Лев Сидоровский: Игорь Владимиров, или как нарисовать птицу

03 января 2025

1 января 1919 года родился Игорь Петрович Владимиров.

Впервые с будущим прославленным режиссёром свела меня несколько авантюрная история. На исходе лета 1961-го оказался я в отпуске под сочинским небом, откуда потом никак не мог достать билет на теплоход до Ялты. Вдруг однажды вижу над Курортным проспектом растяжку: «Сегодня начинает свои гастроли Ленинградский театр имени Ленсовета!» – и меня осеняет мысль, что именно с помощью Владимирова (который этот театр возглавил совсем недавно, и знакомы мы не были) наверняка смогу свою проблему решить. Вечером, предъявив удостоверение внештатного корреспондента еженедельника «Театральный Ленинград», предстал пред светлы очи высокого, голубоглазого и еще вполне стройного красавца:

– Игорь Петрович, чтобы поведать ленинградцам о начале сочинских гастролей их земляков, хочу сейчас посмотреть спектакль, а завтра отнять у вас полчаса на интервью.

Желания незваного гостя нашли полное понимание, и вот уже я в театральной ложе, а рядом почему-то – Алиса Фрейндлих, которая ну совсем недавно на сцене «Комиссаржевки» восхищала меня в спектаклях того же Владимирова – «Время любить» и «Случайные встречи». Тогда ещё не имел понятия о том, что Алиса, приняв от Игоря Петровича предложение руки и сердца, только что перешла в этот коллектив. В антракте главреж побаловал нас бутербродами с «любительской» колбасой, а на другой день принял корреспондента в гостиничном номере. Когда интервью подошло к концу, я «забросил удочку» насчёт билетов до Ялты. Игорь Петрович тут же вызвал проживавшего за стенкой театрального администратора, и вопрос был решён.

С того интервью началось мое постижение этого человека. Рассуждая о своей судьбе, Игорь Петрович постоянно употреблял слово «случайность»:

– Семья наша была инженерская. Всем было абсолютно ясно моё будущее. Поэтому после школы поступил в Кораблестроительный. Так и возникла первая случайность: драмкружок работал плохо, комсорг курса дал мне поручение – «играть!». Комсомолец я был дисциплинированный: раз надо, стал играть. И доигрался до того, что уже дипломником решил пойти в мастерскую Сергея Герасимова и Тамары Макаровой при «Ленфильме».

Но началась война. Я ушёл на фронт добровольцем. Потом меня демобилизовали для защиты диплома – нужны были инженеры-корабелы. Так я стал кораблестроителем. Когда окончилась война, мне было двадцать шесть, а на актёрский факультет принимали только до двадцати пяти. Вроде бы конец, но случайно один знакомый посоветовал: «Иди на режиссёрский, а там видно будет».

Пошёл – и поступил. Случайно познакомился с Товстоноговым, стал артистом театра имени Ленинского комсомола, который он в те годы возглавлял. Поставил новогодний «ёлочный» спектакль для детей, которой, опять же случайно, заметили в «Ленэстраде», пригласили поставить эстрадную программу. Об этом узнали в театре, и Товстоногов взял меня ассистентом на спектакль «Гибель эскадры».

Моя первая настоящая режиссёрская премьера состоялась в 1956-м: это была пьеса Добричанина «Три соловья, дом 17». Мне к этому моменту стукнуло уже тридцать семь. А пять лет спустя назначили главным режиссером Театра имени Ленсовета.

Дальше у Игоря Петровича всё получалось отнюдь не случайно. Его творческая индивидуальность (превосходное чувство юмора, умение работать с музыкальной партитурой спектакля, тяга к молодым исполнителям) привнесла в жизнь «ленсоветовцев» мощнейший импульс, и скоро театр явил зрителю совсем новое лицо. Вот этот органический синтез яркой игровой формы, лирической публицистики и всёпроникающей музыкальной стихии сформировал поистине новаторскую театральную стилистику. А каких актёров открыл он людям: Дмитрия Баркова, Леонида Дьячкова, Георгия Жжёнова (да-да, после проклятого «ежовско-бериевского» заключения Георгий Степанович выбрал именно театр Владимирова), Алексея Петренко, Анатолия Равиковича, Виктора Харитонова и многих других молодых и непременно талантливых.

