Лев Сидоровский: В гостях у внучки декабриста

13 декабря 2020

Сегодня, в день 195-летия восстания на Сенатской площади, вспоминаю, как оказался в гостях у внучки (!) декабриста.
Все-таки удивительные встречи судьба иногда мне дарила... Вот как-то, в 1975-м, когда город на Неве намеревался отметить 150-летие восстания декабристов, пришел я в одну питерскую квартиру. Хозяйка квартиры показывала мне альбом с семейными фотографиями, поясняя:
– Это мой прадед, Петр Никифорович Ивашев. Сподвижник Суворова и Кутузова, инженер-генерал-майор, чей мундир в память о Тарутине, Измаиле, Бородинском сражении украшен Георгиевским крестом, звездой Анны, орденом Владимира и многими другими наградами... А это – его сын, Василий Петрович...
Конечно, я уже и раньше из книг знал о судьбе декабриста Ивашева, но одно дело прочитать и совсем другое – услышать об этом же какие-то малоизвестные, чисто житейские, но милые подробности, которые могут храниться только в семье. Услышать – от собственной его внучки!
Да, я очутился в гостях у внучки декабриста – Екатерины Петровны Ивашевой-Александровой, которой тогда, в декабре 1975-го, меньше года оставалось до ста лет. Память у хозяйки дома оказалась просто удивительной. И снова в ее рассказе ожил образ блестящего офицера кавалергардского полка, который фейерверку светского общества предпочел пламя другого общества, тайного.
Василий Петрович Ивашев, или, как его называли близкие, Базиль, Пажеский корпус закончил совсем юным. Пройдя пятилетний курс обучения за два с небольшим года, он уже в шестнадцать лет получил первое офицерское звание.
Серьезная домашняя подготовка, влияние отца, духовная близость с матерью, женщиной активной в делах общественных, нежной к детям, незаурядные способности к усвоению предметов – всё это заметно выделяло Ивашева из круга его сотоварищей. Будущее юного Базиля не вызывало сомнений: кавалергардский полк, светское общество, праздная жизнь. Однако в кругу его друзей появился ротмистр Степан Никитич Бегичев, который дал почитать Ивашеву часть устава «Союза благоденствия», а затем принял молодого друга в члены тайного общества.
Деятельным членом общества Ивашев не стал. Созерцательный по натуре, да еще легко поддающийся болезням, он надолго отходил от общественных интересов. Тем не менее жизнь тульчинского кружка молодых военных была Базилю по душе. Как вспоминает в своих «Записках» Николай Басаргин: «На сходбищах членов спорили, толковали, передавали свои задушевные помыслы и нередко очень свободно, скажу более, неумеренно говорили о правительстве. Предположениям, теориям не было конца. Первенствовал Пестель. Его светлый логический ум управлял нашими прениями и нередко соглашал разногласия...»
В 1821-м Ивашев серьезно заболел. Пестель перевез юного друга к себе, трогательно за ним ухаживал. Когда Базиль выздоровел, их беседы сделались откровеннее. Тогда-то юноша впервые прочитал в отрывках главы из «Русской правды», написанной Пестелем. Чтобы окончательно подлечиться «на водах», Ивашев в августе едет на Кавказ. Потом участвует в «высочайшем смотре» 2-й армии, после чего получает отпуск и спешит под Симбирск, в деревню Ундоры, где его нетерпеливо ждут отец, мать и сестры – Лиза и Екатерина.
Молодой, красивый гвардейский офицер, умный, начитанный, блестяще играющий на фортепиано, сочиняющий острые куплеты о симбирских знакомых, быстро сделался душой балов, даваемых в его честь. Родители в Базиле души не чаяли: строгость и разумность его суждений доставляла им радость. Они тогда еще не знали, что именно общение с тульчинским кружком, чтение глубоких книг так развили его восприимчивую душу. В эти дни впервые встретились Василий Ивашев и дочь гувернантки-француженки Камилла Ле-Дантю. Камилла была очаровательна. Хрупкая, большеглазая, слегка кокетливая, однако – без жеманства, откровенная в чувствах и в то же время благородно сдержанная, – осталась Камилла в сердце юного Ивашева светлым лучиком.
