Лев Сидоровский: 11 августа 1947 года в СССР началась кампания против космополитов

Лев Сидоровский

11 августа 2022

Читаем вместе с вами воспоминания журналиста Льва Сидоровского.

Летом сорок седьмого, сдав экзамены за пятый класс, я в августе оказался в пригородном пионерлагере «Искра». У нас, в Иркутске, почему-то говорили с ударением на второй слог: «ИскрА», так и в нашей «лагерной» песне звучало: «Деревья нам макушками кивают, вожатые в машины нас сажают, на нас ребята смотрят с интересом – мы пионеры из «ИскрЫ». И вот там вдруг подходит старшая пионервожатая Нина Васильевна Бычкова:

– Хочешь стать комсомольцем?

Я был ошеломлён. Признаться, что до положенных для вступления в комсомол четырнадцати лет должен ждать ещё почти полтора года, не решился. Только и вымолвил:

– Ещё как хочу!

– Ну и отлично! Вот тебе образец, по которому напишешь заявление. А вот Устав ВЛКСМ, который выучи, потому что по нему тебя при приёме непременно будут «гонять». Послезавтра утром поедем в райком.

Что ж, в заявлении я сделал себя на год старше, указав год рождения: 1933-й. Устав вызубрил наизусть. И через день, вместе с тремя такими же «энтузиастами», в кузове полуторки (пионервожатая разместилась в кабине) примчал в Сталинский райком ВЛКСМ города Иркутска, где, благополучно выдержав «допрос» по Уставу (и не только), наконец-то получил заветный комсомольский билет, украшенный тогда ещё только двумя орденами.

В тот день, 10 августа 1947 года, я был счастлив и твёрдо верил в светлое будущее.

А назавтра, 11 августа 1947 года, в «Правде» появилась статья Дмитрия Шепилова «Советский патриотизм», которая заклеймила «низкопоклонство перед иностранщиной» и дала старт кампании по борьбе с космополитизмом, скоро принявшей откровенно антисемитский характер. В статье шла речь об отдельных «интеллигентиках», космополитах, всё ещё не избавившихся от пережитков прошлого и пренебрегающих достижениями собственного народа.

Так слово «космополитизм» стало в СССР ругательным – в отличие от первых десятилетий советской власти, когда, например, в Большой советской энциклопедии, вышедшей в 1937-м, разъяснялось: «Космополитизм – это политический термин, выражающий идею родины, граничащей со всем миром. Рабочий класс, являясь патриотом своей социалистической родины, вместе с тем пытается превратить в свою родину весь мир». В общем, тогда космополитизм получался чем-то сродни интернационализму, а любовь к родине отождествлялась с преданностью социализму.

Ну а теперь поводом для развёртывания кампании против «низкопоклонства» стало «дело» члена-корреспондента Академии медицинских наук СССР Нины Георгиевны Клюевой и профессора Григория Иосифовича Роскина, которые создали (как считалось) эффективный препарат от рака «КР» (круцин). Но потом их рукопись об этом открытии и ампулы с препаратом академик Василий Васильевич Парин, по указанию замминистра здравоохранения, «для дальнейшего совместного исследования», передал американским учёным. Узнав про сие, Сталин повелел Парина за «измену Родине» на 25 лет отправить в тюрьму и объявил борьбу против «низкопоклонства и раболепия» интеллигенции перед «буржуазной культурой Запада».

При этом высказался так: «Если взять нашу среднюю интеллигенцию, научную интеллигенцию, профессоров, врачей, у них недостаточно воспитано чувство советского патриотизма. У них неоправданное преклонение перед заграничной культурой. Все чувствуют себя ещё несовершеннолетними, не стопроцентными, привыкли считать себя на положении вечных учеников. Эта традиция отсталая, она идёт от Петра. У Петра были хорошие мысли, но вскоре налезло слишком много немцев. <…> Сначала немцы, потом французы, было преклонение перед иностранцами- засранцами».