Но всё-таки самым счастливым обретением стала здесь Алиса Фрейндлих. Сейчас Алиса Бруновна вспоминает:

– Мы оба были так заражены и поглощены театром, в котором вместе работали, что проводили в нём практически двадцать четыре часа в сутки. Даже дома продолжались разговоры о театре. Он стал нашим общим «ребёнком», которого вместе пеленали, нянчили, кормили, поили. Скучно не было.

Ну а уж нам-то скучно не было тем более, когда внимали легендарными спектаклями. Вспомните «Пигмалион», «Ромео и Джульетта», «Таня», «Мой бедный Марат», «Укрощение строптивой», «Люди и страсти», «Дульсинея Тобосская», «Левша». Кстати, именно тогда и именно здесь родился столь популярный ныне жанр отечественного мюзикла (вовсе не у Марка Захарова, а за десяток лет до того именно здесь, с постановки брехтовской «Трёхгрошовой оперы»), у которого сразу оказался и «свой» зритель. По сему поводу Игорь Петрович признавался:

– Я сторонник такого театра, где зритель вовлечён в игру настолько, что отрывается от спинки кресла и наклоняется вперёд. Человек, сидящий в кресле откинувшись, в сценическом действии не участвует. Человек, подавшийся вперёд, играет сам: в нём идет игра воображения, разбуженного тем, что происходит на сцене.

Но странное дело: люди в театр ломились, а «власть» его не замечала. Что бы Владимиров ни делал, «наверху» всё оставалось без внимания. Особенно «звёздным» в судьбе «ленсоветовцев» оказался период с 1970-го по 1975-й, однако и тогда минкультуры зарубежных гастролей им не предлагало, знаменитые спектакли на киноплёнку не снимали – в общем, сейчас от того их театра почти ничего не осталось. Да, обидно, что телевизионщики зафиксировали на века, допустим, не «Варшавскую мелодию» или «Дульсинею Тобосскую», а «Ковалеву из провинции» по пьесе-однодневке Игнатия Дворецкого. И есть ещё черно-белый вариант «Укрощения строптивой». В общем, товстоноговский БДТ блистал, а театр Владимирова «официально» пребывал в тени. Стоит ли удивляться, что весьма уязвленный подобным невниманием Игорь Петрович стал не в меру выпивать?

Впрочем работал по-прежнему очень много. А в 1976-м, после двадцатилетнего перерыва, вновь вышел на сцену и как актер: его Карлос Бланко в спектакле «Интервью в Буэнос-Айресе» был весьма колоритен. Потом последуют другие роли – вплоть до Гаева и профессора Преображенского. К тому же Владимиров профессорствовал в ЛГИТМиКе, и все ученики – Мигицко, Луппиан, Мазуркевич, Алексахина, Стругачёв и многие другие – органично вливались в труппу. И взял к себе с макарьевского курса, где все были «заточены» под серьёзное драматическое искусство, острохарактерного Мишу Боярского. Эта его опора на молодых привела к тому, что в 1979-м при театре имени Ленсовета открылся филиал – молодёжный театр: ученики Игоря Петровича были заняты не только в спектаклях «большой» сцены, но и на «малой» играли свой самостоятельный репертуар. Нынешний Молодёжный театр на Фонтанке начинался именно тогда, у Владимирова.

И вот вспоминается мне сейчас их молодёжный спектакль «Как нарисовать птицу», название которому дала первая строка знаменитого стихотворения Жака Превера. Предваряя действо, на сцену выходил Владимиров и начинал разговор о том, что каждый человек рано или поздно должен задуматься: как ему «нарисовать птицу?» То есть, как сделать свой труд творчеством? Ибо нетворческих профессий не существует.

Острую тему, поднятую Учителем, юные его ученики подхватывали с жаром. Чувствовалось: седой мастер и его воспитанники – единомышленники.