Через год снова оказался он дома, но в самом начале 1826-го отпуск пришлось прервать. К Ивашевым приехал их дальний родственник Дмитрий Иринархович Завалишин, тоже член тайного общества. Василий Петрович и гость сожгли бумаги, свидетельствующие о принадлежности к заговору, после чего Завалишин сам отправился к губернатору и был арестован. В тот же день Базиль открылся родным в том, что и ему, возможно, не миновать подобной судьбы: он принадлежит к тайному обществу; высказывался за республику, упразднение царского престола, уничтожение тех, кто будет мешать революции. Вскоре Ивашев действительно был заключен в Петропавловскую крепость, а затем осужден по второму разряду – на двадцать лет каторги с последующим поселением в Сибири.
Родители и сестры Василия Петровича восприняли это известие очень тяжело. А юная Камилла, которая в ту пору жила в Петербурге, узнав о судьбе Ивашева, слегла. Однажды в приливе отчаяния она призналась матери в своей любви. Покрывая поцелуями ее руки, Камилла прошептала:
– Дорогая мама! Одна француженка (Полина Гебль) поехала за товарищем несчастного Базиля. Согласились ли бы вы расстаться с дочерью, если бы это могло облегчить участь Базиля?
Обо всём этом узнали в Ундорах. Вскоре Петр Никифорович Ивашев пишет Марии Петровне Ле-Дантю:
«...Мы прочли много раз и перечитываем ещё, сударыня, Ваше дружеское письмо со всем горячим интересом, какой оно должно было вызвать в измученных страданиями родительских сердцах. Вы, конечно, поймёте, что мы добросовестно взвесили каждое слово письма, написанного дрожащей рукой матери, преисполненной нежности, заботы и тревог за столь дорогую и столь достойную дочь. Да, сударыня, мы проникли в самую интимную глубину Вашей материнской души, и мы разделяем все Ваши душевные переживания. Примите же наше уверение, что великодушная и примерная самоотверженность Вашей дочери, её добровольное отречение от более счастливого жребия внушает нам восхищение, а её характер возбуждает наше глубокое уважение.
Получив Ваше письмо, мы сочли долгом сообщить о нем начальству, от которого получили разрешение написать Базилю и узнать его собственное решение, что нами и сделано. Зная всю деликатность его души, уверен, что он всего себя посвятит счастью того существа, которое станет теперь предметом его обожания и поклонения; может быть, первым его впечатлением будет боязнь тяжёлого будущего для дорогой Камиллы, но у меня есть основание надеяться, что посланная ему копия Вашего письма и наши доводы успокоят его опасения, и, даст Бог, через два месяца мы будем иметь ответ, копию которого я Вам непременно пришлю.
Обнимите за меня Вашу несравненную Камиллу и посоветуйте ей стараться восстановить свое драгоценное для всех нас здоровье и примите уверения в нашем полном уважении, почтении и глубокой преданности, с которыми имею честь пребывать покорным слугой Вашим. Ивашев».
Вера Александровна добавляет к письму мужа несколько душевных строк от себя: «Не буду говорить о впечатлении, сделанном на меня Вашим письмом, с какой благодарностью за ту жертву, которую Вы приносите, расставаясь со своим ребёнком, принимаю и Ваше предложение и как ценю дарование мне такой дочери, как прелестная Камилла. Вы вполне правы, сударыня, что не краснеете за её чувства, они так велики, так чисты!..»
Между тем узник Читинской тюрьмы находился на краю гибели. Тайно от товарищей он готовился к побегу, план которого был настолько авантюрен, что ничего хорошего не предвещал. Однако Ивашев в своем решении оставался непреклонен. Вдруг вызывает комендант и передаёт ему два письма. И проснулось в его сердце чувство, уже забытое, заслонённое арестом, допросами, годами каторги. И добавились к этому чувству благодарность девушке, тревога за её судьбу, надежда на счастье, волнение о том, достоин ли он такой жертвы. Поехать в Сибирь вместе с Камиллой были готовы её сестра Луиза и сёстры Ивашева, но «высочайшего соизволения» на это не последовало.
И вот девушка спешит к своему Базилю. Как писал тогда о ней Одоевский:
С другом любо и в тюрьме.
В думе мыслит красна девица:
Свет он мне в могильной тьме.
Встань, неси меня, метелица!..
Наконец невеста в Петровском заводе. Через несколько дней – свадьба, которая, в отличие от бракосочетания Полины Гебль с Иваном Анненковым, прошла без кандального звона. Правда, жениха солдат всё же караулил.
Как вспоминает Якушкин: «Ивашева перешла к мужу и поместилась с ним в небольшом каземате, совсем тёмном и во всех отношениях для женщины неудобном. Кроме общего сторожа для всего коридора, не допускалось в каземат, даже во время дня, никакой другой прислуги».