Тут же, в марте 1947-го, появилось постановление Политбюро о судах чести. Первое такое судилище Жданов немедленно провёл над Клюевой и Роскиным. И вал подобных расправ стал расти с невероятной быстротой. Причём скоро «наглядным пособием» для организации очередного «громкого» осуждения «космополитов» явился фильм «Суд чести», сценарий которого Александр Штейн сочинил по своей же «очень актуальной» пьесе «Закон чести».

А в мае поэт Николай Тихонов, который к той поре превратился в одного из писательских «вождей», вдруг обрушился с бранью на изданную ещё в 1941-м книгу Исаака Нусинова «Пушкин и мировая литература». Обвинив автора в том, что Пушкин у него «выглядит всего лишь придатком западной литературы», а ещё – в преклонении перед Западом и в забвении того, что только наша литература «имеет право учить других новой общечеловеческой морали», вдобавок ко всему этому обозвал почтенного профессора «беспачпортным бродягой в человечестве». Это выражение скоро стало крылатым. «Беспачпортный бродяга» живёт согласно латинской пословице: «Ubi bene, ibi patria» («Где хорошо, там и отечество»). Вслед за Тихоновым по «очень вредной» книге на пленуме Союза писателей прошёлся Александр Фадеев. В общем, сигнал к всесоюзной травле был дан.

В январе 1948-го впервые прозвучало выражение «безродный космополит». Оно появилось в выступлении Жданова на совещании деятелей советской музыки в ЦК КПСС: «Интернационализм рождается там, где расцветает национальное искусство. Забыть эту истину означает потерять своё лицо, стать безродным космополитом». 

Следом другой идеологический руководитель, директор Института философии Георгий Александров объявил космополитами разом Милюкова, Бухарина, Троцкого, левых эсеров и левых коммунистов, наконец, власовцев и всех, перешедших на сторону немцев. Таким образом термин приобрёл особо зловещий оттенок, становясь синонимом понятий: «изменник Родины», «контрреволюционер» и «враг народа».

В общем, в «антипатриотизме» советское руководство уже подозревало всякого, «кто не уверен в безусловном превосходстве СССР перед Западом по всем параметрам». В газетах стали появляться удивительные сообщения, например, что пионером воздухоплавания (вместо признанных в западном мире французов – братьев Монгольфье), оказывается, был некий подьячий Крякутный, который построил воздушный шар ещё в 1731-м. Или что самолёт изобрели не американцы братья Райт, а наш Можайский. Или что велосипед ещё в 1800-м соорудил уральский крестьянин Артамонов.

Начался поход против всего иностранного: вместо слова «лозунг» стали писать «призыв», «французская» булка стала «городской», немецкая овчарка – «восточно-европейской», знаменитое ленинградское кафе «Норд» – «Севером». Ходили слухи, что торт «Наполеон» намеревались переименовать в «Будённый», но не успели.

И спорт от этой глупости увернуться тоже не смог: гандбол стал «ручным мячом», «французская борьба» – «классической», «швейцарская борьба» – «борьбой на поясах». Правда, придумывать новые названия знаменитым «олимпийцам» – боксу и футболу – не решились: вероятно, потому, что советское руководство как раз в 1946-м озаботилось вступлением СССР в МОК. Однако часть терминологии всё ж поменяли. Например: вместо «хука» возник «боковой удар», вместо «корнера» – «угловой», вместо «офсайда» – «положение вне игры». И произносить само слово «матч» в своём футбольном репортаже Вадим Синявский (а я частенько далеко за полночь, ведь разница во времени – пять часов, ловил по радио те трансляции) теперь права тоже не имел: только – «игра», «встреча», «поединок».

К концу 1948-го блок НАТО почти сформировался окончательно. Одновременно потерпели неудачу попытки сделать Израиль советским сателлитом на Ближнем Востоке: еврейское государство, установив дипломатические отношения с США, пыталось лавировать между обеими сверхдержавами. На это наша власть откликнулась постановлением «О Еврейском Антифашистском Комитете». Михоэлс был уже убит, и теперь начались аресты его членов, обвинённых в работе на американскую разведку. Потом будут казни. На горизонте маячило «дело врачей» – «убийц в белых халатах». Так антисемитизм и «борьба с низкопоклонством» объединились в мощной кампании по «борьбе с космополитизмом».