В связи с тогда увиденным и услышанным я на другой день сказал Игорю Петровичу, что радуюсь его позиции: мол, ворчание по поводу «нынешней молодежи» ему не свойственно. Владимиров усмехнулся:

– Если бы ворчал на молодёжь, мне было бы очень трудно жить. Воспитание молодого актёра для меня – самое большое удовольствие и одновременно трудность. Например, как помочь ему избавиться от инфантильности? Или как объяснить, что упоение собственным успехом губительно? Или как вразумить, что дискотечная музыка от искусства и даже культуры далека бесконечно? Увы, мне приходилось бывать на дискотеках, и главное ощущение: хаос, проистекающий от распущенности.

Понимаете: сам по себе хаос иногда может быть и прекрасен, если люди свободны. Но здесь они несвободны и неуправляемы. Так сказать, «самозаводка» без участия повода. Конечно, человека, воспитанного на дискотеке, привлечь в драматический театр непросто. Работая с молодыми, больше всего беспокоюсь о том, чтобы они не потеряли обаяния молодости, так и не приобретя мастерства. И ещё: в театре, чтобы «нарисовать птицу», надо иметь позицию. Надо знать - зачем я вышел на сцену и что такое скажу сегодня людям, чего они, может быть, до меня и не знали. А если знали, но не задумывались, то тогда, может, заставлю их задуматься? Произойдёт какой-то нравственный урок, который оставит хоть маленький штрих в зрительской душе...».

Если же у актёра этого нет, а есть лишь желание выйти на сцену только потому, что там свет прожекторов, и все на тебя смотрят, если человеком владеет только честолюбие, он «птицы» не нарисует никогда. Между прочим, эта «птица» рисуется ежедневно. Да, каждый день, до самой смерти. Потому что, если человек останавливается, «птица» улетает.

Сам он, несмотря ни на что, свою «птицу» продолжал «рисовать» до самого конца. И на сцене, и на экране. Там, на белом полотне, его герои смотрелись тоже красиво, тоже благородно. Вспомните «Твой современник», «Укрощение огня», «Старомодную комедию», в которой Владимиров и Фрейндлих как бы вновь обретали друг друга. А в жизни всё случилось, увы, совсем наоборот: семья распалась. Потом блистательная Алиса Бруновна и из театра ушла.

Зимой 1986-го оказались мы волей случая соседями в санатории «Дюны» и переговорили тогда много о чём. Как-то, например, он рассуждал:

– Считается, что наш театр пропагандирует так называемую игровую манеру. Но как только произносится слово «игра», кое-кто убеждён, что это должно быть непременно весело, что игра – это прежде всего развлечение. Почему? Разве, например, Карпов и Каспаров недавно за шахматной доской очень уж веселились? Хотя это была игра за мировую корону.

В другой раз заговорил о музыке:

– Как много она значит в нашей жизни! Театр родился из музыки. Из скоморохов – всё равно из музыки! Из религиозного действа – всё равно из музыки! Потому что музыка подчёркивает самое главное – мысль. Берусь доказать, что у меня нет ни одного случая, когда музыка введена, чтобы развлекать.

Например, в гельмановской «Зинуле» исполняется песня Раймонда Паулса, которую бригада молодых девчонок-строителей поёт на русский манер. Что это – желание «утеплить» производственную пьесу? Ничего подобного! Это же музыка века – хотим мы того или не хотим. Это сегодняшний Исаак Дунаевский. И вот восемь девочек поют Паулса на четыре голоса – а-капелла, чисто.

Я не люблю грохочущей музыки. Мои современные «закидоны» не идут дальше Гладкова и Паулса. В ВИА не поют на четыре голоса. В спектакле «Вы чьё, старичьё?» по Борису Васильеву у нас идёт маленький рок, в тридцать два такта, чтобы заполнить перестановки декорации. Актёры выходят из своих образов и на тексте пьесы сообщают, что будет дальше. Итак, рок, но необычный: главную тему рока исполняет… баян. Я хочу задать спектаклем вопрос: почему так трудно живётся старикам? Почему на них часто народ не обращает внимания? Что – народ такой злой? Моя версия: потому что мы не ходим, а бежим. Всего добиваемся бегом. Кто идёт пешком, отстает безнадёжно.