Из мемуаров Басаргина: «У них родился сын, мой крестник, и это событие, можно сказать, удвоило их счастье...»
Увы, Сашенька прожил чуть больше года. Безутешные родители с трудом пришли в себя. Только в декабре 1835-го, когда у Ивашевых родилась дочь, в честь Марии Петровны названная Машенькой, горе молодой четы поутихло. Ещё двое ребятишек, Пётр и Вера, родились, когда Ивашевы находились уже в Туринске, на поселении. Однако радость вновь переплетается с горем: в то же время уходят из жизни Вера Александровна и Пётр Никифорович Ивашевы. После долгих хлопот приезжает к ссыльным Мария Петровна. Зимой 1839-го на её руках умирает Камилла.
Этой потери Василий Петрович пережить не смог. Он замкнулся, целиком ушёл в себя. Сколько раз Басаргин с Пущиным звали его прогуляться – бесполезно. Только одну дорогу знал Ивашев – на могилу Камиллы. Он скончался в первую годовщину её смерти, день в день.
Заботу о детях Ивашевых, о тяжело захворавшей Марии Петровне взяли на себя Басаргин и Пущин. Наконец, после бесконечных ходатайств, малюткам было разрешено выехать из Сибири. В Ундорах сестры Ивашевы отнеслись к ним с той же нежностью, какую питали к брату. И чем старше становились дети, тем ярче проступали в их лицах черты Базиля и Камиллы.
Екатерина Петровна показала мне фотографию своего отца: "Пётр Васильевич был начальником парка общества конно-железных дорог. В семье нас росло трое, я родилась в 1876-м".
Детство Кати прошло на станции Поповка, в имении родственников – Черкесовых. Александр Александрович Черкесов, юрист, за свои революционные предложения был лишён практики в Петербурге, работал в Царском Селе. На Невском проспекте ему принадлежала библиотека с читальным залом, но после одного из обысков, когда там обнаружили нелегальную литературу, библиотеку закрыли. Детей в семье Черкесовых воспитывала Екатерина Дмитриевна Дубенская, учительница, народоволка, приговорённая к высылке, но по ходатайству Александра Александровича оставленная в Поповке.
Вот в какой обстановке начиналась жизнь Катеньки Ивашевой. Из самых ранних воспоминаний: взрослые взволнованно повторяют, что убит царь Александр II, а девочке непонятно, почему никто не плачет, ведь по покойнику обязательно полагается плакать. Разберётся во всем этом она позже, когда прочтёт бережно хранящиеся в семье письма дедушки и бабушки, присланные из ссылки.
После смерти отца в семью пришла нужда, и Катя поступает в Евгеньевскую общину сестёр милосердия. Работает медсестрой и одновременно учится в мединституте. Она стала детским врачом, хорошим врачом, – это утверждают многие, кто у неё тогда лечился. Например, об этом рассказывал мне известный писатель Лев Васильевич Успенский, который в далёкие десятые годы двадцатого века, будучи учеником Выборгского коммерческого училища, находился под наблюдением доктора Екатерины Петровны Ивашевой.
Когда среди передовых педагогов Петербурга зародилась идея отправлять школьников на зимние каникулы за город, Екатерина Петровна стала одним из инициаторов детского оздоровительного движения в России. А весной 1921-го организовала в Павловске одну из самых первых в стране больниц для детей-сирот.
Так, с детьми, и проходила вся ее жизнь. Когда в сорок первом фашисты подошли к Ленинграду, именно Екатерине Петровне родители доверили своих ребятишек, чтобы она вывезла их на Большую землю. Двести мальчишек и девчонок спасла тогда Ивашева, но сама не выдержала, слегла, ведь ей было уже шестьдесят пять. Но и ослабевшая, почти без сил, потерявшая в блокадном городе мужа, тоже медика, оставалась для людей врачом. И люди шли к ней за помощью.
Казалось бы, выйдя на пенсию, можно наконец подумать об отдыхе. Екатерина Петровна рассудила иначе. В рукописном отделе Публичной библиотеки она стала скрупулезно разбирать архив своей двоюродной сестры Ольги Константиновны Булановой-Трубниковой. Обнаружив там среди других записей упоминание об архиве Петра Никифоровича Ивашева, занялась его розысками и отыскала-таки в Институте истории Академии наук. Какой бесценный клад открылся ей.
