой прогноз. Ты знаешь, что такое фашизм, а вот у нас в Англии о фашистах представление слабое. Даже многие рабочие считают, что Гитлер просто хочет восстановить честь Германии после её поражения в войне. Так вот, садись и пиши книгу о германском фашизме».

Эту книгу я написал за четыре месяца. Она называлась «Гитлер над Европой?». В книге я привёл карту будущего распространения гитлеризма в Западной Европе, которую абсолютное большинство читателей сочло тогда за фантастику. Люди возмущались: «Ну, можно ли так преувеличивать значение германского фашизма?!..» Увы, мои предсказания сбылись.

– И вам понадобилось «замаскироваться»?

– Да, возник вопрос: под каким именем издать книжку? Моя настоящая фамилия тут не годилась, потому что многие сразу же заявили бы – всё понятно, русский агент, типичная пропаганда. И вот одна из моих друзей, госпожа Амабель Уильямс-Эллис, которая раньше была секретаршей Герберта Уэллса, предложила псевдоним «Эрнст Генри».

Почему именно его? Потому что уже в самом этом сочетании таилась некая загадка. Дело в том, что если написать «Эрнест», то это может быть и француз, и англичанин, и американец, и бельгиец. А если «Эрнст», то только немец. Теперь «Генри» - если вы напишете «Henri», то это читается, как «Анри», имя французское, бельгийское, швейцарское. Если «Henгу», то получается имя английское или американское.

То есть в самом имени уже какая-то путаница. Мои друзья так и сказали: «Это поможет запутать гестапо».

– Это, Семён Николаевич, запутало, видно, многих. Например, когда в Махачкале издали вторую вашу книгу, «Гитлер против СССР», то под названием появилась ещё такая строчка: «Английский журналист о планах Гитлера».

- Забавный факт, я о нём даже и не знал. Что же касается гестапо, то, когда американские войска во Франкфурте-на-Майне обнаружили секретный архив заграничного отделения гестапо, то там, в числе прочих документов, они нашли директивы на случай в ходе операции «Морской лев» оккупации Англии.

В этих инструкциях был список лиц, подлежащих немедленному аресту. Начинался список с Черчилля и архиепископа Кентерберийского, третьей значилась моя персона, ну и следом другие. Причём если у всех вслед за именем следовал точный адрес и телефон, то у меня ничего такого не было. Между тем, я тогда в Лондоне редактировал «Совьет ньюс», советскую газету на английском языке. Министерство информации мне этот список прислало, и друзья сказали: «Вот видишь, они не знали, где тебя искать». На что я возразил: «Чепуха, просто тот гестаповец, которому было поручено вести моё дело, плохо работал».

– Хотелось бы прояснить, что ваша книга «Гитлер против СССР», изданная в тридцать шестом году, была посвящена «грядущей схватке между фашистскими и социалистическими армиями». Как известно, в ней содержался обстоятельный разбор планов нападения гитлеровской Германии на СССР, которые, разумеется, готовились в глубоком секрете. Более того, на приложенной к книге карте вы показали четыре главных направления задуманного вермахтом удара – на Ленинград, Москву, Киев, Одессу.

Как же вам удалось за несколько лет столь точно предугадать пресловутый «план Барбаросса»? Что дало возможность публицисту еще в тридцать шестом году с уверенностью утверждать, что война закончится смертью Гитлера и его сообщников, что мир никогда не был свидетелем такого поражения, каким станет грядущий разгром фашизма?

– Да, я слышал, что, гадая кто автор книги, гитлеровцы даже подозревали одного из друзей фюрера, покинувшего Германию, но хорошо знавшего гитлеровские планы. Могу вас заверить, что никакими секретными сведениями я не пользовался, никакого взлома в архивах генштаба гитлеровского вермахта не производил. Просто долгое время анализировал положение и планы германского фашизма, делал выводы. Я ставил себя на место гитлеровского стратега: как бы он поступил, имея такие силы? Как потом показала жизнь, мои выводы были точны.

