Павел Мигалев: журналистика без прикрас-2
10 декабря 2019
В октябре ушел из жизни иркутский журналист Павел Мигалёв. Тридцать лет в городских СМИ выходили его интереснейшие статьи, заметки, очерки по самым различным темам. Незадолго до смерти Павел начал писать книгу, пригласив к соавторству и редактированию своего друга журналиста Сергея Маслакова. В книге «Журналистика без прикрас» рассказывается о большинстве газет города конца девяностых годов и журналистах, работавших в них в те годы. Книга местами злая, смешная, на особую объективность Павел не претендовал, говоря «это мой взгляд, моё видение», но и никого обидеть не хотел.
«Глагол» с любезного разрешения редактора книги Сергея Маслакова публикует отрывки одной из глав будущей книги. Первую часть можно найти здесь.
__________
Я тяготел к архивам и музейной тишине, но Маслаков постепенно втягивал меня в водоворот своих интересов. Куролесил то с братвой, то с ментами. С отщепенцами, маргиналами и откровенными придурками. Один раз вышел на людоедов и лишь чудом унес свои ноги. Потом косяком пошли маги, экстрасенсы и разного рода чудики. Иногда эту публику, поинтеллигентней (были даже доктора наук), он приводил ко мне, и я позволял им «лишнего». В огороде раскинули антенны, пытаясь уловить НЛО, а, может быть, «белый шум» или голоса из прошлого. Однажды что-то услышали, и какой-то седобородый исследователь, работавший сторожем в поликлинике, на всю округу кричал «приём, приём!». Установили какие-то «ловушки», картонные пирамиды, экспериментируя якобы со временем. Вытоптали всю картошку и ревень, а вскоре я стал замечать пропажи. То нож потеряется, то диск – особенно жалко было четырехтомник Битлз. Исчезли даже носки – двадцать пар, которые я только что купил. Элементарный полтергейст, сказал один из гостей и предложил провести акт очищения, но я отказался, опасаясь остаться не только без носков, но и без трусов.
Как-то Маслакову поручили написать заметку о ректоре медуниверситета. Сергей успешно это сделал, а попутно, воспользовавшись визиткой ректора, добыл информацию о не совсем чистых делишках в медицинской среде. Речь идет о торговле человеческими органами, сказал он мне, приглашая к совместному расследованию. Я загорелся, предчувствуя интересное дело, но напарник тут же меня остудил: да не парься – нам не дадут это расследовать, не в Америке, чай, живём, но по мелочишке пройдемся ради рейтинга.
Рейтинг был нужен не Маслакову, а Дронову, работодателю. Он требовал «гвозди, гвозди и еще раз гвозди». Но где ж их взять? Сергей крутился, как мог, используя все возможности. Навязался даже ко мне в соавторы при подготовке статьи «Великое ограбление Иркутска». О хищениях антиквариата я рассказал ему в тот момент, когда он мучился поисками очередного «гвоздя», и он тут же схватился за тему мертвой хваткой. Прочитал всё, что у меня было, и спросил:
- И почему это до сих пор в столе?
- Дык сырое…
- Ерунда, вполне готовая сенсация. Кое-что доработать, конечно, надо…
В этот же день мы были в синагоге и требовали у раввина показать нам одну из двух тор, сохранившихся в городе. Рабби то краснел, то бледнел, наконец, открыл сейф, где должна была храниться тора, и развел руками:
- Нету… Вчера еще была, но пришли два таких же красивых мальчика, только с пистолетами, и нету торы…
Мы чувствовали, что раввин лукавит, и тора, возможно, ушла на историческую родину с его позволения. Но не пойман – не вор. Да и не себе же в карман положил.
Мы искали картины Шишкина и Васнецова, чашу Чойбалсана, скрипку Страдивари (даже две). На очереди была дубинка Миклухи Маклая и метровый хрустальный фаллос, в своё время поступившие, по моим сведениям, на хранение в краеведческий музей. Я был хорошо знаком с руководством музея, не хотел портить с ним отношения, а по сему в атаку, как таран, пустил Маслакова. Сергей приперся в музей, как на рынок:
- Почему вы скрываете от людей бесценные раритеты?
- Какие? – удивился директор.
- Ну этот хрустальный, как его, хрен, и дубинку Миклухи Маклая…
Директор, видно, почуяв, откуда дует ветер, начал отнекиваться, но Маслаков был непреклонен:
- Мне что организовать массовую проверку?
На этот раз он попал в точку – ревизии нафиг никому не нужны, и директор, охая и ахая («Это какой-то кошмар, нонсенс»), приказал отключить сигнализацию. Ни дубинки, ни фаллоса Маслаков, конечно, не нашел, но сам по себе этот случай уникален: впервые за историю своего существования краеведческий музей остался без сигнализации.
