Лев Сидоровский: Корней Чуковский

30 марта 2022

31 марта 1882 года родился известный писатель, сказочник Корней Иванович Чуковский.

Жизнь подарила мне много замечательных встреч. Вот и в конце 70-х однажды на Петроградской стороне оказался в гостях у Ирины Николаевны Рейнке, чья не слишком просторная комната была сплошь забита книгами. Старая учительница литературы вспоминала далекий 1920-й год:

– С младшими Чуковскими – Колей, Лидой и Борей – я познакомилась и подружилась в школе. Как-то после занятий затащили к себе домой – адрес до сих пор помню: Кирочная, семь, квартира семь. У них на третьем этаже было пять комнат. Но мы почему-то из всех помещений потом больше облюбовали для разговоров кухню: когда с плиты снимались кастрюли и она немного остывала, взбирались туда, усаживались рядком и начинали болтовню.

Ну а первая встреча с Корнеем Ивановичем ошеломила: «До чего же длиннющий!» И манеры хозяина квартиры тоже оказались непривычными. Дело в том, что я из чопорной семьи, а Чуковский держался весьма вольно: в разговоре размахивал руками; садясь на диван, так вытягивал ноги, что в комнате сразу становилось тесно. Волосы у Корнея Ивановича были чёрные-пречёрные, голос – мягкий, музыкальный, а вот нос даже при его росте казался несколько великоватым. Заметив мой пристальный взгляд, Чуковский тут же рассказал, что в Англии получил в подарок искусственный нос, «более благородный», но, увы, скоро его потерял. И я поняла, что этот человек – большой шутник. А какие имена то и дело возникали в его «историях»: Брюсов, Короленко, Горький.

А сам при появлении на белый свет он, «незаконнорожденный», имя, отчество и фамилию имел совсем другие. Его отцом был Эммануил Соломонович Левенсон, в семье которого жила прислугой полтавская крестьянка Екатерина Осиповна Корнейчукова. Первой у них родилась Мария, следом – Николай. Однако тут отец незаконную семью оставил и женился «на женщине своего круга», а мама переехала в Одессу. Там Николаша Корнейчуков был отдан в гимназию, но в пятом классе отчислен «из-за низкого происхождения».

С 1901-го начал для «Одесских новостей» писать статьи о выставках и книгах, взяв весьма удачный псевдоним «Корней Чуковский», к которому позже присоединилось «Иванович». После революции сочетание «Корней Иванович Чуковский» станет его настоящим именем, отчеством и фамилией. Спустя два года не смог отказаться от заманчивого предложения «Одесских новостей» – в качестве их корреспондента работать в Лондоне. Что ж, туманный Альбион молодого репортера восхитил, особенно английская литература, и вместо того, чтобы просиживать на заседаниях парламента, с утра до вечера пропадал в библиотеке Британского музея, за что в конце концов был отозван на родину.

Еще через год, в самый разгар первой русской революции (он сумел посетить броненосец «Потёмкин»), вместе с женой Марией Борисовной и недавно появившимся на свет Колей перебрался в Петербург. И стал там издавать журнал «Сигнал», среди авторов которого оказались Куприн, Федор Сологуб и Тэффи. Но после четвертого номера его – за «оскорбление царствующего дома» – арестовали. Правда, потом суд оправдал.

А дальше переезд на десять лет в уютную Куоккалу, где деньги на покупку дома (как раз наискосок собственной усадьбы) одолжил ему Репин. Они горячо подружились, и, в частности, именно Илья Ефимович придумал название для рукописного юмористического альманаха «Чукоккала» (позднее метко наречённого Маршаком «музеем»), который Корней Иванович вёл до конца жизни. А вообще в ту пору молодой литератор публиковал переводы Уолта Уитмена, громил бульварную литературу, остроумно защищал футуристов, с главным из которых, Маяковским, познакомился в репинских «Пенатах». Ну и с Аверченко, Бенуа, Кустодиевым, Шаляпиным, Комиссаржевской, Собиновым, Кони, Алексеем Толстым.

В годы Первой мировой вновь посетил Англию и стал со временем одним из ведущих знатоков английского языка, исследователем английского фольклора, переводчиком английских песен – например, такой: «Жил на свете человек – скрюченные ножки…».