В январе 1949-го первый секретарь МК и МГК ВКП(б) Попов обратил внимание Сталина на конфликт между руководством Союза советских писателей и критиками из Всесоюзного театрального общества, которые «охаивали» слабые, с их точки зрения, пьесы корифеев «социалистического реализма». Сталин произнёс: «Типичная антипатриотическая атака на члена ЦК товарища Фадеева».

29-го в «Правде» вышла редакционная статья: «Об одной антипатриотической группе театральных критиков», в которой люди с характерными еврейскими фамилиями – Юзовский, Гурвич, Варшавский и Борщаговский – были охарактеризованы как «последыши буржуазного эстетства»: «Они утратили свою ответственность перед народом; являются носителями глубоко отвратительного для советского человека, враждебного ему безродного космополитизма. Они мешают развитию советской литературы, тормозят её движению вперёд. Им чуждо чувство национальной советской гордости». 

Главным обвинением служило то, что они «пытаются дискредитировать передовые явления нашей литературы и искусства, яростно обрушиваясь именно на патриотические, политически целеустремлённые произведения под предлогом их якобы художественного несовершенства». Эти злобные критиканы обвинялись в борьбе «против стремления изобразить цельный, всепобеждающий характер советского человека; в том, что порочили Горького, утверждая, будто бы образ Нила в его пьесе «Мещане» – «несовершенный»; порочили советскую драматургию тем, что «противопоставляли ей классику»; клеветали на национальный характер русского человека; антипатриотически критиковали пьесу Анатолия Софронова «Московский характер» «и такие глубоко патриотические произведения, заслужившие широкое признание народа, как «Великая сила» Бориса Ромашова, «Хлеб наш насущный» Николая Вирты, «В одном городе» того же Софронова». Далее в статье указывалось, что «перед нами со всей остротой стоят задачи борьбы против безродного космополитизма, против проявлений чуждых народу буржуазных влияний. <…> Наша первоочередная задача – идейный разгром этой антипатриотической группы театральных критиков».

Сразу литературно-художественная «общественность» Москвы и Ленинграда провела собрания, на которых «обсудила» статью, осудила «разоблачённых» в ней космополитов и назвала своих кандидатов в «космополиты». Естественно, мигом выяснилось, что «беспачпортные бродяги», подобные гурвичам и юзовским, есть среди критиков, пишущих по всем видам искусства». И какое они имеют право скрываться за псевдонимами?! 

В своём гневе по этому поводу весьма посредственный писака Михаил Бубеннов был категоричен: «Нередко за псевдонимами прячутся люди, которые антиобщественно смотрят на литературное дело и не хотят, чтобы народ знал их подлинные имена. Настало время навсегда покончить с псевдонимами!» Кстати, на тех жарких сборищах заодно с хорошими живыми писателями пострадали и некоторые умершие. Так, «Дума про Опанаса» Эдуарда Багрицкого была объявлена «сионистским произведением» и «клеветой на украинский народ». А публикация книг Ильи Ильфа и Евгения Петрова, заодно с Александром Грином («проповедник космополитизма») стала считаться «ненужной антисоветчиной».

Эта жуткая вакханалия, всесоюзная облава на «беспачпортных бродяг» захватила все сферы жизни. Например, в биологии «борьба с космополитизмом» наложилась на кампанию против «вейсманизма-морганизма», которому противопоставлялось отечественное «мичуринское учение». Физики обрушились на будущего нобилианта Петра Леонидовича Капицу, академиков Леонида Исааковича Мандельштама и Николая Дмитриевича Папалекси: все трое, оказывается, «вносили чуждые нам настроения, ориентировали нашу научную молодёжь не так, как надо». 