– Вероятно, картотека у вас огромная?

– Да, несколько тысяч папок. Собирая архив, я понял, как важно для публициста-международника не только изучать теорию и следить за событиями дня, но и искать, копать, обнаруживать. Вы знаете, такая работа нередко увлекает, как настоящий детективный роман, но, конечно, для неё надо знать несколько иностранных языков.

– История и современность – два эти понятия, Николай Семёнович, вроде бы по значению – антиподы, между тем у вас есть книга «Заметки по истории современности», получившая потом продолжение. Каково же, на ваш взгляд, сегодня значение истории современности?

– Я всегда помню призыв Ленина: «Мы должны делать постоянное дело публицистов – писать историю современности». Этот человек, который сам делал историю, требовал, чтобы о ней писали не только задним числом, пером летописцев, но и в дни её свершения, пером очевидцев.

Тем самым на публицистов налагалось и другое обязательство: писать историю современности значит говорить не только о событиях дня, но и о характере эпохи, философии времени. Не только описывать современность, но и критиковать её. Это захватывающая задача.

И, может быть, никогда ещё она не была такой захватывающей, как в наши дни. Ещё ни одна эпоха не ставила перед историком столько жгучих и неожиданных 'вопросов и не давала публицисту такого колоссального драматургического материала, как та, в которой живём мы с вами. Когда историк современности пишет о сегодня, он обязательно включает в свои рассуждения «вчера» и думает о «завтра». Да, прежде всего он думает о будущем — и это самое главное.

– Всякий ли публицист способен на такое? Вообще, какой смысл вкладываете вы в это понятие – «публицист»?

– Не буду перечислять все качества, которые предъявляю человеку, претендующему на столь обязывающее звание, это заняло бы слишком много времени. Если этот человек редко встречается с молодёжью, не интересуется тем, о чём она думает, он умственно лысеющий публицист. Если у него было три инфаркта, но всё равно не может не заниматься публицистикой, он публицист. Если перестаёт быть верным народу, он уже мёртвый публицист.

– Вам семьдесят пять лет – какой же в этом возрасте установили себе рабочий режим?

– Режим прежний. Встаю в шесть. Тёплая ванна и вслед за ней холодный душ придают необходимую для работы бодрость. Работаю примерно пять часов.

– Среди ваших «рецептов журналистам против старения» есть и такой: «не скрипеть». Пожалуй, этот совет весьма полезен не только коллегам?

– Конечно. Не надо скрипеть, надо любите жизнь, потому что, образно говоря, это величайший исторический фильм, в котором ты участвуешь.

Еще несколько штрихов из жизни этого человека. В 1951-м вернулся на Родину, под псевдонимами «Лосев» и «Леонидов» стал работать в английском отделе Совинформбюро и на радио. В начале 1953-го, когда носились слухи, что готовится процесс Молотова, был арестован вместе с послом в Лондоне Иваном Майским и с «врачами-отравителями».

В тюрьме, лишённый возможности писать, сочинил в уме (притом на английском языке) фантастически-приключенческий роман о Тибете, а также другой, философский: «Прометей». После освобождения по ходатайству Молотова в 1954-м оказался в Институте мировой экономики АН СССР.

В середине 60-х как консультант, к тому же способный пробивать советскую цензуру, помог Михаилу Ромму, которого называл «выдающимся кинопублицистом», создать и выпустить на экраны фильм «Обыкновенный фашизм». Инициировал и подписал несколько коллективных писем против возврата страны к сталинизму. По мнению многих, именно Эрнст Генри стал «крёстным отцом» диссидента Андрея Сахарова. Постоянно публиковался в «Литературке», «Комсомолке» и журналах» «Международная жизнь», «Новое время», «Юность». Его не стало в 1990-м, 4 апреля.

Фото 1979 года автора.

Возрастное ограничение: 16+