Владимир Демчиков: Иркутск с тележкой

06 марта 2017

Владимир Демчиков уверен, что всякий уважающий себя город должен обладать несколькими важными атрибутами.

Во-первых, в таком городе, даже если он большой, должно быть какое-то маленькое место, которое называется «центр города». «– Я в центре! – И я тоже!» – в уважающем себя городе это означает, что разговаривающих людей разделяет максимум километр.

Во-вторых, в центре всякого порядочного города должен быть фонтан с большой круглой чашей, наполненной водой в летнее время. Не очень понятно, честно говоря, почему это фонтан должен быть именно круглым, но без булькающего в центре круглого фонтана город выглядит жалким и каким-то пустоватым, как стол без шкворчащей сковородки. Но даже этих двух жизненно необходимых всякому нормальному городу вещей все-таки недостаточно, чтобы претендовать на высокое звание уважающего себя города. Уважающий себя город не может считаться таковым, если в нем нет городских персонажей.

Не тех персонажей, которые торчат из телевизора и знакомы всем благодаря своим грандиозным заслугам, этого добра как раз полно, у нас героем становится любой. А таких, которых просто «здесь все знают», даже если они не имеют никаких заслуг. Таких, которые просто постоянно попадаются на глаза. И большая часть жизни которых протекает на улицах этого самого города, где-нибудь в его центре. Если есть в городе такие люди – значит, в городе есть жизнь, а не только обязательный фонтан в центре. Потому что уважающий себя город уважает не только себя, а и своих жителей. В том числе довольно странных.

Не так давно я вспомнил про одного такого человека, которого раньше постоянно видел на улице Российской, когда там работал. Человек этот был маленького роста, сильно прихрамывал, носил зимой и летом военную форму и по холоду длинную шинель без погон. Как правило, он был с тележкой, наполненной какими-то газетами (откуда-то я это знал, видимо, иногда они оттуда торчали), а иногда – с большими самодельными сумками через плечо. В общем, несмотря на хромоту, он всегда был чем-то нагружен и всегда таскал за собой какие-то объемные сумки или тележку.

Чаще всего я видел, как он заходил в бывший дом политпросвещения на Российской, в котором квартировали обком и горком КПРФ. Или как, выйдя оттуда, стоял на крыльце, как бы раздумывая, куда отсюда направиться. Стоя на крыльце дома политпросвета, на три ступеньки выше земли, он, маленький, был в этот момент выше всех проходящих мимо – и с явным удовольствием стоял на этом крылечке. Стоял рядом со своей тележкой и как бы принимал парад пешеходов и машин, бегущих мимо него либо в сторону круглого городского фонтана, либо, наоборот, от него. Я тогда не знал, кто он и что он, просто было понятно, что он, видимо, какой-то инвалид и вообще не вполне в норме: он всегда доброжелательно и как-то автоматически всем улыбался. Так нормальные люди не улыбаются, нормальные люди у нас ходят с надменными и нехорошими лицами.

Постояв на крыльце, он спускался, стаскивал вниз свою тележку – и шел, хромая, куда-то дальше. Маленький, в длинной шинели.

Последний раз я видел его несколько лет назад. А недавно узнал, что он года четыре как умер. Оказалось, что жил в какой-то каморке при бывшей чаеразвесочной фабрике, тоже в самом центре. Немного зарабатывал там же тем, что убирал территорию. А в тележке своей он развозил газеты, которые ему давали в типографии (видимо, бесплатно отдавали излишки тиражей) и продавал, тоже что-то этим зарабатывая. Обходил с газетами старых знакомых, работавших кто в администрации, кто в горкоме КПРФ – все-таки держался поближе к начальству, к людям с хорошими соцпакетами, которые могли чем-то помочь. Кто-то покупал у него газетку, кто-то просто помогал соточкой, кто-то договаривался насчет комплекта военной формы, кто-то угощал чаем, кто-то под праздник мог налить и стопочку.