Философы ополчились против выдающихся коллег Марка Борисовича Митина и Марка Моисеевича Розенталя, которые «принижали значение русской материалистической философии». Ну а на невском бреге замечательные учёные-филологи Борис Михайлович Эйхенбаум, Виктор Максимович Жирмунский, Марк Константинович Азадовский, Григорий Абрамович Бялый, Григорий Александрович Гуковский были обвинены собственными коллегами по Пушкинскому Дому в создании тайной «антипатриотической группы», которая, якобы захватив власть в институте, насаждала антирусские тенденции. Все они лишились работы. К счастью, посещать лекции профессора Бялого в Университете мне потом всё же повезло. А вот услышать умнейшего Гуковского, увы, не довелось: Григорий Александрович вскоре после увольнения был арестован и умер в тюрьме. Такая же злая участь постигла и Исаака Марковича Нусинова.

Ну а что было у нас, в Иркутске? Я обожал наш старинный Драмтеатр, где старался посмотреть весь репертуар. С некоторыми актёрами, среди них была и моя родственница Зинаида Успенская, со временем оказался даже знаком. Так вот, в ту чёрную пору узнал, как на одном их собрании бурно обсуждалось «вредоносное влияние» столичных критиков-«космополитов» – Николая Давидовича Оттена и Любови Марковны Фрейдкиной, которые, регулярно наведываясь в Сибирь, своими «указаниями» и «советами» театру, оказывается, только мешали. В частности, «именно под их влиянием» на сцене были поставлены такие низкопробные пьесы, как «Вас вызывает Таймыр» и «Интервенция».

Что касается писателей, то в их доме на улице Пятой армии бывал я почти каждую «пятницу», когда после школы, зимним вечером, удобно пристроившись там за раскалённой печкой, слушал их злободневные разговоры. Помню, про «космополитов» тогда там речь тоже возникала. Например, обрушились на гениальный роман Константина Седых «Даурия». И имена некоторых «злыдней»-критиков с той поры в памяти застряли: Фёдор Левин, Елена Усиевич, Марк Чарный, Осип Резник. Но вообще-то обожал совсем другое, когда свои стихи читал Юрий Левитанский, молодой, черноволосый, «под Сталина» усатый, в офицерском кителе с недавно споротыми погонами.

В школе я очень дружил с его младшим братом Толей, который в кое-какие «писательские» секреты меня посвящал. И про то, что «нашего Юру объявить космополитом пытаются», тоже намекнул. Впрочем, спустя годы Юрий Давидович сам об этом поведал:

– Да, я был иркутским «космополитом». Поскольку там больше не было ни одной подходящей кандидатуры. Найти что-либо крамольное во мне было трудно: я единственный среди писателей Иркутска, кто был на войне. Единственный фронтовик, но в то же время и единственный еврей. Поэтому пришлось за меня взяться…Проходит очередной городской актив, и секретарь горкома – до сих пор даже помню её фамилию, некто Мусина, – рассказывает: «Есть у нас некоторые люди, которые, не зная русского языка, тоже, видите ли, берутся писать. Вот некто Левитанский: «Я снова в первый раз в Москве»… Так я вас спрашиваю, товарищи, «снова» или же «в первый раз?» А я был ещё мальчишкой, совсем ещё дурачок. Я гордился, что такую хорошую строчку придумал: «снова в первый раз…» Но это была только преамбула… Я только что родителей в Иркутск привёз – все были голые, голодные. Поэтому не гнушался никакими жанрами и подрабатывал в местной военной газете. Получал там какие-то жалкие крохи. Сделал я очередную страничку, где разоблачал американских поджигателей войны. Это сейчас даже стыдно цитировать. Там было одно стихотворение, которое было написано по мотивам популярной в ту пору песни «Хороша страна Болгария!» А я сделал так: «Хороша страна Америка! Ну а чем же хороша?» И дальше разоблачал изо всех сил поджигателей войны… Но цитируется только первая строчка. Значит, «русского языка не знает» и «написал проамериканские стихи»! Этого уже во-о-от как достаточно! Сорок седьмой год! И пошло, пошло, пошло… 