И еще. Наконец-то мы угодили редактору. Когда появилось «Великое ограбление», Дронов, рассказывали нам, шел по коридору, подпрыгивая и восклицая: «Вот это да!» Более того, другой редактор, прочитав статью, собрал коллектив и, потрясая газетой, сказал: «Вот как надо работать, бездельники».
Неисповедимы пути журналистские. Статья вышла, имела определенный успех, но наша заслуга в этом была самая что ни на есть минимальная, потому что за всем этим стоял совсем другой человек, совсем не журналист, кропотливо, годами, занимавшийся поисками антиквариата, и это тема отдельного, серьёзного разговора.
Но вернусь к человеческим органам. На следующий день после беседы с ректором мы были в «анатомичке». С трудом прошли по узкому коридору с ваннами, из которых торчали человеческие ноги, и оказались в кабинете заведующего. Оказались, может быть, не совсем удачно, поскольку прозектор как раз принимал зачёт. Увидев нас, он несколько приободрился и предложил сесть за стол, посреди которого на обычном блюде лежал настоящий человеческий мозг.
- Так что здесь находится? – спросил он студентку в который раз, но та упорно молчала. – Правильно, гипоталамус…
Две следующие студентки оказались такими же бестолковыми, и когда, наконец, покинули кабинет, преподаватель взорвался:
- Боже мой, и эти дуры нас будут лечить… А что сделаешь – обучение на платной основе – хочешь, не хочешь, а тройку ставь…
Маслаков стал расспрашивать о легендарном прозекторе, чья мумия красовалась посреди холла анатомички, а между делом вставлять вопросы по интересующей нас теме.
Услышав реплику о торговле человеческим телом, преподаватель оживился:
- А что вы хотели - капитализм, у нас тоже торгуют… Я подскажу человечка…
«Человечек» оказался помешанным на мертвечине: в бухгалтерской книге аккуратно записывал, когда и сколько тел поступало в то или иное медучреждение, сколько и как было использовано, утилизировано, бесследно исчезло. Более неприглядно, по его статистике, выглядела судмедэкспертиза. Туда мы и направились. Пока шли по набережной сочинили новую «легенду»: Маслаков должен был изображать иностранца, который хочет приобрести череп в качестве сувенира. Я – переводчика. И поскольку «иностранец» по-русски не понимал ни бельмеса, говорить пришлось мне. В университете, правда, я изучал испанский.
- Этот англичанин хочет купить череп, - я кивнул на Серегу, который если и был похож на иностранца, то из ближнего зарубежья.
- Я-я, - согласился «англичанин» почему-то по-немецки, и я подумал: сейчас добавит ещё «кемска волость», как в «Иван Васильевиче». Но Маслаков вместо этого схватил меня за голову и сказал «вау» - единственное, что знал по-английски. Я отошел в сторону и, потирая голову, сказал прозектору: «Вот зверь, и зачем ему череп?»
Прозектор отшатнулся от меня и замахал руками:
- Э-э, ребятки, идите-ка отсюда. Никаких черепов у меня нет…
Мы отошли в сторонку и, понимая, что за нами могут наблюдать, разыграли сценку: «англичанин» вытащил из карманов все деньги, какие были, и стал предлагать мне. Я отказывался. Уронив деньги, мы стали собирать их, и в этот момент подошел человек в медицинских перчатках и маске, будто только-только из операционной.
- Вам какой череп? – спросил он.
- В смысле?
- Ну европеоид, монголоид, негроиден? Целый, травмированный — цены разные…
Через несколько дней в «Московском комсомольце» у Дронова вышла статья под названием «Сколько стоит череп иркутянина». Фу-у, еще один «гвоздь» забили. Люди читали, и их передергивало от отвращения.
Приход Маслакова в газету «Жизнь» на должность редактора криминального отдела совпал с нашей совместной работой над книгой к 200-летию МВД «Мужская работа»: я отвечал за историческую часть, а он писал очерки о высших чинах, в частности, о генерале Россове и полковнике Прошкевиче, зам начальника штаба УВД. Оба отличались требовательностью, и мы волновались, как они воспримут нашу стряпню. Россов тут же дал «добро», а Прошкевич молчал. Через несколько дней мы повстречались с руководителем пресс-службы УВД Сергеем Марфициным и спросили, прочитал Прошкевич или нет.
- Прочитал, - ответил Марфицин. - Сказал: о, бля!
Мы приуныли, но оказалось, полковник таким образом выражал похвалу. Случайно или нет Маслаков задел в душе сурового милиционера очень тонкую струну – тот любил свою рано умершую жену и в память о ней высаживал на даче смородину, которую она обожала. Полковник читал и плакал, то и дело повторяя: «О, бля! О, бля!» Так у Маслакова появился сильный покровитель, при встрече он сказал: звони, если что…
- Да что со мной случится …
В тот же вечер Сергей получил дубинкой по голове, и с него сдернули кожаную куртку. «Черт с ней с курткой, - жаловался он. – Жаль удостоверение, аккредитацию УВД и пропуск в серый дом». Но полковнику не позвонил.