Вроде бы ничего особенного, человек как человек, хромой инвалид, мужественно живший своим трудом и своим ходом, каждый день набегавший свои километры в поисках общения, какого-то вспомоществования и пропитания. Живший на ходу, на улицах. Все, кто в Иркутске по делам или по выходным выбирались в центр – видели его. Некоторые, с кем он был знаком – здоровались, подавляющее большинство – просто провожали взглядом этого необычного человечка с сумками или тележкой.

Для того, чтобы он жил, город должен был давать ему пространство для жизни. Должна была где-то быть его каморка (квартиру бы он не потянул, еду-то со здоровьем не очень тянул), должны были быть для него какие-то деньги на уборку территории, какие-то лишние газеты. Должно было быть в городе что-то лишнее, до чего не добралась машина городского хозяйства и всеобщей инвентаризации, что-то неучтенное, что позволяет жить таким людям – почти бесплатное место для жизни, нештатная работа, да просто желание людей покупать у него даже, может быть, не нужные им газеты.

Был еще у нас в городе странный старик (а старик ли, думаю сейчас) с огромной седой бородой и велосипедом, обвешанным какими-то сумками и пакетами. Обычно он днем располагался в одной из двух глубоких ниш (бывших парадных входов) дома 33 по ул. К.Маркса. Сидел на ступеньках, а рядом стоял его велик. Место было отличное, ниша глубокая, в дождь там было сухо. Я его видел там много лет, и про него не знаю ничего вообще. Милостыню он не просил – просто сидел там, в нише, жил там. А спать, видимо, уходил в какое-то другое место.

Были и другие странные люди, жившие среди нас, мало кому знакомые, но всем известные. Кто-то собирал милостыню, кто-то – нет. Иркутск был для них не вполне городом – а практически квартирой, домом. В потоке бегущих на работу – на учебу – в магазин ты вдруг цеплялся взглядом за велосипед, обвешанный пакетами, и мельком видел этого деда. А через полкилометра тебе навстречу вдруг торопливо хромал Гена с тележкой, полной газет (того человека с тележкой звали Гена Березуцкий). И мне иногда кажется, что это они, а не мы, были настоящими жителями Иркутска. Любой из нас может при необходимости (или по болезни, или при желании) долго жить в квартире, не покидая ее, еду нам кто-то купит-принесет, если припечет – но их жизнь проходила на улицах. Чтобы существовать, они должны были все время быть в городе, куда-то двигаться. Иркутск был их лесом, и они были звери этого леса – а для нас он был всего лишь местом, где выкопана наша небольшая нора.

Гены уже давно нет, куда-то пропал и дед с велосипедом. Из центра вообще исчезли такие люди, а может, их просто выдавили из центра полицейские патрули. Но без странных людей на улицах город пустеет, из него исчезает ощущение дома, дух леса и какого-то иного измерения человеческой жизни, исчезает ощущение многообразия и прихотливости человеческой судьбы. В дом политпросвета теперь въехала еще и «Единая Россия», но даже если туда въедет хоть ЛДПР с «Яблоком» – Гену, мечтательно и озабоченно стоявшего со своей тележкой на крыльце этого дома, они не заменят. И в нишах дома 33 по Карла Маркса теперь чисто и пусто. И уже не очень понятно – зачем они вообще?

Некоторые скажут: но это же, как правило, нищие! Многие из них нелепые, неопрятные, они же портят вид городских улиц! Тем, кто так считает, я скажу просто: это не они, а мы портим вид городских улиц. Одинаково скучные, одинаково одетые, с одинаково унылыми физиономиями, на одинаковых автомобилях, такие же, как в сотнях других российских городов – это мы портим вид городских улиц, потому что мы скучные и однообразные. И поэтому лучше всего Иркутск выглядит в пять утра – когда нас в нем не видно вообще.

А вот человек с тележкой или с великом, обвешанным пакетами и сумками – вполне хорошо и душевно смотрится в городе и в пять утра, и в пять вечера, и вообще в любое время суток.

Возрастное ограничение: 16+