Не знаю, чем бы это закончилось, – меня бы в порошок стёрли… Но надо отдать должное Георгию Маркову, который потом стал главой нашего Союза писателей. Когда дошло до самого последнего момента, Марков, как всегда, спокойно так сказал: «Товарищи, я считаю: Юрий Давидович – человек молодой. Давайте запишем в протоколе: «Допустил политически неточную формулировку». Я не понимал, что для меня это было спасением: не «грубая политическая ошибка», а «политически неточная формулировка». Практически он меня спас, чего я никогда забыть не мог…

Конечно, Левитанский для Иркутска был поэтом с «другим» голосом. Ещё один поэт, тоже очень дорогой для меня человек, который – «соль Иркутска», Марк Сергеев вспоминал:

– Поэзия Юрия Левитанского будоражила, заставляла по-иному взглянуть на мир. Помню грозную баталию в Союзе писателей. В новом цикле стихотворений Юрия был своеобразный импрессионический этюд о Байкале. Мы привыкли к формулам: «священное море», «седой Байкал», «могучий старик». А тут озеро-море виделось поэту границей земли и лазури, оно горело ежевикой и дикой малиной. Почему-то это стихотворение вызвало резкое неприятие у Анатолия Ольхона. Левитанский ему возражал, причём весьма спокойно, но не без иронии. Тогда Ольхон бросил: «Вы талантливый нахал», на что фронтовик отрекошетил: «А вы нахал неталантливый».

Потом, в сентябре 1949-го, открылась творческая конференция писателей Иркутской области, главным рефреном которой стало постановление ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград». А также другое – о космополитах. В президиуме видные столичные чиновники от литературы во главе с Борисом Горбатовым, украшенным лауреатским значком. В списке иркутских авторов, чьи работы подлежат строгому специальному разбору, – «космополит» Юрий Левитанский. Страшно!

Но с самого начала всё пошло не по сценарию. На трибуну поднялся секретарь Иркутского отделения Союза писателей Иван Иванович Молчанов-Сибирский:

– Наши поэтические ряды после войны пополнились очень свежим дарованием – в наши ряды вступил поэт Юрий Левитанский, который после первого удачного сборника стихов «Солдатская дорога» успешно выступил и со вторым сборником – «В таёжном гарнизоне». Он одним из первых включился в освещение послевоенной жизни Советской армии…

Затем выступаете директор Драмтеатра, авторитетнейший Осип Александрович Волин:

– Многие произведения иркутян – Константина Седых, Георгия Маркова, Павла Маляревского, Ивана Молчанова-Сибирского, Юрия Левитанского по праву вошли в большую литературу нашей страны».

Вослед за Волиным на защиту поэта слово берут другие…

И вот – о чудо! – «литературный генерал» Борис Горбатов вместо обличительной речи произносит нечто прямо противоположное:

– Живёт у вас талантливый человек Юрий Левитанский. Он в поэтический отряд иркутских поэтов вступил сравнительно недавно и сразу заявил о себе энергично, интересно, индивидуально. Есть у него и своя тема, и свой в поэзии хороший публицистический порыв. Мне нравится, что он пишет вольно. Его публицистика настоящая, отличная, уверенная…

А вот – Александр Яшин:

– Юлий Левитанский – это настоящий поэт. Когда читаешь такие стихи, чувствуешь, что это может быть написано только в наше время, раньше так не писали…

В общем, коллеги поэта-«космополита» отстояли.

Самое удивительное, что всему этому я, мальчишка, лично был свидетелем. Потому что, прознав про конференцию ещё за неделю до самого события, проник в кабинет заведующего литчастью Драмтеатра Павла Григорьевича Маляревского (ах, как я обожал на сцене нашего ТЮЗа спектакли по его пьесам-сказкам: «Меч Китая», «Падение острова Блютенбайль», «Чудесный клад») и нагло заявил, что «непременно должен на писательском съезде присутствовать». Драматурга моя настырность весьма подивила, и он, чуточку посопротивлявшись, в конце концов, уступил, пригласительный билет мне вручил, и потом все дни я гордо восседал в ложе бельэтажа у самой сцены.