Все очень торопятся. Рок, который возникает четыре раза, по тридцать два такта, почему-то приводит критиков в ярость: мол, это дано для развлечения! А это не для развлечения, это для мысли: люди бегут! Для развлечения могу взять Михаила Боярского, который будет петь в каждом спектакле.

Тут я подал реплику: не раздражает ли моего собеседника сверх назойливая популярность Боярского, чьи портреты уже на базарных сумках?

Владимиров усмехнулся:

– На Украине для чего-то выпустили портмоне с моим фотопортретом, и меня это шокировало. Убеждён, что и Боярский согласия на подобное не давал, что «славы на мешках» не ищет. Почему же у него такая популярность? Ведь ни Абдулов, ни Караченцов столь громкой славы не имеют. Значит, есть в индивидуальности Боярского нечто такое, что заставило бегущих остановиться. На эстраде у Миши выигрышная тема – мужчины, понимающего, что у него есть сумма обязанностей. И главная из них – рыцарство. По отношению к женщине, к ребёнку.

Вслед за «перестройкой» наступали иные, очень не простые времена. Да и слово «Ленсовет» стало «немодным». Театр переименовали в «Открытый», который осенью 1993-го отметил свое 60-летие. На том празднике я, в канотье и с тросточкой, используя популярный мотив: «На Дерибасовской открылася пивная», исполнил «одесские куплеты», в которых упомянул всех главных местных артистов и, конечно, главрежа:

Был до Владимирова ваш театр в упадке.
Актёры страсти рвали, словно бы в припадке.
Напоминали те спектакли поле брани,
А в зале – только «три сестры», без «дяди Вани»…

Ваш режиссёр не только дивно ставит пьески,
Он и актёрствует на сцене в полном блеске!
Был так им сыгран неподкупный Карлос Бланко,
Что воем выли и Ульянка, и Гражданка...

Для «иногородних» поясняю: Ульянка и Гражданка – название питерских районов. Ну а герой моих «куплетов» тогда в ответ грустно улыбался.

Был он невесел, наверное, прежде всего потому, что в ту, очень трудную для Владимирова пору некоторые мои коллеги устроили ему настоящую травлю. Я, как мог, старался этому противостоять. Вот и за несколько дней до его 75-летия, когда «без пяти минут юбиляр» заглянул на предновогоднее заседание так называемого «Клуба интеллигенции», прочёл гостю такие стишата:

На днях у Вас – большая дата:
О, светлый день! О, дивный час!
Год девятнадцатый когда-то
Начался, безусловно, с Вас!

Вы щедро людям раздавали
Из года в год добро и свет.
Когда б не Вы, тогда б едва ли
Весь мир узнал про Ленсовет.

И – точно! – в целом мире дам нет
Таких, что в Вас не влюблены:
Для них – Ромео Вы и Гамлет,
Про Вас – их трепетные сны…

Давно нам сладко Ваше «иго»,
Вовек к Вам не пристанет грязь.
По сути Вы давно – князь Игорь,
И сцены, и экрана – Князь!

Но травля, увы, не прекращалась. Помню, как Игорь Петрович не раз говорил мне об этом с горечью в самом начале осени 1996-го, когда, скучая в санатории «Чёрная речка», частенько, дабы развеяться, заглядывал по соседству в наш Дом творчества «Театральный».

Особенно в своих гадких писаниях старалась одна весьма известная критикесса. И когда в марте 1999-го Игоря Петровича не стало, она же, на страницах той же газеты, которая Владимирова только что гнобила, не постеснялась выдать весьма прочувствованный некролог. В общем, как однажды воскликнул Цицерон: «О времена, о нравы!»

Автор: Лев Сидоровский, Иркутск - Петербург. Фото и рисунок автора.

Возрастное ограничение: 16+