Тогда же, в 1916-м, сочинил: «Жил да был Крокодил. Он по улицам ходил, папиросы курил, по-турецки говорил, – Крокодил, Крокодил, Крокодилович». Эта его первая детская сказка пользовалась невероятным успехом, но с приходом советской власти начались неприятности. Уже в 1920-м ее назвали «сплошной болтовней», а спустя восемь лет против «Крокодила» выступила Крупская: «Нашим ребятам нельзя давать эту буржуазную муть!» Надежда Константиновна упрекала Крокодила за то, что он – «мещанин», и по сигналу супруги покойного вождя против «чуковщины» развернулась яростная кампания.

Впрочем, сам Корней Иванович считал, что словом «чуковщина» ругаться нельзя. Причем обвинения звучали воистину идиотские. Например: «Почему героя «Крокодила» зовут Ваня Васильчиков? Не родственник ли он того князя Васильчикова, который при Александре II занимал важный пост? И не есть ли вообще Крокодил переодетым Деникиным?» Или: «Почему мальчик в «Мойдодыре» побежал к Таврическому саду? Не потому ли, что в Таврическом саду располагалась Государственная дума?»

Вспоминая ту пору, Ирина Николаевна рассказывала:

– Наши семьи породнились. Моя сестра Марина вышла замуж за Николая Чуковского. Вскоре у меня появилась племянница, Таточка. Корней Иванович писал тогда: «И даже у маленькой Татки когда-нибудь будут внучатки». Летом двадцать восьмого, помогая ее нянчить, я жила у Чуковских на даче, в Сиверской. Помню, немало удивлялась режиму Корнея Ивановича. Ложился рано, часов в шесть вечера. Причем, страдая бессонницей, просил читать ему вслух.

Зато вставал в пять утра. Надев старый пиджак и огромные галоши, выходил прогуляться. Затем работал, а после обеда собирал вокруг себя всех окрестных ребятишек. Однажды пришел к обеду из кабинета особенно возбуждённый: «Послушайте, что сочинил!» И начал: «Муха, Муха-Цокотуха, позолоченное брюхо!..» Следить за тем, как он читает, было наслаждением. Когда дошел до строк: «Бом! бом! бом! бом! Пляшет Муха с Комаром. А за нею Клоп, Клоп сапогами топ, топ!», и сам стал подпрыгивать на стуле, изображая этот пляс.

А партийные критики потом писали: «Почему в «Мухе-Цокотухе» Паук находится к своей Мухе так близко? Это может вызвать у детей эротические мысли! И почему в книжке на картинке у Комарика – гусарский мундир? Увидев его в такой одежде, дети немедленно затоскуют о монархическом строе!» Так же доставалось и «Мойдодыру», и «Айболиту». Ну представь, что ты прежде никогда не знал стихов: «Я – великий умывальник, знаменитый Мойдодыр».

Или таких: «Добрый доктор Айболит! Он под деревом сидит...» Ведь без этих простых строк нет детства! Слава Богу, не привлекли поэта к ответственности за то, что в «Тараканище» случайно дал весьма точный портрет Иосифа Виссарионовича: «Вдруг из подворотни – страшный великан. Рыжий и усатый Та-ра-кан!..»

Тогда, в 1923-м, Ленин был еще жив, и Сталин еще не имел той колоссальной власти, какую обрёл позже. В общем, от полной опалы Чуковского спасла собственная дочь, которая о травле отца и несправедливости Крупской написала на остров Капри, Горькому. Тот немедленно выступил в «Правде», заявив, что Ленин очень ценил работы Корнея Ивановича о Некрасове, – и власти от доброго сказочника наконец-то отстали.

За исследование творчества своего любимого поэта Чуковский принялся сразу после революции, в итоге выпустив монографию «Мастерство Некрасова» и подготовив первое советское собрание его произведений. А до этого написал интереснейшие книги: «Александр Блок как человек и поэт», «Ахматова и Маяковский». А еще занимался Чеховым, Достоевским, Слепцовым, о чем свидетельствует славный печатный труд под названием: «Люди и книги шестидесятых годов». Переводил Марка Твена, Оскара Уайльда, Редъярда Киплинга.

Работал над мемуарами. Затеял пересказ для детей Библии. И еще не могу умолчать о том, с каким увлечением Корней Иванович всю жизнь изучал детскую психику, как зорко и внимательно наблюдал за словотворчеством ребятишек: ну вспомни, дорогой читатель, его дивную книжку «От двух до пяти».