Когда конференция закончилась, двух её знаменитых гостей – поэтов Александра Яшина и Сергея Васильева - пригласили во Дворец пионеров на «творческую встречу» с юными иркутянами. Помню, как по-вологодски окая, Яшин (скоро за рассказ «Рычаги» и повесть «Вологодская свадьба» у него от власти начнутся большие неприятности) протяжно читал:

«С новой запевкой на Новый год
Девка на лавке верёвку вьёт.
Косы у девки до полу, до пят,
В ковте булавки — головки горят».

А Васильев после стихов напомнил нам и свою, на мелодию Анатолия Новикова, песню:

«Я помню, ранило берёзу
Осколком бомбы на заре.
Студеный сок бежал, как слёзы,
По изувеченной коре.
За лесом пушки грохотали,
Клубился дым пороховой.
Но мы столицу отстояли,
Спасли берёзу под Москвой».

Конечно, предложить провинциальной ребятне свою, сложенную «под Некрасова» в том 1949-м, «злободневную», «антисемитско-антикосмополитскую» поэму «Без кого на Руси жить хорошо» Васильев не решился… А то бы мы услышали:

«В каком году – расcчитывай,
В какой земле – угадывай,
На столбовой дороженьке
советской нашей критики
сошлись и зазлословили
двенадцать злобных лбов.
Двенадцать, кровно связанных,
Нахальницкой губернии,
уезда Клеветничьего,
Пустобезродной волости,
из смежных деревень:
Бесстыжева, Облыжева,
Дубинкина, Корзинкина,
Недоучёнка тож.
Сошлися – и заспорили:
где лучше приспособиться,
чтоб легче было пакостить,
Сподручней клеветать?
Куда пойти с отравою
всей злобною оравою –
в кино, в театр, в поэзию
иль в прозу напрямик?
Кому доверить первенство,
чтоб всем он мог командовать,
кому заглавным быть?
Один сказал: – Юзовскому!
– А может, Борщаговскому?! –
второй его подсёк.
– А может, Плотке-Данину? –
сказали Хольцман с Блейманом.
– Он, правда, молод, Данин-то,
но в тёмном деле — хват!..»
Ну и так далее.

Когда в конце гости возжелали послушать «юных поэтов» и слово предоставили мне, Маляревский (он был ведущим), предваряя мои «Стихи о родном городе», воскликнул: «Этот юный нахал недавно взял меня за горло!» И весело изложил подробности.

Потом, в 1952-м, директор школы поздравил меня с золотой медалью, но в гороно решили, что хватит и серебряной. Затем в праве учиться на журналиста и вообще на кого-либо Москва (в лице ректора Института тонкой химической технологии, профессора Зубова: «Что-то многовато у нас развелось Львов Исаичей») мне решительно отказала. Далее, спустя год, в Ленинграде ситуация повторилась, но я своего каким-то чудом добился. Ну а спустя пять лет в Новгороде обком партии вполне официально объявил, что я – «агент «Голоса Америки». Потому что не только в газете критикую некоторые местные порядки, охаиваю спектакль Новгородского театра о Ленине, но и (о, ужас!) ношу приобретённый в Таллине клетчатый пиджак и вместо русского баяна играю на немецком «трофейном» аккордеоне. 

В общем, из редакции меня выперли, одновременно влепив по комсомольской линии «строгача». Кстати, когда там, «на бюро», «агента «Голоса Америки» громили, кто-то на финал вдруг выдал уже, вроде бы, подзабытое: «Да он же – космополит!» Так я вдобавок стал «беспачпортным бродягой».

Автор: Лев Сидоровский, Иркутск - Петербург

На фото: карикатуры из «Крокодила» той поры. «Беспачпортный бродяга», рисунок Константина Елисеева. «Космополиты-пигмеи пытались подстрелить мхатовскую чайку», рисунок Бориса Ефимова.

Возрастное ограничение: 16+

Все статьи автора

В наших соцсетях всё самое интересное!