Не знаю, имело ли его знакомство с милицейскими чинами, какое-то значение в работе или нет, но Маслаков, казалось, всегда был в курсе, сколько и каких преступлений совершено в Иркутске. И дело даже не в осведомленности, а в том, с какой оперативностью он получал эту информацию – мгновенно. Большинство моих коллег оперативную информацию добывало с помощью подслушиваний, настраиваясь на милицейскую волну, а Сергею, скорей всего, звонили из штаба или дежурной части. Появляясь на месте событий вместе с оперативниками, а то и раньше, он вынужден был совершать действия, не совсем свойственные нашей профессии, как-то: вытаскивать труп из петли, успокаивать дебошира, «охотиться» на педофила. Несколько раз Сергей был на зоне, в том числе и на женской, и у него завязался «почтовый роман» с какой-то зэчкой. Хоть книгу пиши, сказал он.
«Жизнь», как откровенно жёлтая газета, требовала особого подхода к информации. Традиционный «криминал» с журналистскими расследованиями и многосерийными судебными очерками её не устраивал. Нужна была какая-то изюминка, изъян, извращение. Преступность не всегда поспевала за такими запросами, и тогда Маслаков сам выдумывал «преступления». Пришел как-то к известному иркутскому писателю, обладателю уникальной коллекции кортиков, и сказал: «Давай домушника наведу. Он свистнет несколько кортиков, а я напишу». – «Да вы что там с ума посходили», - вспылил писатель, а на следующий день не досчитался кортика…
В отличие от остальных газет города «Жизнь» позиционировала себя как прогрессивное СМИ, работающее на западный манер (по типу английской «Сан»), но получалось это по топорному, через известное место. В криминальном отделе, к примеру, после того как главред съездила в Москву на семинар, появилась невиданная доселе ставка штатного осведомителя. Наняли какую-то девицу, и та быстренько наладила связи с сержантско-рядовым составом чуть ли не всего Иркутска. И поскольку информаторам полагалось вознаграждение, в день его выдачи в редакции ступить было негде – люди сидели в кабинетах, на лестнице, в уборной. Надо сказать, что толку от этой «сержантской» информации не было. Маслаков поначалу отбрыкивался от ставки осведомителя, но потом узрел в этом выгоду и сам подыскал себе нужного человека. Был этот человек огромного роста, более двух метров, и Серега таскал его повсюду с собой, наверное, для того чтобы отпугивать всякую шушеру. Выглядел этот дуэт комично, как Штепсель с Тарапунькой, но Маслаков, по крайней мере, по башке больше не получал. Во всем остальном от штатного осведомителя пользы было, как от козла молока. За год работы с Маслаковым он не поставил ему ни одной сколько-нибудь ценной информации, но Серега держал его, заверяя руководство, что тот пашет в поте лица. И тот действительно иногда пахал, кропотливо составляя ежемесячный отчет на основе милицейских сводок. Несколько раз Маслаков притаскивал своего помощника ко мне домой, и на вопрос, зачем тебе этот голиаф, делал праведную физию и говорил: понимаешь, у человека маленький ребенок, кормить надо. Может быть, и так, но был еще мотив: «Жизнь», как ориентированное на запад СМИ, по-прежнему башляла своих нештатных осведомителей, и Маслакову это не нравилось. Был план, выделялась определенная сумма, и её нужно было освоить во чтобы то ни стало. Сергей поначалу не знал, куда девать эти деньги. Пришел как-то в дежурную часть городского УВД к майору Акулову и говорит: «Редакция газеты «Жизнь» по итогам третьего квартала решила премировать вас суммой в тысячу рублей». И, поскольку сидел на противоположном конце стола, отфутболил майору щелчком пальца денежный комочек. Акулов и глазом не повел, сказал «спасибо, не за что» и отфутболил таким же щелчком деньги обратно. Маслаков полез в карман, вытащил какую-то бумажку, почитал и ударил себя в лоб:
- Извините, товарищ майор, ошибся. Редакция газеты премирует вас сумой в пять тысяч рублей, - добавил в комок купюр и опять – опа – отфутболил.
- Сергей, да брось ты! – взмолился майор. – Купи лучше бумаги, коль деньги девать некуда, а то сводки печатать не на чем…
На следующий день Маслаков разгружал «Снежинку» в ГУВД, а поскольку я жил рядом, забросил и мне две пачки со словами: «В сортир, а то у тебя подтереться нечем».
Раздавать деньги информаторам Маслаков поручил своему штатному осведомителю, но у двухметрового это получалось еще хуже: две недели он грел деньги в кармане, а потом возвращал Маслакову.
- Информаторам нужно платить рекламой или тем, в чём они нуждаются, — предложил Маслаков редактору, - а то таскаться с этими копейками – ну позор…
Продолжение следует.
Знамя (Братск)
Возрастное ограничение: 16+
В наших соцсетях всё самое интересное!