В 1810-м Петр Никифорович был назначен начальником 7-го военного округа. Под его оком оказалась вся пограничная полоса – от Себежа до Западной Двины и Березины. В архиве обнаружились, например, письма фельдмаршалов Кутузова и Витгенштейна к Ивашеву, письма Ивашева к Перовскому (крупный администратор при Александре I) о проекте соединения Волги с Доном. «Соединить каналом нетрудно, тут только большие земляные валы, а гранитных скал нет...». И ещё – девять писем опального Базиля из крепости.
Вот как многие годы выглядела её рабочая неделя: понедельник и четверг – Центральный исторический архив, вторник – Публичная библиотека, среда – Институт истории Академии наук, пятница – систематизация полученных материалов дома... И так было каждый день, с девяти утра. Перевела письма деда с французского, установила авторство его рисунков, сделанных в Чите и в Петровском заводе, подготовила несколько докладов для военно-исторической секции Дома учёных и клуба при Эрмитаже. С докладами её пригласили в Ульяновск (ведь именно под Симбирском, в Ундорах, находился дом Ивашевых, оттуда уехала к Базилю его невеста). Когда-то Петр Никифорович открыл в ундорском парке минеральный источник. Потом, в наше время, там возник санаторий. Екатерина Петровна бывала в этом доме, выступала в местном краеведческом музее.
Среди многочисленных добрых писем, которые хранил ящик её рабочего стола, среди разных важных документов увидел я и бумагу с грифом Института русской литературы АН СССР. Ученые Пушкинского Дома благодарили Екатерину Петровну за переданные музею вещи декабриста Ивашева: настольные часы, чашку с блюдцем, колечко, сплетенное ссыльным Василием Петровичем из волос скончавшейся жены. А сотрудники Публичной библиотеки написали ей: «...По профессии Вы детский врач, но знаем Вас как самоотверженного человека, занятого благородной деятельностью по сохранению для будущих поколений, говоря словами Веры Инбер, "сиянья светлого поступка, что переходит к сыну от отца, из рода в род, всё дале, без конца».
В тот день, когда страна отмечала 150-летие восстания на Сенатской площади, Екатерина Петровна подошла к обелиску над условной могилой пяти казненных декабристов, положила алые гвоздики, помолчала. Самое удивительное: она потом и 160-летие восстания декабристов сумела таким же букетиком отметить, а ведь было ей самой тогда уже сто девять лет! Кстати, внучка декабриста жила на острове Декабристов – совсем рядом от этого места.
А в доме на Измайловском проспекте встретился я с её племянником – Василием Васильевичем Ивашевым, правнуком декабриста, прямым его потомком по мужской линии. Василий Васильевич вспоминал о своём отце, который, закончив Институт путей сообщения, устроился было работать на станции Бологое, как вдруг является жандармский ротмистр: «Внук мятежника – на царской магистрали?! Ни в коем случае!» И отправился внук мятежника на восток, по пути, которым когда-то прошёл его дед. Далеко-далеко, за Читой, строил Амурскую железную дорогу. И к Мурманску стальные рельсы тянул, и на Кавказе их прокладывал. А правнук мятежника уже в шестнадцать лет на Балтике стал водолазом. Потом закончил Политехнический. Орден Ленина за восстановление разрушенного войной городского хозяйства, – нужна ли была правнуку декабриста Ивашеву в то время еще какая-либо более убедительная характеристика? Но в разговоре со мной он все чего-то вздыхал, чего-то мучился, а потом вдруг спрашивает:
– Могу ли я в своей партячейке сказать, что по происхождению – дворянин?
Я изумился:
– В какой партячейке, Василий Васильевич?
– В партячейке жилконторы номер сто двадцать два...
Я его обнял:
– Василий Васильевич, дорогой вы мой! Вам – уже под восемьдесят. Вы прожили достойную жизнь. У вас – прекрасные предки. Перестаньте наконец бояться, держите голову высоко! Вы это давным-давно заслужили!..
Однако Василий Васильевич всё равно продолжал вздыхать, мучиться, сомневаться. Ну что тут поделаешь: «жертва эпохи»...
Автор: Лев Сидоровский, Иркутск - Петербург.

На фото: Василий Петрович Ивашев. Портрет работы неизвестного художника.
Камилла Ле-Дантю. Портрет работы неизвестного художника.
Художник Рудольф Френц: «Бунт 14 декабря 1825 года на Сенатской площади». (Фрагмент).
Екатерина Петровна Ивашева в 1975-м.

Возрастное ограничение: 16+