Однако, кроме преследования за уже упомянутую выше «чуковщину», горестей в его жизни хватало с избытком. В 1931-м умерла от туберкулеза младшая доченька, Мурочка, для которой сочинял все свои сказки. В 1936-м «праведный пролетарский гнев» обрушился на переведенные им английские песенки, среди которых оказалась и памятная всем нам с младенческих лет: «Робин Бобин Барабек скушал сорок человек». «Робина Бобина» и прочих персонажей обозвали «ярким образцом небрежности, сюсюканья и бессодержательности».

А в 1937-м арестовали и уничтожили Лидиного мужа – физика-теоретика Матвея Бронштейна. В 1942-м – другой страшный удар: погиб на фронте сын Борис. В 1946-м, когда после знаменитого Постановления ЦК о журналах «Звезда» и «Ленинград», изничтоживших Ахматову и Зощенко, в каждом издании кинулись разоблачать собственных «злодеев», вдруг на страницах «Мурзилки» обнаружился «преступный» герой творения Корнея Чуковского – Бибигон, по поводу которого главная газета страны тут же разразилась гневной статьей.

В 1965-м задолго до срока скончался Николай Чуковский – поэт, писатель, переводчик, и отец с огромным усилием смог перенести это. Он по-прежнему собирал на даче своих главных читателей – окрестных мальчишек и девчонок, причем каждый приносил на традиционный «костер» непременный «взнос» – еловую шишку. Там, как и раньше, всякий раз в такой день царило ребячье веселье. Однако на душе самого неугомонного устроителя этой кутерьмы, вместе со всеми плясавшего под треск горящих поленьев в головном – из длинных разноцветных перьев – уборе индейского вождя, было тяжко.

Тогда же, со второй половины 60-х, пришлось вплотную столкнуться с КГБ. Потому что сначала Корней Иванович вместе с Лидией Корнеевной выступили по «делу Бродского», потом защищали Синявского и Даниэля, и уж совсем вопиющий случай – в своей московской квартире и на даче в Переделкине дали приют «главному врагу советской власти» Солженицыну. Однако престарелого писателя – орденоносца, лауреата Ленинской премии, Доктора литературы Оксфордского университета – тронуть всё же побоялись.

Исполненный мужества добрый сказочник скончался в 1969-м, 28 октября. Дочь заранее передала в Правление московского отделения союза писателей список тех, кого ее отец просил на похороны не приглашать. Поэтому черносотенцев от литературы там не наблюдалось.

Я не раз бывал на том переделкинском погосте, где под тремя соснами Корней Иванович упокоился рядом с Борисом Леонидовичем. И к его куоккальскому дому на самом берегу Залива – зеленому, двухэтажному, оказавшись в «Пенатах», непременно наведывался. Но внутрь заглянуть не мог, потому что бывшая обитель семьи Чуковских стала обкомовской дачей. В 1986-м она сгорела дотла.

После похорон за Лидией Корнеевной устроили постоянную слежку и запретили печататься. Особенно нервировали кагэбэшников частые визиты к ней Андрея Сахарова с Еленой Боннэр. В 1982-м власть порешила переделкинскую дачу у семьи отобрать. После бесконечной череды судебных процессов последовала бумага о выселении.

Дело длилось несколько лет, пока ходившая по инстанциям внучка Чуковского, Елена Цезаревна, не упала, основательно повредив позвоночник. После этого Лидия Корнеевна сказала дочери: «Теперь с полным правом можешь утверждать, что дом стоит на твоих костях». И лишь созданный на волне «перестройки» Фонд культуры Дмитрия Сергеевича Лихачева, а позднее – российское министерство культуры спасли дачу Корнея Ивановича, превратив ее в филиал Литературного музея.

Лидия Корнеевна умерла в 1996-м, не дожив до издания многих своих книг.

Но это сделала её дочь, которая стала хранителем семейного архива, редактором и издателем рукописей деда и матери. К ней стекались ручейки, текущие в океан под названием наследие Чуковских. Ради этого наследия бросила свою работу в научно-исследовательском институте, отошла от химии, несмотря на защищенную диссертацию; самоучкой приобрела другую специальность, вернее, другие специальности – текстолога, редактора, издателя. И эту работу по изданию наследия Корнея и Лидии Чуковских довела до конца. Елены Цезаревны не стало в 2015-м.

Автор: Лев Сидоровский, Иркутск - Петербург

Фото из открытых источников: К. Чуковский на даче в Переделкино.

Возрастное ограничение: 16+